Н. Борисов - Дело передается в суд Страница 12

После совещания у Тихонова на нервной почве разыгралась застарелая, мучившая его уже лет двадцать язва. Это тоже отнюдь не способствовало улучшению и без того отвратительного настроения районного прокурора. В довершение всего старшая дочка сообщила ему по телефону, что внук Вася получил очередную двойку в школе и что именно ему — Тихонову — необходимо пойти сегодня вечером на родительское собрание. Эта последняя новость так разозлила прокурора, что, не дослушав дочь, он с силой бросил трубку на рычаг, больно ударившись при этом локтем о край стола. Не прошло, однако, и полминуты, как телефон зазвонил снова. Потирая ушибленное место, Тихонов крикнул в трубку:

— Ну что тебе еще?

Но вместо голоса дочки неожиданно услышал:

— Алексей Николаевич, здравствуй еще раз. Званцев. К тебе приходили из милиции за санкцией на арест Рязанцева?

В трубке что-то шуршало, и голос прокурора города был едва слышен.

— Кого, кого? Рязанцева? Нет, еще не приходили.

— Значит, скоро придут. Ты посмотри внимательно, что он там натворил, и не торопись подписывать. И вообще тебе не мешало бы разобраться, что делает милиция в твоем районе. Пока что они занялись парнем, у которого контузия еще с войны и родители были в свое время репрессированы. К нему нужно отнестись чутко. Тут нельзя рубить с плеча.

Тихонов поспешно ответил, что к вопросу о санкциях он вообще подходит очень внимательно и осторожно, обязательно с учетом личности обвиняемого, а вот в милиции действительно частенько бывают ошибки, на что он им неоднократно указывал, и что вообще освобождение из-под стражи лиц, о которых сегодня шла речь на совещании, — это ошибка суда и что по этому поводу он уже пишет протест. Еще Тихонов хотел сказать, что он, конечно, не безгрешен, что у всех людей могут быть ошибки и что он безусловно учтет критику, но не успел, — в трубке послышались короткие гудки.

После разговора с прокурором города Тихонов почувствовал себя значительно увереннее. Пропала даже сосущая боль в правой части живота, которая не давала ему покоя последнее время. Хотя Званцев назвал ему только одну фамилию, Тихонов склонен был видеть в этом звонке общую установку, а в ней он сейчас нуждался больше всего. Почему бы в конце концов прокурору города по-дружески не предупредить его? Ведь они со Званцевым остались единственными стариками в прокуратуре и знали друг друга — шутка ли сказать! — почти тридцать лет.

С трудом подавив желание немедленно позвонить в милицию и узнать, что это за человек, за которого просит сам Званцев, Тихонов пошел обедать. Когда он вернулся, его уже ждал лейтенант из районного отдела милиции. Нетрудно было догадаться, что пришел он по делу Рязанцева. Сдерживая нетерпение, Тихонов погрузился в изучение материалов…

…За несколько дней до описываемых событий в аптеку на Бородинском проспекте зашел высокий мужчина и, подойдя к продавщице, предъявил ей два рецепта на препарат омнопон. Оба рецепта были выписаны на Рязанцева и скреплены круглой печатью больницы текстильщиков. Продавщица, скользнув взглядом по костюму Рязанцева, с чисто женской наблюдательностью отметила отсутствие верхней пуговицы на его рубашке, из-под которой торчал уголок нижнего белья. Не ускользнул от ее внимания и лихорадочный блеск в глазах покупателя, и его дрожащие руки. Короче говоря, мужчина не вызвал доверия у продавщицы, и, не возвращая ему рецептов, она сказала:

— К сожалению, гражданин, без разрешения заведующего аптекой я не могу дать вам то, что вы просите, тем более по двум рецептам.

— Я же получал у вас омнопон всего три дня назад, — не подумав сказал мужчина.

Но эти слова только усилили подозрение продавщицы.

— Дайте мне ваши документы, и я пойду посоветуюсь с заведующим, — решительно заявила она.

Мужчина рассердился:

— Мне некогда тут с вами рассусоливать. Отдавайте мои рецепты. — Он протянул руку в окошечко, но женщина успела схватить рецепты.

— Не хулиганьте! — пронзительно закричала она.

На ее крик к Рязанцеву подошли два дружинника с красными повязками на рукавах, случайно зашедшие в аптеку погреться. Продавщица высказала им свои подозрения насчет того, что предъявленные ей рецепты подделаны, и дружинники доставили Рязанцева в ближайшее отделение милиции.

Дежурный, совсем еще молодой лейтенант, не очень хорошо понимал, зачем привели в милицию этого на первый взгляд вполне приличного мужчину, не пьяницу и не хулигана. Он записал паспортные данные Рязанцева, его адрес, место работы, потом, немного подумав, спросил:

— Так зачем же вам понадобился этот, как его, — он заглянул в рецепт, — омнопон?

— Я давно уже страдаю почечными коликами, — спокойно ответил Рязанцев. — Только этим и лечусь.

— В больнице текстильщиков?

— Да.

— Хорошо, — сказал дежурный, — идите домой. Если будет нужно, мы вас вызовем.

Когда Рязанцев ушел, дежурный подумал, что, пожалуй, он рано отпустил его, и позвонил в больницу текстильщиков. Ему ответили, что никакого Рязанцева они не знают, зато считают своим долгом сообщить, что несколько дней назад в больнице была украдена целая пачка рецептов с круглой печатью, а заодно прихвачены у старшей сестры и деньги, правда, немного.

Тогда на следующий день Рязанцеву были посланы две повестки, одна за другой, но он на них никак не отреагировал. Теперь лейтенант просил прокурора подписать постановление на обыск в его квартире.

— Я вас не понимаю, — сказал Тихонов. — Сначала вы отпускаете его, ничего не узнав и не проверив. Теперь вы хотите произвести обыск в квартире человека, вина которого, в сущности, не доказана. Я уж не говорю о том, что он ветеран войны, контуженный. Нет, нет, сначала разузнайте все как следует, а потом уже придете ко мне за постановлением.

Лейтенант был очень удивлен тем, что прокурору известны такие подробности про Рязанцева, но не подал вида. Спорить с Тихоновым он тоже не стал, потому что по его тону понял, что это абсолютно бесполезно. По-военному отдав честь, лейтенант повернулся и ушел, не очень вежливо хлопнув массивной дверью прокурорского кабинета…

В трамвае меня зажали так плотно, что я уже начал бояться, как бы мне не проехать свою остановку. Дорога была длинная, и у меня было более чем достаточно времени ругать на чем свет стоит Кунгурцева, не давшего мне машину.

В больнице имени Пирогова произошла какая-то большая неприятность, как заявила только что по телефону, задыхаясь от волнения, главный врач больницы Нина Ивановна Семунина, давняя приятельница Кунгурцева. Именно этим последним обстоятельством, а вовсе не чрезвычайностью происшествия, объяснялся, как мне казалось, мой срочный выезд на место происшествия.

Старинное, в классическом стиле, с колоннами и лепными украшениями на карнизе, здание больницы имени Пирогова я нашел не без труда. В проходной мне уже был выписан пропуск и ждала провожатая, без помощи которой я не скоро добрался бы через бесконечные, все время пересекающиеся коридоры до кабинета главного врача. Им оказалась очень симпатичная, сравнительно еще молодая женщина. Увидев меня, она не смогла сдержать слез, и моя злость на нее, а заодно и на моего начальника Кунгурцева сразу же улетучилась.

— Пойдемте со мной, — сказала мне Нина Ивановна, ничего не объясняя. — У нас произошло ужасное несчастье. Какой позор, какой стыд!

Мы шли по длинным коридорам больницы, и встречавшиеся нам по дороге сестры, санитарки и врачи, очевидно уже прослышавшие о моем приезде, останавливались и смотрели нам вслед. Трижды завернув вправо и поднявшись на два марша по лестнице, мы вошли в небольшую палату на две койки.

— Для послеоперационных, — шепнула мне Нина Ивановна, — оба безнадежны. Им сделали операции, но, к несчастью, спасти их уже невозможно: они обратились к нам слишком поздно. Сами понимаете, сильнейший метастаз.

Я подавленно молчал. Раковые больные всегда вызывали во мне ужас. Но я никак не мог понять, какое все это может иметь отношение к милиции.

Главный врач заметила мое недоумение.

— Вот здесь-то все и произошло, — сокрушенно сказала она. — Я привела вас сюда, чтобы познакомить вон с той женщиной, сидящей у окна.

По ее знаку от кровати неподвижно лежащего больного отделилась маленькая сгорбленная старушка. От бессонных ночей и непрерывных слез она выглядела ненамного лучше своего умирающего мужа.

— Это товарищ из милиции, — представила меня старушке Нина Ивановна.

Мы втроем вышли в коридор, и только здесь я узнал наконец, что же все-таки произошло в больнице.

…Вчера утром Нину Ивановну вызвали на совещание в Горздравотдел. Не прошло и получаса после ее отъезда, как старшей сестре, обычно заменявшей главного врача по административным вопросам, позвонили из бюро пропусков.