Дик Фрэнсис - Бурный финиш Страница 13

Мы благополучно приземлились в Ковентри. Они попрощались со мной за руку, поблагодарили за хороший полет, зевая, выбрались из самолета и двинулись, поеживаясь от прохлады, к ожидавшему их «Роллс-Ройсу».

Я же совершил небольшой перелет до Фенланда. Том, как и обещал, находился на контрольно-диспетчерском пункте, чтобы обеспечить мое приземление. Он крикнул мне из окна, чтобы я шел к нему. В ожидании самолета из Ле-Туке он угостил меня кофе из термоса. Самолет должен был прилететь через час — раньше, чем предполагалось. Похоже, клиентам сильно не везло, и компания решила уносить ноги, пока окончательно не проигралась.

— С твоими порядок? — спросил меня Том.

— Они вроде бы довольны, — сказал я, занося детали полета в его журнал, а потом переписывая в собственный.

— Ты, наверное, хочешь вместо платы летные часы, а? — спросил он.

— Как ты догадался? — улыбнулся я в ответ.

— Почему бы тебе не перейти ко мне на постоянную работу?

Я положил ручку, скрестил руки на затылке и откинулся на деревянную спинку стула.

— Еще рано. Может, годика через три-четыре.

— Ты мне нужен сейчас. «Нужен». Приятное слово.

— Не знаю... Надо еще подумать.

— Ну, это уже кое-что. — Том взъерошил редеющие волосы и провел руками по лицу. Он устал. — Сандвич не желаешь?

Я взял один. Ветчина с французской горчицей. Ветчину делала жена Тома, мастерица на все руки. Это вам не еда из столовой. Приготовленная с пивом, сочная, толсто нарезанная ветчина была восхитительной. Мы ели молча, попивая крепкий горячий кофе.

За стеклянными стенами контрольного пункта небо стало черным. Облака скрывали звезды. Ветер крепчал, давление падало. Холодало. Похоже, надвигалась непогода.

Том проверил свои приборы, нахмурился и, откинувшись на спинку стула, стал вертеть в руке карандаш.

— Все правильно предсказали. Завтра будет снег.

Я сочувственно хмыкнул. Снег означал отмену полетов и брешь в его доходах.

— Что поделаешь, февраль, — вздохнул Том.

Я согласно кивнул, думая, отложат ли из-за снега скачки в Стрэтфорде в четверг. Интересно, насколько погода мешает планам Ярдмана? И еще я подумал о том, что Дженни Уэллс варит хороший кофе, а Том — нормальный, разумный человек. Спокойные, обычные размышления.

Я не знал, что провожу последний спокойный вечер.

Когда на следующее утро в восемь мы вылетали из Гатвика, небо было оранжево-серым, еще не просыпавшийся снег висел в тучах, как икра в лягушачьем брюхе. Уходя от надвигающейся непогоды, мы везли в Милан восемь маток. К моему облегчению, Тимми и Конкер вернулись к работе, но, судя по тому, что я от них услышал, каникулы не принесли им радости. Я слышал, как Конкер, маленький человечек, отец семи хулиганов, жаловался, что все эти дни только готовил и мыл посуду, пока его жена валялась в постели якобы с гриппом. Тимми выразил свое сочувствие характерным для него громким фырканьем. У этого коренастого черноволосого валлийца были бесконечные катары верхних дыхательных путей, он очень страдал от них, и все вокруг тоже. Из-за носоглотки, упрямо повторял он после очередного приступа кашля и харканья, он бросил работу шахтера, хотя это было потомственной профессией. Февральские каникулы, по его убеждению, действительно принесли мало радости.

— И какой же у вас отпуск? — спросил я, налаживая трос.

— Одна неделя в два месяца, — отозвался Конкер. — Черт, не говорите только, что вы не поинтересовались этим, когда нанимались на работу.

— Увы, не поинтересовался.

— Значит, из вас выжмут все соки, — серьезно сказал Конкер. — Когда нанимаешься на работу, надо четко оговаривать все: зарплату, сверхурочные, оплаченный отпуск, премии, пенсионные и все такое прочее. Если ты не будешь защищать свои права, никто этого за тебя не сделает. Тут профсоюза нет, разве что профсоюз сельскохозяйственных рабочих, если он вас устраивает — меня лично нет. Старик Ярдман ничего не делает даром, учтите. Если хотите иметь отпуск, оговорите это с ним, а то не получите ни одного свободного денечка. Я точно говорю.

— Спасибо... Надо будет поговорить.

— Имейте в виду, — добавил Тимми в своей мягкой валлийской манере. — У нас бывают и другие выходные. Мистер Ярдман не заставляет делать больше двух перелетов в неделю, что правда, то правда. Разве что ты сам готов лететь.

— Ясно, — отозвался я. — А если вы не хотите лететь, то летят Билли и Альф, так?

— В общем-то да, — сказал Тимми, закрепив окончательно брусья бокса и вытерев руки о штаны.

Я вспомнил, как Саймон говорил, что мой предшественник Питерс очень любил качать права. Похоже, своим антиэксплуататорским пылом Конкер заразился именно от него. На самом деле я понимал, что у них со свободным временем дело обстоит очень даже неплохо. Разумеется, доставка груза туда и обратно за один день означала часов двенадцать работы, но две такие поездки за семь дней вовсе не были каторгой. Интереса ради я стал подсчитывать, сколько я работаю в неделю, и никак не выходило больше сорока часов. «Они сами не понимают, как им повезло», — подумал я с усмешкой и помахал рукой работникам, чтобы они убрали трап.

В самолете было шумно и тесно. Проходы вокруг боксов были такими узкими, что двоим никак было не разминуться. Кроме того, передвигаться взад и вперед можно было, лишь согнувшись в три погибели. Самолет, как правило, выполнял пассажирские рейсы, и справа и слева имелись низкие полки для багажа. Полки, правда, откидывались, но задвижки плохо их держали, и потому гораздо проще было оставлять их опушенными, чем рисковать в любой момент получить полкой по голове. В сочетании с цепями, протянувшимися во все стороны на высоте лодыжек, это создавало самые плохие условия работы за всю мою недолгую карьеру. Но Конкер, как ни странно, не жаловался. Похоже, ему не случалось летать с Питерсом на «ДС-4».

После взлета, убедившись, что лошади в порядке и не волнуются, мы отправились выпить кофе. Бортинженер, высокий худой человек, имевший привычку, задавая вопрос, быстро поднимать и опускать бровь, разливал кофе в пластмассовые стаканчики. Он уже наполнил два, на которых фломастером было выведено: «Патрик» и «Боб», и отнес их в кабину командиру и второму пилоту. Затем, спросив наши имена, написал их на стаканчиках.

— У нас их не такой большой запас, чтобы каждый раз выбрасывать, — пояснил он, протягивая мне стаканчик с надписью: «Генри». — Сахар? — Он вынул мешок с двумя фунтами гранулированного сахарного песка и красную пластмассовую ложку. — Я знаю, как вы пьете кофе. Командир тоже пьет с сахаром.

Мы пили горячую коричневую жидкость. Кофе там и не пахло, но если принять во внимание, что этот неизвестный напиток утолял жажду, было неплохо.

Вокруг все дребезжало от вибрации и рева моторов, кофе плескался в стаканчиках. Бортинженер осторожно прихлебывал из стаканчика с надписью: «Майк».

— Хороший груз везете, — заметил он. — Будущих мамаш, значит?

Конкер, Тимми и я одновременно кивнули.

— Они итальянские?

Теперь мы одновременно покачали головами. Ну просто номер на эстраде.

— Откуда они?

— Английские матки, которых будут спаривать с итальянскими производителями, — пустился в пояснения Конкер, который одно время работал на племенном заводе и был бы просто счастлив, если бы одна из кобыл преждевременно ожеребилась прямо в самолете.

— Хватит меня разыгрывать, — сказал бортинженер.

— Я правду говорю, — возразил Конкер. — Им придется жеребиться на том заводе, где им предстоит следующая случка.

— Почему это? — Бровь механика снова задергалась.

— Потому что период беременности у лошадей — одиннадцать месяцев. А кобыла приносит жеребенка раз в год, так? Стало быть, остаются всего четыре недели между родами и зачатием, верно?! Ну а четырехнедельного жеребенка нельзя ташить по холоду за сотни миль. Стало быть, там, где кобыла рожает одного, она и зачинает другого, понятно?

— Понятно, — сказал бортинженер. — Вполне понятно.

— Эта вот, — сказал Конкер, указывая на красивую коричневую шелковистую голову в переднем боксе — из-за общей тесноты она была чуть ли не над нами, — эта вот отправляется на случку с Мольведо.

— Откуда ты знаешь? — спросил бортинженер.

— Мне сказал шофер, который ее привез.

Появился второй пилот и сказал, что командир корабля просит налить еще кофе.

— Уже! Это не человек, а танкер какой-то! — Бортинженер подлил еще кофе в стакан, помеченный: «Патрик».

— Вы не отнесете? — попросил второй пилот, протягивая мне стакан. — А то у меня тут одно важное дело. — Согнувшись, он проскочил под носом любопытной будущей супруги Мольведо и двинулся, переступая через тросы, к уборной.

Я отнес дымящийся кофе в кабину пилота. Командир в белоснежной рубашке и без пиджака, несмотря на мороз за бортом, вяло протянул руку за стаканом и поблагодарил кивком. Я на секунду задержался, оглядывая приборы, а он жестом пригласил меня придвинуться к нему — грохот стоял такой, что заглушал все слова.