Дик Фрэнсис - Бурный финиш Страница 14

— Вы начальник над лошадьми?

— Да.

— Хотите присесть? — Он показал на пустое кресло второго пилота.

— С удовольствием.

Он изобразил рукой «добро пожаловать», и я скользнул в удобное пилотское кресло рядом с ним. Кабина была тесная, учитывая, сколько в ней всего находилось, а также старая и обшарпанная. Но я почувствовал себя в ней как дома.

Я с интересом осматривал приборы. Мне никогда не приходилось водить четырехмоторные самолеты по той простой причине, что в Фенланде имелись только одно— и двухмоторные. Даже маленькие двухмоторные машины вроде «Ацтека», на котором я на днях летал в Глениглз, стоили дорого — летный час обходился в тридцать пять фунтов. Я сильно сомневался, что накоплю достаточно денег, чтобы поднять в воздух большую машину, даже если у меня появится необходимый для этого опыт. Да и вообще, один человек не может просто так взять и взмыть в небо на настоящем авиалайнере. Тем не менее я был рад пополнить свой запас знаний.

Патрик жестом велел мне надеть наушники с микрофоном, висевшие на полукруглом штурвале. Я надел, и он начал объяснять, для чего все эти диски и приборы. Это был первый летчик за все время моей работы у Ярдмана, который взял на себя труд рассказать мне, что к чему. Я слушал, благодарно кивал и не говорил, что большая часть того, что он объясняет, мне давно и хорошо известна.

Патрик был крупным мужчиной лет тридцати, с прямыми рыжеватыми волосами, театрально торчавшими утиными хвостиками на затылке, и светло-янтарными глазами, как у кошки. Уголки его губ загибались кверху, отчего на его лице постоянно было нечто напоминающее улыбку, даже когда он и не думал улыбаться. Казалось, все в мире его радовало, и зло было раз и навсегда побеждено. В дальнейшем я имел возможность убедиться, что это первое впечатление не было обманчивым. Патрик верил в добро, даже когда зло смотрело на него в упор. У него была ни на чем не основанная вера в хорошее в человеке, словно у инспектора по делам досрочно освобожденных. Но в те первые полчаса я лишь понял, что Патрик — спокойный, внимательный, уверенный в себе и надежный пилот. Он настроился на частоту радиомаяка в Дьепе, попутно объясняя мне, что делает, потом принял сводку погоды и взял курс на Париж.

— Мы долетим до Средиземного моря и пойдем вдоль побережья, — пояснил он мне. — Над Альпами большая облачность, и нет смысла лететь напрямик. Самолет не герметизирован, и мы не можем идти на большой высоте. В принципе, мы не должны превышать десять тысяч футов, хотя и четырнадцать ничего, если у вас нормальное сердце. Но в такую погоду и четырнадцати может оказаться недостаточно, поэтому придется сделать крюк.

Я одобрительно кивнул, а он взглянул второй раз за десять минут, как работает антиобледенитель, и сказал:

— Наша птичка может лететь, только если льда на ней не больше, чем четверть тонны. А антиобледенители на прошлой неделе пришлось ремонтировать. — И с улыбкой добавил: — Но теперь порядок. Я проверял их раз шесть, и они работают как положено.

Он отломил банан из связки за приборной доской и очистил его. Затем спокойно приоткрыл окно на несколько дюймов и выкинул кожуру. Я одобрительно усмехнулся. Патрик мне нравился.

Вернулся второй пилот. Я уступил ему место и до конца полета оставался с лошадьми.

Францию мы миновали без приключений. Долетев до Дижона, повернули на юг и полетели над долиной реки Роны. У Сен-Тропеза свернули на восток, а над Альбенгой — на север и совершили посадку в миланском аэропорту Мальпенса ровно через четыре часа после вылета из Гатвика.

В Италии было холодно. Когда двери отворились и нас обдало ледяным воздухом — температура снаружи была градусов на тридцать ниже, — мы увидели, как работники в голубом стали подкатывать роскошный трап, а от здания аэропорта к нам направились три таможенника. Они поднялись по трапу, и старший из них сказал что-то по-итальянски.

— Non parlo italiano[3], — произнес я единственную известную мне фразу на этом языке, от которой было мало толку.

— Non importa[4], — сказал он, взяв у меня документы маток, и двое его помощников стали переходить от лошади к лошади, вслух произнося описание каждой из них.

Все было в порядке. Таможенник вернул мне документы с вежливым поклоном и увел за собой две свои тени. Снова мы занялись привычной выгрузкой четвероногого товара в автофургоны, причем Конкер вовсю суетился вокруг кобылы, спешившей к Мольведо.

В нашем распоряжении был час до погрузки аналогичных пассажиров, путешествующих в обратном направлении с теми же целями, и мы с Тимми и Конкером отправились в здание аэропорта, чтобы поесть. У дверей нас встретил Патрик, выглядевший весьма официально в синем кителе с золотыми шевронами и погонами.

— Сегодня мы обратно не полетим, — сказал он, — так что вы, ребята, можете не торопиться.

— А в чем дело? — спросил Тимми, громко сопя.

— Снежная буря. Не успели мы вылететь, как начался такой снегопад, словно прорвали перину. Засыпало весь юг Англии, и над Ла-Маншем то же самое. Давление так упало, что барометр зашкаливает. Короче, инструкции — оставаться здесь.

— Ох уж эти макароны, — философски заметил Конкер. — От них в животе беспорядок.

Он и Тимми отправились подкрепиться, а Патрик показал мне, откуда я могу дать телеграмму Ярдману и хозяевам лошадей, чтобы сообщить о задержке. Затем мы вернулись к самолету. Патрик забрал свою сумку, а я завернул обратно прибывшую партию итальянских кобыл. Когда я закончил все свои дела, Патрик помог мне запереть двойные двери, после чего мы прошли по разобранным боксам через салон и спустились по лесенке возле кабины.

— Где ты собираешься ночевать? — спросил меня Патрик.

— В отеле, наверное.

— Если хочешь, поехали со мной. Когда я застреваю в Милане, то ночую в одной семье, у них комната на двоих.

Как всегда, я испытывал сильное желание побыть одному, но, вспомнив, что я даже толком не в состоянии заказать по-итальянски номер в отеле и из развлечений могу рассчитывать лишь на осмотр памятников архитектуры, поблагодарил и принял предложение.

— Тебе у них понравится, — уверил меня Патрик.

Мы прошли ярдов двести молча, затем он спросил:

— Правда, что ты виконт?

— Я «Боинг».

Он хмыкнул и добавил:

— Если быть точным, то этот маленький валлиец назвал тебя «чертов виконт».

— Для тебя это существенно, виконт я или нет?

— Абсолютно несущественно.

— Тогда все в порядке.

— Так ты виконт?

— В общем, да.

Через стеклянные двери мы вошли в аэропорт. Это было просторное помещение с каменным полом и стеклянными стенами.

Вдоль одной из стен тянулся прилавок с разными товарами, в основном сувенирами. Они были и в витринах, и на полках по всей стене. Там были шелковые галстуки, куклы в национальных костюмах, книги, открытки с местными видами. Хозяйничала здесь высокая темноволосая девушка в темном платье. При виде Патрика лицо ее засветилось.

— Привет, Патрик! — крикнула она. — Как дела?

Он ответил ей по-итальянски, а затем, словно поразмыслив, махнул мне рукой.

— Габриэлла... Генри, — представил он нас, а потом что-то спросил ее по-итальянски.

Она пристально посмотрела на меня и ответила:

— Si, Henry anche[5].

— Ну и договорились, — сказал Патрик.

— Ты хочешь сказать, что мы остановимся у Габриэллы? — осведомился я.

Он напрягся:

— Ты возражаешь?

Я посмотрел на Габриэллу, а она — на меня.

— Я думаю, что это слишком прекрасно, чтобы быть правдой, — ответил я.

Только через десять минут, в течение которых она трещала с Патриком, я вдруг осознал, что не говорю по-итальянски, а единственное английское слово, которое знает Габриэлла, это «хэлло».

Глава 6

Это было как вспышка молнии! Между двумя ударами сердца мне вдруг стало ясно, что имели в виду лирические поэты всех времен и народов. Я наконец понял, почему римлянин Антоний забыл всякую гордость, увидев Клеопатру, почему троянец Парис похитил Елену, что и вызвало десятилетнюю войну, почему Леандр утонул, в очередной раз переплывая Дарданеллы, чтобы увидеть Геро. Удаленность от дома, необычность и загадочность ситуации — все это делало свое дело. В соседку, например, так не влюбишься. С другой стороны, это никак не объясняло, почему любовь подступила ко мне именно сейчас, почему именно эта девушка заставила так играть мою кровь. Я стоял на холодном камне, испытывая такое чувство, словно меня поразила молния. Мир покачнулся, а воздух заискрился. Февральский серый денек стал ослепительно ярким, и все из-за девушки, которая продавала сувениры туристам.

Как ни странно, с ней случилось то же самое. Возможно, все дело в том, что любовь поразила нас одновременно. Точно сказать не могу. Но я увидел, как ее глаза заблестели, как она повеселела, решил, что все это в мою честь. Мои сдержанные манеры и русые волосы редко приводили девушек в восторг, и поскольку я никогда не ставил себе цели производить на них неизгладимое впечатление, тем реже мне это удавалось. Даже те, кто хотел выйти замуж за мой титул, порой были не прочь зевнуть в моем присутствии. Что сделало реакцию Габриэллы вдвойне неотразимой.