Павел Амнуэль - Мир «Искателя», 2004 № 04 Страница 13

— Ты знал… — пораженно повторяла Полина. — Ты знал.

— Ты сделала это, чтобы быть со мной. А я сделал все, чтобы ты со мной была. И чтобы никто никогда не напоминал тебе…

— Ты знал…

— Ни к чему было вспоминать, — сказал Макс. — Я любил тебя, ты любила хорошую жизнь, обычная история. Ты вовсе не плохой человек. Это получилось импульсивно, ты всегда поступаешь импульсивно, не думая.

— Да, — согласилась Полина.

Это было не так, но должен был Макс хоть в чем-то ошибаться!

— Вот, — сказал Максим, — поговорили.

Полина опустила ноги на пол — доски были ледяными, надо надеть тапочки, но где они, а пятно стало больше, уже и на третью доску расплылось, темное, старое, будто было всегда…

Уехать отсюда. Сейчас. Немедленно.

Полина знала, что никогда отсюда не уедет. Потому что однажды в полночь придет Кадарос, и она спросит у него о Сергее. О человеке, которого убила дважды. Он не узнал Полину в номере Джорджа или не захотел узнать? Он простил ее или затаил ненависть, в которую любовь переходит так быстро, что даже не успеешь достичь земли, падая с пятого этажа?

— Я голоден, — сказал Максим. — Глэдис приготовила что-то вкусное. Иди сюда, Линочка. И не думай о плохом, хорошо?

— Хорошо, — сказала Полина.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — сказала Полина.

Обращалась она, впрочем, не к Максиму.

Кирилл БЕРЕНДЕЕВ

90х60х90

Автомобиль остановился у обочины. Некоторое время люди, находившиеся в нем, просто сидели, лишь по прошествии минуты, задняя дверца со стороны водителя распахнулась. Человек среднего возраста проворно выбрался на неширокую асфальтированную дорогу, ведущую в сторону пансионата, панельный блок которого виднелся сквозь заросли голых березок. Он огляделся, точно не доверяя тому, что видел сквозь тонированные стекла машины.

Дорога в этот час была пустынна, но, едва пассажир вылез, мимо них, вывернув из-за поворота, проехала на порядочной скорости легковушка. Шум мотора замер вдали, установилась необычайная тишина. В городе о такой приходится только мечтать.

Лесок, у которого остановился автомобиль, был также безлюден. Вдали, сквозь промокшие от недавнего дождя деревья, виднелись потемневшие груды снега, кое-где он еще не успел сойти. Видеть плавкие, покрытые хвоей и лежалыми прошлогодними листьями сугробы в середине апреля было весьма непривычно; некоторое время вылезший из машины человек смотрел в глубь леска, потом нехотя оторвался от заворожившего его зрелища и, нагнувшись к салону машины, кивнул сидевшим.

В автомобиле разместилось пятеро человек, четверо из них были одеты как на подбор в одинаковые темные костюмы, фасоном не отличающиеся друг от друга. Сидевший же на заднем сиденье человек, немногим моложе прочих спутников, серьезно от них отличался. Хотя бы тем, что находился в настоящий момент без сознания.

Кровь, выступившая из кожи, уже запеклась темною коркой, образовав неширокую борозду, которая резко выделялась на фоне поблекшего, обескровленного лица. Не выветрившийся до конца сладковатый запах хлороформа, витавший в салоне машины, подтверждал предположение, что виной бездвижности молодого человека не только и не столько запекшийся шрам.

Двое в одинаковых костюмах привели молодого человека в чувство. Тут же обнаружилось, что, помимо прочего, он еще в наручниках. Когда его стали выволакивать из машины, он попытался было сопротивляться, однако, скорее для проформы.

Еще раз оглянувшись, выбравшиеся из машины поволокли молодого человека в лесок. Почва была прокисшей от стаявшего снега и недавнего дождика и хлюпала под ногами, так что идти приходилось осторожно, старательно выбирая место для каждого следующего шага.

Когда все трое удалились от машины метров на десять и добрались до первого сугроба, из автомобиля вылез водитель. Он тут же наклонился в салон, услышав голос единственного оставшегося пассажира, усталый голос, отдающий последние распоряжения. И снова выпрямился.

Увидев, что на него смотрят, он кивнул отошедшей троице. Один из спутников поднял руку к затылку молодого человека.

Послышался негромкий хлопок.

Молодой человек упал лицом в землю. Лоб его угодил как раз в край сугроба, невдалеке от которого стояли все трое. На затылке стало медленно расплываться пятно крови.

Стрелявший убрал пистолет с глушителем в кобуру под мышкой, развернулся и коротко махнул рукой. Затем, склонившись над молодым человеком, осторожно потрогал пульс, после же снял с его запястий наручники, положил их в карман брюк. И, сопровождаемый спутником, стал выбираться обратно на дорогу.

Пока они добирались, единственный пассажир машины вынул из внутреннего кармана пиджака трубку сотового телефона, быстро набрал номер и теперь ожидал соединения. Ждать пришлось недолго.

— Процесс завершен полностью, — произнес он в трубку спокойным размеренным голосом, каким обычно говорят о вещах обыденных, успевших войти в привычку и не вызывать ответной реакции. — Он оставлен у Катуара, на проселочной дороге, невдалеке от пансионата. Обнаружить могут к концу дня, едва ли раньше. Вы можете располагать собой до шести десяти. Наш общий знакомый будет ждать вас в это время у дверей вашей конторы для окончательного расчета.

Ответная торопливая речь в трубке внезапно прервалась. Пассажир попросту выключил телефон, не став дослушивать ответ до конца. К этому времени все, кто выходил сопровождать молодого человека, уже находились в машине. Оглянувшись, он медленно произнес:

— Думаю, нам можно не спешить.

На что получил немедленное согласие сидевших позади. Водитель вырулил с обочины и медленно развернулся на узкой трассе, стараясь не испачкать новенький автомобиль в придорожной грязи.

Через десять минут по этой дороге, но в противоположном направлении, в сторону станции, проследовал автобус. В том месте дорогу недавно заасфальтировали, поэтому водитель прибавил скорость и немного отвлекся от созерцания ненадолго исчезнувших из-под колес колдобин. Взор его был устремлен на следующую остановку, она вот-вот должна была появиться за поворотом.

— Тебе пора.

— У? — Он ткнулся лицом в шею Серафимы, поцеловал нежно пахнущие волосы. Но она отстранилась.

— Я серьезно. Посмотри на часы.

— Не хочу.

— Леш, ну ты же опоздаешь, в самом деле.

— Подождут. Шеф обязан опаздывать, иначе подчиненные обнаглеют.

— Уже без четверти двенадцать. Сейчас машина приедет.

Алексей поднял голову.

— Сима, ты невозможна.

Она выскользнула из его объятий и пружинисто, точно разбуженная кошка, поднялась, по-прежнему обнаженная. Поглядывая на мужа, подошла к окну, смахнула с лица растрепавшиеся волосы — ее гордость.

Алексей наблюдал за тем, как Серафима тянется к халату, как надевает его, медленно, нарочито лениво, как затягивает поясок, завязывает его бантиком. Халатик не скрывал ее очарования, напротив, скорее подчеркивал томную грацию, небрежный шик. И конечно, бесподобную фигуру, некогда так пленившую Алексея и волновавшую его и по прошествии пяти лет с начала брака.

Серафима подбежала к двери, обернулась с порога.

— Собирайся, хватит нежиться. Я буду ждать тебя к обеду. Не задерживайся и не позволяй своей секретарше так откровенно тебя разглядывать. И помни, ваше общее прошлое, на которое ты так усиленно напираешь, — не оправдание.

Он улыбнулся.

— Но я…

— Вставай. — Как раз в этот момент с улицы донесся шум подъезжавшего автомобиля. — Ну вот, за тобой уже прибыли.

Серафима грациозно махнула рукой, точно изображая какую-то фигуру танца, и скрылась в душе, не потрудившись даже прикрыть за собою дверь. С того места, где находилась кровать, было отчетливо слышно, как она задвинула занавесь и открыла оба крана, что-то напевая под нос.

Тишина с улицы была нарушена призывными гудками: раз-два-три — пауза — и еще раз. Что-то вроде условного сигнала. Услышав его, Антон усмехнулся: значит, за рулем Вероника, та самая девица, о видах которой на него, единственного, Сима поминала несколько мгновений назад. Молоденькая двадцатидвухлетняя девушка с вечно голодным взглядом, невысокая, тонкая и хрупкая как тростинка, узкие бедра, едва наметившиеся груди. Вероника выглядит совершенно как подросток. И голосок у нее точно не оформился, тонкий, хрупкий, как и его обладательница, едва слышный; по телефону разговаривать невозможно, связь с ней, как через межгород. И одевается точно специально для того, чтобы эту свою озорную мальчиковость фигуры лишний раз подчеркнуть. Носит сплошь все облегающее и обтягивающее: тонкие водолазки, кофточки, неизменные лосины, да и ведет себя соответственно: раскованно, если не сказать, нахально, во всякой компании, какая окажет честь принимать Веронику, норовит этак по-особенному подать себя.