Григорий Симанович - Отгадай или умри Страница 14

– Дорогая, все нормально, я в безопасности, в компании интеллигентных людей. Буду позванивать. Все выяснится и обойдется, поверь мне, обойдется. Целую тебя, милая.

Тополянский, как час назад Вадик, неожиданно для себя испытал некое подобие сочувствия к этому затравленному, скорее всего – обреченному человеку, глаза которого выражали крайнюю степень усталости и одновременно недоумения и отчаяния.

– Вот что, Ефим Романович, – произнес он твердо и спокойно, отбросив любимый жанр, – если хотите жить, сидите в этой уютной квартире тихо, не колотите в стены, не орите, не раздергивайте штор и уж тем более двери не открывайте и к телефону не подходите. У меня для вас на эту ночь нет людей, чтобы охраняли, и вот этого надежного господина тоже не могу вам оставить… пока! Но поверьте на слово: вам грозит серьезная, очень серьезная опасность. Завтра вечером я приеду. Надеюсь, за это время кое-что прояснится. А может быть, и наоборот – запутается. Судя по тому, как развиваются события, предсказуемы только новые убийства и большие неприятности у вашего покорного слуги.

– Но вы не можете так уйти! – взмолился Фогель. – Я должен хоть что-то понимать, я уже четверо суток с ума схожу от неопределенности. Все, что происходит со мной и вокруг меня, – это бред, наваждение какое-то…

– А вы и не знаете, что происходит вокруг вас, – констатировал Тополянский, надевая пальто. – Этого не знаю даже я. Завтра ближе к вечеру я приеду и постараюсь прояснить что смогу. Не надо так уж трусить. Здесь вас не найдут… в ближайшие несколько суток. А потом что-нибудь придумаем. Доверьтесь мне, Ефим Романович. Больше вам все равно некому довериться. Еда в холодильнике. Мой помощник Вадим Николаевич заедет к вашей супруге, чтобы лично засвидетельствовать наше почтение и успокоить.

С этими словами Тополянский, а вслед за ним и Мариничев покинули квартиру, заперев Фиму снаружи.

Фогель, как всегда, испытал на нервной почве приступ голода, извлек из холодильника шмат колбасы, огурцы, кусок копченой курицы, проглотил все это, не чувствуя вкуса, рухнул на диван, не раздеваясь, и мгновенно уснул, словно выпрыгнул в другое пространство из жуткой реальности последних дней.

Весь следующий день он провел в борьбе с собой, преодолевая соблазны вскрыть дверь, поглядеть, нельзя ли уйти через окно, наконец, позвонить в милицию, Юльке, в «скорую помощь», ближайшему другу Лене Бошкеру, в израильское или американское посольство. Победили страх, внушенный предупреждением Тополянского, и здравый смысл, подсказывавший Фиме, что следователь искренне хочет его защитить. Поэтому заточник ничего не предпринял, валялся на диване или сидел в кресле, пытался читать какие-то журналы, но смысл написанного ускользал, оттесняемый бесконечными, навязчивыми размышлениями о сути и причине случившихся трагических перемен в его жизни.

В девять вечера он услышал, как в двери поворачивается замок. Страх мгновенно разлился по телу, перехватило дыхание. Но тотчас отлегло, как только услышал знакомый голос: «Не пугайтесь, милейший Ефим Романович, это мы, ваши ангелы-хранители!»

В комнату вошли Тополянский и этот долговязый Вадик. Последний сразу отправился на кухню и стал извлекать из холодильника съестное. Тополянский уселся в кресло у стола, жестом пригласил Фиму сделать то же самое. Вадик притащил тарелки, закуску, бутылку белого вина, которую тотчас открыл.

– Итак, приступим! – потирая руки и явно пребывая в хорошем расположении духа, многозначительно изрек Тополянский. Он налил всем вина, выпил, ни с кем не чокаясь, и вгрызся в кусок холодной копченой курицы. Вадик последовал его примеру. Фима сидел не шелохнувшись. Он ждал этих людей вовсе не для того, чтобы разделить с ними ужин. Он ждал информации, объяснений, свободы.

Тополянский начал с сообщения, слегка приободрившего Фиму: Вадим побывал у Юлии Павловны, она передает привет, молится о благополучном исходе всех этих приключений.

– Итак, благороднейший Ефим Романович, – приступил Тополянский, отпив еще глоток вина, – я вынужден признаться вам, что «дело Фогеля», или, если угодно, «дело о суслике» – назовем его так! – на сей момент предстает самым загадочным, запутанным и странным из тех, с которыми мне приходилось сталкиваться за долгие годы следственной практики. Чтобы вы помогли мне приоткрыть тайные механизмы, рычаги и побудительные мотивы этого дела, я должен посвятить вас в весьма кровавые и прискорбные подробности следствия, в его предварительные результаты и выводы. Впрочем, мы лучше попросим нашего юного друга все нам рассказать, поскольку делает он это вполне толково, да и сам приложил немало усилий, чтобы раздобыть и суммировать информацию. Дабы не загружать вас, милейший, терминами и деталями сугубо криминологическими, наш друг снизойдет до повествования более, так сказать, литературного, внятного уху непрофессионала, каковым вы являетесь в данной сфере. Прошу вас, господин Мариничев!

– К настоящему моменту, – деловито и сухо приступил Вадик, – следствие располагает доказательствами насильственной смерти четырех лиц мужского пола, то есть убийствами, совершенными в течение пяти последних суток. Жертвами убийц в хронологическом порядке стали заведующий отделом информации газеты «Мысль» Антон Львович Буренин, сотрудник того же отдела Константин Ильич Ладушкин, специалист по компьютерным системам ООО «Гейтс» Юрий Михайлович Проничкин и ответственный секретарь газеты «Мысль»…

– Что-что? – не выдержав, заорал Фима и рефлекторно схватил Вадика за рукав пиджака.

Жираф спокойно отстранил руку Фогеля, пригладил измятый участок материи и невозмутимо продолжил:

– …газеты «Мысль» Евгений Павлович Арсик. Протоколы осмотров мест происшествия выявили почти полную идентичность способов совершения преступлений. Каждая жертва, по нашей версии, подверглась нападению совершенно неожиданно, внезапно. Во всех случаях убийцы проникли через дверь, вскрыв замки отмычками, но не взламывая их. Им поразительным образом удавалось оставаться незамеченными даже профессионалами наружного наблюдения. Это свидетельствует о супервыучке, о работе высшего класса. На теле первых трех пострадавших были обнаружены следы от укола иглой, настолько тонкой, что, если бы тело Буренина осматривали не столь тщательно и не обнаружили бы место укола с помощью сильной лупы, на остальных трупах его просто не искали бы. Пока нет результатов экспертизы трупа господина Арсика, поэтому я сказал «почти». Но можно не сомневаться, что аналогичная микроскопическая ранка будет найдена и в этом случае. Далее…

Мариничев глотнул вина, заел куриным паштетом и продолжил:

– Исследование крови жертв пока не выявило никакого специфического вещества парализующего, усыпляющего или аналогичного действия. Специалисты предполагают, что таковое несомненно содержалось в шприце, обладало мгновенным, сильным эффектом, а дозировка была столь незначительна, что огромное количество спиртового раствора, проще говоря – водки, влитой в горло пострадавших, полностью расщепило и нейтрализовало активные компоненты данного вещества.

– Позволю себе прервать уважаемого оратора, – вмешался Тополянский, – чтобы высказать еще более смелое предположение: это самое вещество, состав или что там еще переставало действовать через считаные минуты после введения. Ну, как слабенький газ из баллончика, если им воспользовалась неумелая женская ручка и распылила почти весь мимо цели. Продолжайте, прошу вас.

– Итак, сценарий трех убийств был одинаков. Вскрыв отмычкой замок, преступники тихо входили или, наоборот, стремительно врывались в квартиру. Жертве зажимали рот и вкалывали препарат. Через минуту-другую человек становился беспомощным, обмякшим, не способным кричать и сопротивляться. Тогда ему открывали рот и буквально вливали в глотку спиртное.

– Но не все, что прихватили с собой, – снова перебил Тополянский, выставив вперед указательный палец в знак особой важности отмеченной детали. – По мнению Оскара Вениаминовича Лакрузо, нашего несравненного патологоанатома, можно сказать, светила в этой древней области медицинских изысканий, после первой дозы, от трехсот граммов до полулитра, сия алкогольная экзекуция приостанавливалась. Возникала пауза, видите ли. В этот короткий промежуток времени действие укола ослабевало, почти сходило на нет, вытесняемое воздействием самого алкоголя. Извините, мой друг, продолжайте, пожалуйста…

– …самого алкоголя, – со скрытой язвительностью спопугайничал Вадик, явно недовольный тем, что шеф ассистирует. – Проще говоря, одурманенный превращался в банально пьяного. Сильно пьяного, но еще сознающего себя и способного воспринимать слова, смутно отличать реальные предметы и лица. Вот тогда, по заключению патологоанатома, он и получал традиционную закуску: пол-огурца соленого. Остатки этого продукта не обнаружились только в желудке господина Ладушкина. С ним что-то не рассчитали, напортачили с дозой или еще что… Там все вышло наружу, сблевал человек перед смертью. Но пол-огурца свои жевал, это точно.