Найо Марш - Перчатка для смуглой леди Страница 14

«Так, — пронеслось в голове у Перегрина. — Начинается».

— Мысль вот какая, возможно, над ней стоит задуматься. Тебе не кажется — заметь, я не требую никаких выгод для себя лично, — тебе не кажется, дорогой Перри, что во втором акте ты чересчур долго держишь Шекспира за сценой? Я хочу сказать, создав такое огромное напряжение…

Перегрин слушал знаменитый голос, смотрел на красивое, тонко вылепленное лицо с благородным лбом, наблюдал за движением губ, изумляясь тому, как точно изгиб верхней губы воспроизводил очертания рта Шекспира на гравюре Друшаута и так называемом «графтоновском» портрете. «Я не должен ссориться с ним, — подумал Перегрин. — У него есть известность, внешность и редчайший голос. Господи, дай мне силы».

— Я хорошенько обдумаю твое предложение, — сказал он, понимая, что и Найт отлично сознает, что никаких изменений сделано не будет.

С величественной снисходительностью похлопав Перегрина по плечу, Найт воскликнул:

— Согласие нам необходимо, как птицам в одном маленьком гнездышке.

— Совершено верно, — подтвердил Перегрин.

— И еще одно, дорогой мой, но это уже строго между нами. — Он увлек Перегрина в коридор, ведущий в ложи. — Я с удивлением обнаружил, — сказал он, выразительно понизив голос, — что в нашу труппу вошел В. Хартли Гроув.

— Он прочел свою роль довольно хорошо, ты не находишь?

— По-моему, слушать было невыносимо, — сказал Найт.

— Разве? — холодно отозвался Перегрин.

— Дорогой мой, ты вообще что-нибудь знаешь о Гарри Гроуве?

— Только то, что он вполне приличный актер, — ответил Перегрин. — Марко, не кати бочку на Гроува. К твоему сведению, — я буду страшно признателен, если это останется строго между нами, исключительно между нами, Марко, — не я принял его в труппу. Это было сделано по желанию начальства. Во всем остальном мне не чинили препятствий, и, если бы я даже захотел, я не смог бы противостоять им.

— Так этого типа тебе навязали?

— Можно и так сказать.

— Ты должен был отказаться.

— У меня не было на то ни одной разумной причины. Он вполне подходит для этой роли. Умоляю тебя, Марко, не устраивай скандала с самого начала. Подожди, пока у тебя появится реальный повод.

Несколько секунд Перегрину казалось, что Найт собирается продемонстрировать свой огненный актерский темперамент во всей красе. Но Перегрин был уверен, что Найт мечтает сыграть Шекспира, и, хотя даже в темноватом коридоре был явственно виден сигнал опасности — медленно приливающая краска к скульптурному лику Маркуса, — обычный взрыв не последовал. Вместо этого Найт миролюбиво обратился к Перегрину:

— Послушай, ты думаешь, я капризничаю. Позволь сказать тебе, Перри…

— Я не хочу выслушивать сплетни, Марко.

— Сплетни! Боже мой! Тот, кто обвиняет меня в распускании сплетен, наносит мне невыносимое оскорбление. Сплетни! Я хочу рассказать тебе истинный факт: Гарри Гроув…

В коридоре лежал толстый ковер, и они не услышали приближения шагов. Могло бы случиться непоправимое, если бы Перегрин не заметил тень, скользнувшую по позолоченной панели. Он сжал локоть Найта, и тот умолк.

— Могу я спросить, чем вы тут занимаетесь? — раздался голос Гарри Гроува. — Сплетничаете?

Он говорил легкомысленным насмешливым тоном, держался почти развязно, однако его манеры вовсе не казались оскорбительными.

— Перри, — продолжал Гроув, — это восхитительный театр. Я хочу обойти его и все как следует разглядеть. Почему бы нам не устроить вакхическую процессию и не пройтись по театру и вокруг, разбивая бокалы с шампанским и распевая безумно-непристойный гимн? Разумеется, впереди будет шествовать наш великий, величайший актер. Или нами должна предводительствовать чета Гринсливов?

Нелепая идея прозвучала столь забавно, что пребывавший в нервном напряжении Перегрин невольно рассмеялся.

— Прошу прощения, — с достоинством произнес Найт и удалился.

— «Он оскорбился. И уходит прочь»[19]. Знаешь, он не любит меня. Сильно не любит.

— Тогда не раздражай его, Гарри.

— Думаешь, лучше не надо? Но он так и напрашивается, разве нет? Впрочем, ты, конечно, прав. Кроме всего прочего, я не могу себе этого позволить. Грингидж может вышвырнуть меня. — И Гарри нахально воззрился на Перегрина.

— Если он не вышвырнет, то это сделаю я. Будь умницей, Гарри. А мне пора вернуться в гущу событий.

— Я оправдаю ваши ожидания, Перри. Я всегда оправдываю чужие ожидания.

В добродушном тоне Гроува Перегрину почудилась угрожающая нотка.

Вернувшись в фойе, Перегрин обнаружил, что веселье достигло апогея. Манеры присутствующих теперь резко отличались от общепринятых. Каждому, кто хотел быть услышанным, приходилось кричать и почти всем хотелось бы присесть. Важные шишки стояли отдельной кучкой, словно сверкающая и недоступная галактика, а остальные возбужденно обсуждали театральные дела, стараясь перекричать друг друга. Перегрин увидел, как миссис Гринслейд что-то сказала мужу, наверняка речь шла о том, что гостям пора бы расходиться. Перегрин решил, что будет лучше, если Дестини Мед и Маркус Найт покажут пример вежливости. Перегрин заметил их стоящими в сторонке и понял, хотя не мог их слышать, что Найт с раздражением объясняет Дестини, почему он настроен против В. Хартли Гроува. Она слушала его со всепоглощающим сочувствием и в то же время то и дело кокетливо скашивала глаза, и всегда в одном и том же направлении. Она явно старалась, чтобы Найт не заметил ее маневра.

Перегрин обернулся, чтобы узнать, кому адресовано ее внимание, и увидел Гарри Гроува, стоявшего у входа в коридор. Широко открыв глаза и весело улыбаясь, он в упор смотрел на Дестини Мед. «Черт побери, — подумал Перегрин. — И что теперь?»

Эмили Данн, Чарльз Рэндом и Герти Брейси беседовали с Джереми Джонсом. Джереми возбуждено жестикулировал, огненная шапка рыжих волос колыхалась во все стороны, бокал, зажатый в руке, описывал беспорядочные круги. Затем Джереми запрокинул голову, и его громкий хохот перекрыл остальной шум. Поскольку его друг всегда много смеялся, когда у него начинался новый роман, Перегрин от всей души понадеялся, что объектом его увлечения не стала Эмили. Однако вряд ли это была Герти. Возможно, Джереми просто надрался.

Но нет. Зеленые выпуклые глаза Джереми смотрели поверх голов его собеседников, и взгляд их несомненно был направлен на Дестини Мед.

«Нет, он не может быть таким идиотом, — с тревогой подумал Перегрин. — Или может?»

Слегка удрученный и смутно предчувствующий предстоящие сложности, Перегрин совсем расстроился, когда в поле его зрения попала Герти Брейси. Теперь ему стало казаться, что он стоит на площадке, по которой вовсю рыщут огни прожекторов. Взгляды актеров, подобно лучам, блуждали по фойе, пересекались, отмечали цель и вновь разбегались в разные стороны. Луч Герти, например, впился в Гарри Гроува и с разъяренным упорством преследовал объект. Перегрин вдруг с ужасом припомнил, что кто-то говорил ему, будто Гарри и Герти были любовниками и сейчас переживают разрыв. Тогда он не придал значения этому слуху. Но что, если так оно и есть? Добавят ли ему проблем отношения этой парочки?

«Или у меня начинается нечто вроде профессионального невроза? — задумался Перегрин. — Не примерещилось ли мне все это: и то, что Джереми пялится на Дестини, и что Дестини и Гарри строят друг другу глазки, и что Герти пожирает Гарри яростным взглядом, а Маркус, наложивший лапу на Дестини, опасается в Гарри соперника? Может, это на меня так подействовало шампанское мистера Кондукиса?»

Он пробрался к Дестини и сказал, что, похоже, все уже устали и только и ждут знака от нее и Маркуса, чтобы разойтись. Обе звезды были очень польщены. Они сосредоточились, словно перед выходом на сцену, и, с ловкостью заправских регбистов воспользовавшись образовавшимся просветом, устремились к миссис Гринслейд.

Перегрин по пути наткнулся на юного Тревора Вира и его мамашу, жуткую даму по имени миссис Блюит. Ее пришлось пригласить, и, благодарение богу, она не слишком напилась. Одета она была в черное атласное платье с изумрудной отделкой, а на ее соломенных волосах красовалась весьма причудливая зеленая шляпка. Тревор в классических традициях театральных вундеркиндов нарядился в костюм, являвшийся современным эквивалентом одеянию юных героев прошлого века, однако налет богемности тоже присутствовал. Волосы Тревор гладко зачесал назад, а вместо галстука повязал шейный платок. Мальчик, попадавший по возрасту под закон о детях-актерах, изо всех сил старался выглядеть старше своих лет. Посему смерть персонажа Вира в первом акте во многих отношениях облегчала Перегрину жизнь.

Миссис Блюит с удручающей настырностью профессиональной мамаши, широко улыбаясь, загородила Перегрину дорогу. Тревор взял мать под руку и тоже улыбался режиссеру. На театральной сцене можно встретить много очень милых детей, воспитанных замечательными родителями. Но все они оказались заняты, и роль Гамнета Шекспира получил Тревор, который, следовало отдать ему должное, обладал незаурядным талантом. Он прославился в киноверсии библейских сказаний, сыграв Самуила в детстве.