Олесь Бенюх - Гибель "Эстонии" Страница 14

И он, запихав под пикейное покрывало диванные подушки, ловко смастерил подобие спящего человека. Подхватив её и свой чемоданы, он быстро вышел в коридор. Сальме направилась было к лифту, но Росс тихо бросил через плечо: «Зачем лишний раз беспокоить дежурного администратора, портье? Мы спустимся по лестнице и выйдем через дверь для слуг. Номера наши оплачены, не так ли?» Она ещё раз подивилась его информированности.

— А торжественные проводы нужны нам сейчас менее всего, — добавил он уже на улице.

Такси быстро домчало их до одного из причалов, у которого была пришвартована большая трехмачтовая красавица. Капитан приветствовал их у трапа. Вышколенные матросы мгновенно, без суеты выполняют негромкие команды. И вот уже бережно баюкают шхуну волны Аравийского моря, медленно тает золотое ожерелье бомбейских огней, и просторная комфортабельная каюта приятно продувается предусмотрительно устроенным сквозняком. Росс принимал душ после Сальме. Стоя под струей приятно прохладной воды, он смотрел в иллюминатор и огромные яркие звезды казались такими близкими, что он протянул к ним руку. Она коснулась стекла и он засмеялся.

Когда он вернулся в каюту, свет был погашен. На широкой, «королевской» кровати, подложив руки под голову, лежала обнаженная Сальме. В белесо-голубых лучах луны, отражавшихся от волн и проникавших в каюту через иллюминаторы, её тело казалось изваянным из цельного самородка бирюзы. И лишь волосы мерцали причудливыми связками крупных золотых браслетов и колец.

В этот раз близость с Россом потрясла Сальме. У неё было много, очень много мужчин. И все они были как досадная, но обязательная необходимость как билеты на поезд или самолет для всякого законопослушного пассажира, как ступенька, которую никак не обойти и без которой нет хода далее, не получится следующий шаг по жизни. С Россом вдруг обрушилось, ушло в небытие, сгинуло ощущение неизбежности грязной, мерзкой, склизкой паутины, которая постоянно тебя опутывала и сквозь которую нужно было продираться, выбиваясь из сил. Оказалось, что существует кардинально иная реальность радость от легкого, робкого касания рукой, нежное тепло солнечного взгляда, забытое напрочь ощущение благодарного удивления, что ты просто дышишь, ходишь, смеешься, что ты есть, счастье бытия, окутанного запахами лесной земляники и парного молока, только что испеченного хлеба и свежескошенной травы, материнских губ и шершавой ладони отца. «Неужели это происходит со мной? Неужели такое и вправду возможно? — думала она, глядя сквозь полузакрытые веки на спавшего Росса и испытывая истому и негу, доселе ей неведомые. — Но ведь это возможно, это же есть! И оно такое огромное, необъяснимое, всепоглощающее. Что же это, что есть в нем и чего не было ни в одном из всех этих жадных, спешивших невесть куда и зачем липких, потных, слюнявых мужланов с зиявшими вместо глаз и ртов черными дырками? Да, счастливая грешница Сальме, это есть. И что же теперь делать, как с этим жить?» И, может быть, впервые после внезапно окончившегося с арестом отца детства, после стольких лет тяжкой битвы за жизнь, неверия и хулы небес, запинаясь и путая слова полузабытой Молитвы Господней, эта безбожница и отступница, преступившая многожды святые заповеди и никогда ранее в том не раскаивавшаяся, смеясь и плача, стала на колени и обратилась к Богу.

Всегда предельно чуткий во сне, Росс почувствовал горячие капли на груди и с удивлением посмотрел на вздрагивавшую и всхлипывавшую Сальме. «Не могу видеть женских слез, — подумал он. — Плачущая женщина, даже очень злая и старая, превращается в беспомощного, беззащитного ребенка». И не зная, не понимая причину этих слез, он нежно притянул её к себе и стал молча целовать её щеки, глаза, волосы. И вскоре она уже смеялась, шмыгая носом совсем как ребенок и вытирая со щек слезы. И впервые за много-много лет мир казался ей таким уютным и гармоничным, жизнь — такой безоблачной и желанной, сама она — такой раскованной и счастливой. Счастье — какое это в сущности простое, естественное и доступное явление, ощущение, существо. Да, да, существо — горячий, мягкий, пушистый клубок радости, безопасности, свободы. Вот оно, протяни руку, дотронься до него, возьми его в ладони, подними над головой и крикни: «Люди! Я счастлива! Возрадуйтесь вместе со мной, Хотите, я подарю и вам добрую его толику. Всем хватит. Хочу, чтобы все были такими же счастливыми, как я. Все, все, все!..»

Они приехали в Санта-Круз за два часа до вылета. В Капитанском Клубе для пассажиров первого класса приятно холодил бесшумный кондиционер, предупредительная дежурная вовремя сообщала о посадках на соответствующие рейсы, опрятный бой молнией доставлял напитки и закуски. Народу было совсем мало, кроме них — пять человек на весь вместительный салон. Росс развернул свежий номер «Хиндустан таймс», Сальме нажимала кнопки пульта дистанционного управления, прыгая с одной программы на другую. Он мельком посмотрел на свои часы, сказал, глядя на Сальме поверх газеты:

— Время последних известий. Глянем, что творится в мире?

В мире творилось все то же: встречи лидеров, голодовки и забастовки, демонстрации и катастрофы, биржевые спекуляции, ограбления, проповеди лжепророков и пляски Святого Вита кумиров масскультуры. Сальме уже хотела с молчаливого согласия Росса отключить великолепный театровижн «Сони», как вдруг замерла от слов диктора:

— Загадочное происшествие в гостинице «Тадж Махал». Минувшей ночью пятеро неизвестных, вооруженных автоматами, проникли в гостиницу под видом гостей постояльцев. Вломившись в два соседних номера-люкс, бандиты выпустили в темноте полные диски по постелям, в которых должны были находиться их потенциальные жертвы. По счастливой случайности, однако, там никого не оказалось. На место происшествия сразу же прибыли офицеры службы безопасности гостиницы и полиция. В завязавшейся перестрелке были убиты трое бандитов и один полицейский. За двумя нападавшими, один из которых ранен, была организована погоня.

Текст диктора сопровождался показом фойе, лифта, коридора и обоих номеров. Пикейные одеяла, заботливо натянутые Россом на разнокалиберные подушки с диванов и кресел, были изрешечены пулями.

Сальме вжалась в спинку стула и почувствовала как на лбу внезапно выступила испарина. Она, бесстрашная, непредсказуемая, бесшабашная Чита, которой всегда и все было нипочем, которая не боялась ни черта, ни дьявола, ни их несметных подручных, которая, очертя голову, бросалась в самое пекло отчаянных авантюр, она испугалась. И не того, что есть или будет, а того, что могло быть — и миновало. Она впервые осознала, что ей теперь действительно есть что терять. И тут услышала спокойный, насмешливый голос Росса:

— Надо же, как кучно стреляют ребята. Не очень результативно, но зато кучно. Словом, молодцы!

V… — Я червь, — я Бог!

Иван быстро шел по длинному кремлевскому коридору. Прилетев в Москву, Сальме остановилась в «Президент-отеле». Номер был заказан солидным лондонским агентством по путешествиям с недельной предоплатой, кем именно неизвестно. Росс проводил её до Якиманки и договорился о встрече тем же вечером. От самого Шереметьева он поставил её под неусыпное око наружки, а гостиничный люкс — на прослушивание. Без заезда домой заскочил на работу, где ему сообщили, что его срочно вызывает Зондецкий. И вот, созвонившись с чиновным нуворишем, он въехал на служебном «ауди» через Боровицкие ворота в главную русскую крепость и отмерял теперь четвертую сотню шагов по священным переходам. Вот и искомая дверь, не дверь — ворота, мастерски инкрустированные дорогими породами заморской древесины. За ними кабинет, размером с теннисный корт, с американским затейливым письменным тейблом с множеством шкафчиков, приспособлений и приспособленьиц, чернильниц, ламп, календарей — ежедневных, еженедельных, ежемесячных; с грудастым шведским конференц-столом, отполированным до зеркального блеска на всей своей безупречной двадцатиметровой обширности; с затейливыми испанскими книжными шкафами, рачительно заполненными многознающими томами энциклопедии «Британика» и «Американа» и всевозможными справочниками вроде «Who's who» и «Almanac please»; с пленительно импозантными итальянскими диванчиками и креслицами, обтянутыми тончайшей кожей цвета переспелой вишни.

С Рэмом Зондецким Росс был знаком по Америке. Иван, уже первый секретарь посольства, приехал однажды по делам из Вашингтона в Нью-Йорк и на каком-то проходном приеме, случившемся в ту пору в Советской миссии при ООН, познакомился с совсем ещё зеленым студентиком, которому посчастливилось попасть по обмену в Колумбийский университет. Год спустя, когда Рэм вернулся в родные пенаты, его уже ждало местечко в аспирантуре Академии общественных наук. Парень он был совсем не дурак и, защитившись через два года, получил место референта в одном из секторов отдела Международной информации ЦК. Завистливые друзья ломали голову, пытаясь отгадать причину столь яркой и цепкой карьеры.