Андрей Воробьев - Дело рыжего киллера Страница 14

Но это все было в прошлом. Правда и сейчас он не выглядел на свои сорок лет, сохранив подтянутую фигуру и имидж. Но седые пряди в волосах и морщинки в уголках век возраст выдавали. К тому же спрос на артистов упал, в театре платили сущие гроши, а ролей в кино не предлагали — все кинотеатры, телевидение и многочисленные ларьки, торгующие пиратской видеопродукцией, были завалены всякой американской мутью. Отечественный же кинематограф еще не успел узнать вкус собственных «мыльных» сериалов, безумно захирел и, казалось, бьется в агонии, изредка выплевывая всякую чернуху, воспевающую то жития воров в законе, то обыкновенных бандитов. Поэтому любое упоминание о прежних временах выводило артиста из равновесия.

Сейчас он был вынужден подрабатывать небольшими концертами для новых русских, которые артист давал, стараясь поменьше вникать, кто же платит деньги. Вот и приходилось лицедействовать перед жующей и пьющей публикой, то и дело норовящей фамильярно похлопать по плечу: «Ну что, Паша, как тебе моя телка? Пожалуйста, сходи с ней, потанцуй. Она прям-таки тащится от тебя»… И он шел танцевать, и пел какие-то куплеты в обнимку с полупьяными шлюхами, которым удалось уговорить очередного папика оплатить возможность спеть вместе с популярным артистом… «Впрочем, так сейчас поступают многие, — успокаивал себя Павел Сергеевич, — а мой Гамлет еще впереди».

Македонский знал, что в этой пропахшей лекарствами больнице он не останется ни одной лишней минуты. Поэтому, несмотря на возражение заведующего, потребовал немедленной выписки. В конце концов, после звонка Македонского в горздрав, эта выписка состоялась. На прощание зав. отделением традиционно посоветовал поменьше пить, курить и нарушать режим, а затем, чуть помявшись, попросил автограф для своей жены.

Покидая клинику, Павел Сергеевич снова столкнулся в дверях с санитаркой, столь неосмотрительно попавшей давеча в его объятия.

— Вы, ради Бога, извините меня, бархатным голосом пробасил Македонский, виновато опустив глаза, — сам не ожидал, что Вы обидитесь. Я уж не мальчик, но… Послушайте, а вы не согласились бы прийти к нам на спектакль? Надеюсь, он вам понравится. Где вас можно найти?…

— Найти? — Марина растерялась. — Я здесь… в общежитии неподалеку… а вечером — университет…

Она уже забыла, как разозлилась сначала на этого самодовольного человека и сейчас стояла перед ним, как растерянная влюбленная девчонка перед старшеклассником…

На спектакль она все же пришла — как-никак Павел Македонский был личностью легендарной и когда-то его роли очень нравились Марине.

После спектакля она заглянула за кулисы, а потом… Потом случилось то, что и должно было произойти — через несколько встреч Марина с ужасом поняла, что влюблена в Македонского. Павел Сергеевич относился к девушке очень бережно, старался предугадать любое ее желание, дарил цветы, брал с собой на артистические тусовки, но никогда не давал повода усомниться в благопорядочности своих намерений. В какой-то момент, когда Македонский очередной раз проводил девушку до общежития и на прощание лишь слегка прикоснулся губами к ее руке, Марина разозлилась: неужели она так дурна, что он даже не попытается ее поцеловать. Нет, конечно, она бы не позволила большего, но почему же он не попытался…

Ночами она стала хуже засыпать, а во снах видела только Его — единственного и любимого. У девушки замирало сердце, когда Македонский нежно целовал ее в губы, а потом осторожно расстегивал кофточку и начинал также нежно целовать шею, грудь…

В конце второй недели знакомства Павел Сергеевич пригласил Марину к себе в гости. «Знаете, у меня сегодня своеобразный юбилей — четверть века актерской деятельности». И девушка не смогла отказаться от визита, боясь обидеть юбиляра. О лекциях, которые сегодня следовало прослушать в университете, она, естественно, забыла.

Старинный дом на Васильевском острове, где жил Македонский, находился неподалеку от Смоленского кладбища.

— Здесь обитали раньше служители кладбищенской церкви, — рассказывал Павел Сергеевич, увлекая Марину наверх по лестнице, — здесь жил и мой прадед. А Македонский — это не псевдоним, а обычная церковная фамилия. Когда дети разночинцев попадали в семинарию, то старались выбрать себе фамилию позвучнее…

После выпитого шампанского слегка кружилась голова, Марина счастливо слушала увлекательные театральные рассказы хозяина квартиры и в полумраке комнаты, освещаемой двумя свечами в старинных канделябрах, видела лишь любимые глаза. Все произошло, будто они оба уже давно готовились к этому. Марина провозгласила тост за успехи Павла Сергеевича, подошла к нему, чтобы чокнуться бокалами и вдруг неожиданно для себя поцеловала. Она не помнила, как поставила бокал на стол и, задыхаясь в объятиях Македонского, помогала ему избавиться от стеснявшей одежды. Если бы кто еще пару недель назад рассказал нечто подобное, Марина бы возмутилась. Но сегодня было можно все. Вечер при свечах в старинном особняке, любимый человек и она. Одни. И где-то далеко-далеко остался тот чужой мир с его горестями, болью и заботами…

Македонский уговорил Марину перебраться из общежития к нему. Окна квартиры выходили на мрачноватую набережную Смоленки. Справа — Армянское кладбище, слева — Смоленское, на котором где-то покоится прах пушкинской Арины Родионовны. Вечером на улице — ни души. Лишь изредка мелькают огни проезжающих машин. Сама квартира была старинная и такая же запущенная. Ампирная мебель, казалось, хранила пыль еще с прошлого века; стены сплошь увешаны картинами, а на шкафах, в буфете и просто на полках красовались многочисленные старинные вещицы. Македонский не был коллекционером и происхождение всех шедевров объяснял лишь любовью предков к прекрасному. А Марина и не задумывалась, откуда взялась вся эта красота.

Постепенно она втянулась в новую жизнь, хотя продолжала учиться и работать. Иногда к ней забегала подруга — Катя, восхищаясь произошедшими переменами. Правда, теперь с Македонским они вместе бывали на публичных мероприятиях не так часто — он говорил, что не хочет, чтобы Марину воспринимали как очередную глупенькую подружку. Она обижалась, но молчала. Тем более приятными оказывались немногочисленные выезды.

…Как-то летом, после окончания сессии, Македонский предложил Марине выбраться на пикник к некоему знакомому банкиру.

— Не могу сказать точно, что за публика там соберется, но свежий воздух полезнее для здоровья, чем городская сырость.

А Марина и так была рада — радешенька выбраться из однообразия семейной жизни. Примерно через час езды по выборгскому шоссе Павел Сергеевич заметил нужный поворот и свернул с трассы. Некоторое время машина петляла по проселку, а затем снова выехала на асфальт, почти сразу же уткнувшись в большие ворота с кованными металлическими накладками.

Стоящий у ворот человек в камуфляже сверил номер подъехавшей «пятерки» с каким-то списком, внимательно осмотрел ее пассажиров, а затем что-то сказал, поднеся к уху портативную рацию. Ворота бесшумно растворились, и гости проехали внутрь.

Марина не стала сравнивать внешний вид машины Македонского с припаркованными неподалеку «мерседесами» и «БМВ». Но зато кое-кто из приехавших несколько раньше гостей достаточно скептически отнесся к свитеру и джинсам Марины, искоса посматривая на собственные наряды.

Марина была представлена хозяину особняка — подтянутому мужчине в стильном костюме.

— Андрей Артурович, — представился он, галантно поцеловав руку гостьи, — это Павел Сергеевич поступил нехорошо, скрывая от нас такое сокровище. Ах, где моя молодость… Паша, я тебе, честное слово, завидую. Пылюсь целыми днями в бумагах, наживаю всяческие болезни, а ты все молодеешь и молодеешь. Теперь-то я понимаю, почему…

И, уже снова обращаясь к Марине, хозяин осведомился: «Вам не скучно с нами, стариками? — Тогда пройдемте к столу».

Но за столом Марине весело не стало. Гости вели какие-то занудные разговоры, в которых банковская терминология вскоре начала все чаще замещаться всякими сальностями. Потом Павла Сергеевича упросили («велели», — с горечью вдруг подумала Марина) прочесть какое-нибудь стихотворение.

— Нет, нет! — Запротестовал Андрей Артурович, — давайте попросим нашего гостя что-нибудь спеть. — Я встретил ва-ас!.. Пожалуйста, принесите кто-нибудь гитару…

Македонский, словно свадебный генерал, обреченно взял принесенный инструмент, но, перебрав пару раз струны, собрался и с чувством начал:

Капли дождя на окне…— Постой, я еще не сказал…Хлопнула дверь в тишине,Гудком отозвался вокзал,Застыла в испуге луна(Как сигарета дрожит!)Снова ты будешь однаВ доме притворства и лжи…

Марину раздражали напыщенные гости, обидно за Павла Сергеевича, которого, наверное, и пригласили-то сюда попеть вместо десерта.