Ветер из рая - Анна и Сергей Литвиновы Страница 14

«рабочему полдню», – была такая передача, концерт по заявкам, по первой программе Всесоюзного радио. Вот и трехпрограммный громкоговоритель у него в квартире на кухне вещает: «По просьбе литейщика Ивана Петровича Козырева из Новолипецка и сеточника шестого разряда с Малинской бумажной фабрики поет Ольга Воронец!» И – разливистый, псевдорусский голосок: «А где б мне взять такую песню, и о любви, и о судьбе…»[19]

И тут же, на кухне, – дверь опер открыл своим ключом, – пожалуйте, картина: Люся, в халатике выше колена, простоволосая, встрепанная, босоногая. На столе – закусь: баночка рижских шпрот, колбаса полтавская, хлебушек белый. И бутылочка бренди, да не простого армянского, а «КВ», то есть коньяка выдержанного, наполовину распита. И рюмочки на столе стоят – две, прошу заметить. А рядом с Люсей там же на кухне – мужик. Сосед. В майке и трениках. Огромный, волосатый.

Он его знал. Тот проживал на девятом этаже их ведомственного милицейского дома. По званию полковник, кажется. Сильно старше их обоих, под пятьдесят. Звать Евгений Михалыч.

Потом Люська с ним сошлась, как ему стало известно через много, много лет. А тогда, в марте восемьдесят первого, у них, значит, все начиналось, у полюбовничков. О чем свидетельствовала разбутыренная постель на том же самом диване в большой комнате, где они обычно ночевали с Люсьеной.

Синичкин-старший тогда сказал хахалю злым, но очень спокойным голосом: «А ну-ка пошел прочь с моей кухни!»

Руки не поднял ни на него, ни на нее. И она, Люся, тоже полюбовничку своему кивнула в сторону двери: «Уходи!»

Тот явно испугался. Побелел. В коридор шмыгнул и испарился. Хлопнула дверь.

А в следующий момент Люся на внезапно явившегося и, значит, нарушившего всю идиллию мужа стала наезжать. В духе «лучшая защита – это нападение»: «А что прикажешь мне делать, когда ты исчезаешь на месяц, на два, на полгода? И ни письма от тебя, ни звонка, ни открыточки? Я ведь тоже женщина! Ты меня такой сделал! И у меня тоже потребности имеются! И в тепле, и в ласке, и в понимании! Ты там, в командировках, на своих оперативных заданиях, сам со всяческими шмарами якшаешься, я зна-аю!»

Он не стал слушать ее жалкий лепет оправданья – который по тональности совсем не жалким выглядел, а скорее наступательным. Развернулся и ушел. Уехал к другу, тот как раз временно был холостой, и они загудели вдвоем дня на три.

Потом, конечно, все равно пришлось возвращаться, но в семье началось что-то вроде холодной войны или дипломатического перемирия. Гордое молчание или общение через Павлика. Вроде и есть обоюдное желание снова навести мосты, но делать первый шаг неохота и не знаешь как.

Именно поэтому он тогда отпуск, ему положенный, брать не стал, а пошел и напросился на то самое задание, которое началось в итоге в июне восемьдесят первого во Владивостоке.

Сейчас, сорок с лишним лет спустя, он отчасти узнавал город, но только потому, что вокруг было то же, что десятилетиями ранее, – море, бухты, острова.

Синичкин-старший взял номер в гостинице «Пасифик», с видом на океан.

Ресторан «Челюскин» снова переименовали в «Версаль» и повесили на нем мемориальную табличку, что здесь в первый раз явился миру литературный герой Исаев-Штирлиц.

Улицу Ленинскую тоже переименовали – назад в Светланскую, а 25 Октября – снова в Алеутскую.

От ресторана «Арагви» и следа не осталось, как и от кафе «Электрон», где собирались бандюки, называемые в былом Владике «третьей сменой».

Зато появилось множество других заведений, где подавали и пресловутую красную икру, и только что выловленных крабов, и гребешков, и мидий, и устриц.

И на остров Русский, закрытый в советские времена и секретный, протянулся величественный белоснежный вантовый мост.

Примерно в тех краях в самом центре города, куда его возили в восемьдесят первом из ресторана «Арагви» с черным пакетом на голове на аудиенцию с барыгой, промышлявшим икрой и рыбой, раскинулись опоры другого вантового моста, наконец-то построенного между центром и полуостровом Чуркина.

Тогда, в восемьдесят первом, он, вернувшись в Москву, в подробнейшей форме доложил своему куратору полковнику Гремячему о своем визите к важному чуваку с залысинами, окутанному дымом гаванских сигар: сколько ехали от ресторана, что представляет собой его дом (как он сумел впотьмах понять), что за комната, как выглядел расхититель. Больше у Синичкина никаких полномочий не было, чувак тот не относился к объектам его разработки.

Он с ним имел дела и дальше в восемьдесят первом. Привозил наличные в плотно набитом портфеле. Даже с ним выпивали, и тот угощал его «коибой» и «ромео и джульеттой». Он до сих пор помнил, как его звали.

Но что случилось с этим советским мафиози потом? И кем тот кент числился в официальной табели о рангах? Арестовали его в ту пору? Или он благополучно дожил до перестройки, продолжил свои незаконные и полузаконные кунштюки и благополучно выбился в новые русские капиталисты? А может (что скорее), был убит в бандитских разборках в девяностые?

Этого Синичкин-старший не ведал. Да и спросить было некого. Давно убыл в места, недоступные земной юрисдикции, полковник Гремячий.

Туда же, как он слышал, отправился и подполковник Коржев из Приморского УВД.

После того как Синичкин у фасада краевой милиции наехал на Коржева возле его «жигуленка» красного цвета, опер его больше ни разу не видывал.

Однако в тот второй вечер, когда он проводил на такси в «гостинку» на Чуркина худенькую студенточку по имени Дина и вернулся в «свою» квартиру на улице Электрозаводской, Синичкин увидел похищенные вещи. Они оказались аккуратно сложены на кровати: и гэдээровский пуловер с искрой, и запасные джинсы, и обе рубашки. Даже пачки «родного» «Мальборо». Семь, а не восемь – видно, одну все-таки гангстеры искурили. Ну, невелика потеря.

Об этой коллизии и о том, как припугнул Коржева, он тоже тогда доложил Гремячему – в той самой конспиративной квартире на улице Максима Горького в Москве, куда зарулил на один день сразу после Владика перед отъездом в Суджук.

В тот раз он дома даже не появился и жену с сыном (Пашенькой) не повидал.

Да и пребывали они в ту пору наверняка не в квартире на Коломенской, а на съемной даче: лето.

А о случайной встрече во Владивостоке с девушкой по имени Диана он, конечно, никому докладывать не стал – кому какое дело!

Но, как ни странно, потом часто вспоминал ее. Хотя казалось бы! Случайная встреча, два вечера, одно свидание. А вот поди ж ты! Худенькая фигурка засела в сердце.

Иногда