Дик Фрэнсис - Перелом Страница 15

— Я вас не заставлял. Вы сами ее выбрали.

— Мисс Крэйг нарочно так поступила, чтобы я остался в дураках.

С этим трудно было спорить.

— Вы могли отказаться, — сказал я.

— Не мог.

— Вы могли сказать, что у вас слишком мало опыта для проездки самой трудной лошади в конюшнях. — Ноздри его раздулись. Сделать подобное заявление было выше его сил. — В любом случае, — продолжал я, — лично мне кажется, что верховая езда на Движении мало чему вас научит. А следовательно, вы больше на него не сядете.

— Но я настаиваю, — запальчиво крикнул он.

— На чем?

Я настаиваю, чтобы мне опять дали Движение. — Он выбрал из коллекции своих взглядов самый высокомерный и сказал:

— Завтра.

— Почему?

— Потому что иначе все будут думать, что я струсил или не умею ездить верхом.

— Значит, вам отнюдь не все равно, — уверенно заключил я, — что о вас думают другие.

— Мне все равно, — с горячностью запротестовал он.

— Зачем тогда проезжать Движение? Он упрямо поджал губы.

— Я больше не буду отвечать на ваши вопросы. Завтра я сяду на Движение.

— Хорошо, — спокойно согласился я. — Но завтра я не отправлю Движение на Пустошь. Не думаю, что сейчас он нуждается в нагрузках. Лучше всего проездить его размашкой по рабочей дорожке в паддоке, если это не покажется вам скучным.

Он напряженно и с большим подозрением посмотрел на меня, пытаясь понять, нет ли здесь подвоха. Я ответил ему бесстрастным взглядом.

— Ну что ж, — неохотно согласился он. — Завтра я буду проезжать его в паддоке.

Повернувшись, он вышел из конторы. Маргарет наблюдала за ним со странным выражением на лице.

— Мистер Гриффон не позволил бы так с собой разговаривать, — сказала она.

— Ему и не придется.

— Теперь я понимаю, почему Этти терпеть не может этого мальчишку. Он — наглец. Именно наглец, другого слова не подыщешь. — Маргарет протянула мне через стол три вскрытых конверта. — Вам необходимо ознакомиться. И тем не менее, — она опять заговорила об Алессандро, — он очень красив.

— Глупости, — запротестовал я. — Скорее уродлив. Она чуть улыбнулась.

— Он просто не может не нравиться женщинам. Я перестал читать письма.

— Ерунда. Что там может нравиться?

— Вам этого не понять, — рассудительно ответила она. — Вы все-таки мужчина. Я покачал головой.

— Ему всего восемнадцать лет.

— Возраст здесь ни при чем. Либо в тебе что-то есть, либо — нет. А в нем — есть.

Я не стал с ней спорить: у Маргарет не было ухажеров, и я не считал ее компетентным судьей в данном вопросе. Прочитав письма и подсказав Маргарет, как на них ответить, я отправился на кухню сварить себе чашечку кофе.

Беспорядок на столе свидетельствовал о большой работе, проделанной мною за ночь: стаканы из-под молока и кофе остались невымытыми, повсюду валялись исписанные клочки бумаги. Я не спал почти до утра, составляя заявочный список, хотя с большим удовольствием отправился бы в Хэмпстед к Джилли.

Составить заявки оказалось крайне сложным делом не только потому, что я раньше никогда этим не занимался, — из-за Алессандро мне приходилось по несколько раз перечитывать условия скачки и при этом рассчитывать, кого заявлять, если через месяц его не будет, и что делать, если он все-таки останется.

Я серьезно отнесся к угрозам его отца. Иногда мне казалось, что это глупо. Однако Энсо Ривера не шутил, организовав мое похищение неделю назад, и до тех пор, пока над конюшнями висела угроза разорения, благоразумнее было потакать его сыну.

До открытия сезона гладкими скачками оставался примерно месяц — за это время я мог попытаться найти выход. Но на всякий случай я продублировал заявку на скачки учеников и пробеги на скорость. Кроме того, я заявил много лошадей на непопулярные скачки на севере Англии: хотелось Алессандро этого или нет, я не собирался позволять ему начинать карьеру под звон литавр. Напоследок я отыскал в конторе книгу учета, где старый Робинсон отмечал заявки прошлых лет, сделанные отцом, и составил заявочный список на первую неделю по образцу прошлого года, не считая скачек на севере Англии. Как выяснилось, я переусердствовал, — вычеркнув кличек двадцать, я поменял некоторых лошадей местами. Прежде чем переписать черновик на официальный желтый бланк печатными буквами, как требовалось по уставу, я дважды перепроверил себя, чтобы случайно не занести двухлетку на гандикап или кобылу в скачки «Только жеребцов», чем выдал бы себя с головой.

Когда я отдал бланк Маргарет для регистрации и отправки, она спокойно заметила:

— Это — почерк не вашего отца.

— Да, — ответил я. — Он мне диктовал, а я записывал.

Она молча кивнула, но я так и не понял, поверила она мне или нет.

На утренней тренировке Алессандро очень уверенно проездил Пуллитцера, но держался особняком. После завтрака он вернулся с каменным лицом, заставившим меня удержаться от комментариев, и, когда Этти отбыла на Пустошь, был подсажен на Движение. Выезжая из ворот, я оглянулся и увидел, что неугомонный жеребец, по своему обыкновению, изо всех сил лягает тени, а два наездника, оставшиеся проезжать лошадей по рабочей дорожке паддока, стараются держаться от него как можно дальше.

Когда мы вернулись с проездки через час с четвертью, картина была следующая: Джордж держал Движение под уздцы, два наездника спешились, а Алессандро лежал на земле без сознания.

Глава 7

— Движение просто сбросил его с седла, сэр, — сказал один из наездников. — Просто сбросил его с седла. И он ударился головой об ограждение паддока, сэр.

— Это случилось минуту назад, сэр, — добавил второй.

Обоим наездникам было лет по шестнадцать, оба они были учениками, имели одинаково невысокий рост и оба не отличались особой смелостью. Я подумал, что вряд ли они специально напугали лошадь, хотя — кто знает? Твердо я знал только одно: от хорошего здоровья Алессандро зависело мое собственное здоровье.

— Джордж, — сказал я, — поставьте Движение в денник, и, Этти... — Она стояла чуть сзади, прищелкивая языком, но не выглядела слишком опечаленной. — У нас найдется что-нибудь вроде носилок?

— В инвентарной, — кивнув, ответила она и отправила туда Гинджа.

То, что принес Гиндж, носилками можно было назвать с большой натяжкой: грязно-зеленый брезент провисал между двух корявых обломков, которые некогда, скорее всего, были веслами. К тому времени, как появились носилки, сердце мое уже не стучало точно у альпиниста, взобравшегося на Эверест: Алессандро был жив и даже потихоньку начал приходить в себя, так что мрачная тень Энсо перестала маячить перед моими глазами.

Насколько я мог судить, все кости были целы, но тем не менее я действовал с предельной осторожностью. Этти меня не одобряла: она с удовольствием приказала бы Джорджу и Гинджу взять его за руки и за ноги и просто оттащить в сторону. Как человек более выдержанный, я велел осторожно отнести Алессандро в дом и положить на диван в комнате владельцев. Следуя за носилками, я задержался в конторе и попросил Маргарет вызвать врача.

Когда я вошел в комнату владельцев, Алессандро зашевелился. Джордж и Гиндж стояли рядом с диваном: один — старый и повидавший виды, другой — молодой и сварливый, но оба они глядели на своего пациента безо всякого сочувствия.

— Спасибо, — сказал я. — Это все. Сейчас придет врач.

Глядя на них, кому угодно стало бы ясно, что это далеко не все и им есть что сказать, но они поджали губы и отправились высказывать свое мнение в манеж.

Алессандро открыл глаза, и впервые на лице его появилось беспомощное выражение. Он не понимал, что произошло, где он находится и как сюда попал. От удивления он даже стал выглядеть моложе и добрее. Но как только Алессандро заметил меня, к нему мгновенно вернулась память. Голубь превратился в ястреба.

— Что случилось? — спросил он.

— Движение сбросил вас с седла.

— Ox, — сказал он более слабым голосом, чем ему хотелось. Закрыв глаза, молодой Ривера от всей души выругался:

— Гад.

Из конторы послышался шум, и в комнату ворвался шофер. Маргарет попыталась схватить его за руку, но он отшвырнул ее в сторону, как пушинку. Шофер направился в мою сторону, видимо решив, что со мной тоже можно не церемониться.

— Что произошло? — угрожающе произнес он. — Что ты сделал с его сыном? — При звуках этого голоса по моему телу пробежали мурашки, и отчетливо вспомнилась резиновая маска.

Не вставая с дивана, Алессандро заговорил на итальянском языке, который я немного знал благодаря одной своей старой знакомой.

— Прекрати, Карло. Иди в машину. Я упал с лошади. Нейл Гриффон не причинит мне вреда. Возвращайся в машину и жди меня.

Карло вертел головой, как разъяренный бык, но все же успокоился и молча подчинился. Гип-гип ура дисциплине в доме Ривера.

— Сейчас вас осмотрит врач, — сказал я.