Стенли Эллин - Свет мой, зеркальце, скажи Страница 15

- Ой! Можно подумать, что ты людей не обижаешь.

Мы заулыбались, прекрасно понимая друг друга. Было немало вещей, на которые мы смотрим по-разному, и вся соль состоит в том, чтобы не терять чувства юмора по отношению к ним.

Мы взбираемся на вершину холма и усаживаемся там, прислонившись к камню и храня молчание. Я вырываю травинку, провожу тонким стебельком по одной, затем по другой щеке.

- Итак? - спрашивает Ник.

- Я не знаю, как лучше выразиться. Подыскиваю слова поточнее.

- В основном покороче, да?

- Да.

- Ну и что?

- Ладно, решено. Вы с матерью с завтрашнего дня переберетесь к бабушке и дедушке. А послезавтра она отправится в Мексику оформлять развод.

- Одна?

- Да.

- Ты не думаешь, что я должен поехать с ней?

- Нет. Она не желает никого видеть.

- Но ты не думаешь, что там несколько опасно? Я хочу сказать...

- Я знаю то, что ты хочешь сказать. Но мексиканский адвокат и его жена - друзья мистера Гольда. Он уже предупредил их, и они за ней присмотрят. Ожидая мать, займись бабушкой и дедушкой. Для них это столь же неприятный момент, который нужно пережить.

- Вот те на... А они подумают тоже самое обо мне... Мне бы не хотелось пока там появляться.

- Мы не можем так поступить, Ник. В конечном счете это тяжкий момент для всех.

Молчание. Тягостная пауза. Наконец он спросил:

- Что происходит? Что-то не складывается?

- Не знаю. Столько всякого. И всяких обстоятельств...

- Я, например?

- Нет. Вовсе нет. Только не ты. И не забивай такими мыслями себе голову.

- Я не могу этому помешать.

- Советую тебе поскорее выбросить это из головы. Поверь мне, ты был лучшим в нашей жизни.

- Тогда что не складывается?

- Я тебе сказал. Всякое. Все меняется. Ты понимаешь, двое людей создают семью и все идет отлично. Но люди меняются. Это единственная вещь в мире, в которой можно быть уверенным. Люди меняются. И то, что было у них общего, может потеряется в пути.

Он посмотрел на меня со свойственным только ему выражением.

- Бабушка с дедушкой не изменились.

Я подумал о Джулиусе и Дженниш Береш, о своем первом визите к ним. Вздохнул и сказал сыну:

- Иногда я сожалею, что ты полукровка. Эта половинка заставляет обрезать тебе волосы на четверть?

- Pilpoul.

- Так это будет по-еврейски?

- На иврите. Но бабушка с дедушкой никогда не менялись, не так ли?

- Да. Только я полагаю, что их различие не было таким глубоким, как между твоей матерью и мной.

Вновь молчание. Я слежу за многочисленными прохожими, пытаюсь представить магические слова, способные немедленно излечить все раны моего сына. Их нет. Я не смог заставить себя позавтракать; теперь депрессия и голод вызывают тошноту. Хочу расплакаться, но не могу.

- Я тебя когда-нибудь увижу? - спрашивает Ник.

- Каждый уикэнд, если только пожелаешь. Я переселяюсь, нашел квартиру ближе к центру, рядом с Гринвич Виллидж, там будет комната и для тебя. Ты будешь у себя дома. Ты сможешь приходить туда прямо из школы в пятницу и оставаться до вечера воскресенья.

- Бабушка и дедушка знают?

- Это часть нашего соглашения. Они все знают.

- Идет. Ты понимаешь, они всегда так обо всем хлопочут, что мне не хотелось бы...

- Нет, они понимают, что ты будешь приходить только на выходные. Впрочем, тебе не придется долго жить у них. У вас с матерью вскоре будет своя квартира, как только мистер Гольд найдет что-то подходящее.

Я заметил. что лучшее средство преодолеть неловкую ситуацию - говорить невесть что. Нанизывать слова, как бусинки. И главное - смотреть прямо перед собой, не повернуться к Нику, лишь наблюдать за чернокожими и пуэрториканцами, оставляющими за собой на тропинке у наших ног обертки от жвачки, пакетики от попкорна и пивные банки.

Я плачу налоги, уходящие на пособие для их многодетных семей, чтобы они могли покупать эту грязь. Просто жульничество. Потом я оплачиваю уборщика этого мусора. И в благодарность за это они набрасываются на моего сына, возвращающегося из школы, и он приходит домой с ножевым ранением в руку и окровавленным рукавом.

Это выше моих сил. Я поворачиваюсь к нему и замечаю, что он наблюдает за мной. Я подумал, что было бы лучше, чтобы новость сообщила ему Джоан, как и она хотела, но у меня нет к ней доверия, я боялся, что она исказит факты. Я не знал бы, что и как она объяснила, потому-то воскресным утром я здесь, в Центральном Парке, готовый распять своего собственного сына, а он этого не заслуживает, ибо никогда не сделал мне ничего плохого, только верил в меня.

С мрачным видом лекарь пристально глядит на меня. Заседатели вновь стали восковыми фигурами. Фантастика. Кошмар. Конечно, это кошмар.

- Проснитесь же во имя Господа! Немедленно!

Изо всех сил я закусываю губу. Сжимаю зубы и делаю безнадежное усилие воли, чтобы, игнорируя боль, прогнать её, но она лишь усиливается. Я почти теряю сознание, чувствую тепловатую жидкость, стекающую по подбородку. Кровь?

- Почему дети? Почему дети должны страдать? - спрашивает меня Эрнст. Знаете ли вы, кто написал эти строчки, Пит?

- Достоевский. В "Братьях Карамазовых".

- Вы один из его почитателей? Вы остались им с тех пор, как открыли его во время учебы в университете?

- Да.

- И ещё Толстого, Тургенева, Флобера, Джойса и Манна? Вы должны любить Папу Хемингуэя?

- Да.

- Ах, так... Ибо это, Пит, только фантазия. Не процесс. Но фантазия, во время которой вы, новоиспеченный Максвелл Перкинс, вновь открываете Достоевского, Хемингуэя и поднимаете их на вершину славы. Вы рвете голосовые связки и вымостили ими дорогу сквозь литературную чащу. И в конечном счете появится великолепный том, именующийся "Письма Питера Хаббена"; в благодарность за открытие новых талантов он будет введен в школьную программу. Ужасно.

- Почему?

- Потому, что близок финал. Фантазия, Пит, всегда должна оставаться фантазией.

- Что касается меня, господин председатель, - живо вмешался Гольд, финал не так уж и близок. Если бы мы только могли...

- Разумеется, мэтр, - подтвердил герр доктор, повернувшись к присяжным заседателям. - Следующий!

В течение нескольких секунд никто не реагировал. А затем встали с улыбкой родители Джоан.

- Береш, - представился дедушка. - Джилиус Береш, и моя жена Дженни. Господин председатель, у меня всего лишь два слова. Я никоим образом не хочу участвовать в этом деле.

- Подумайте, папаша, будьте разумны, - запротестовал Гольд. - Вы отлично знаете, что он был способен убить эту женщину. Вам просто надо сказать об этом.

- Все, что я могу сказать, так это то, что он подарил мне чудесного внука.

- Это тут не при чем.

- Ну, ещё я могу сказать, что он уже давно болен. Очень нервный, вы понимаете? И, между нами, Ирвин, я предпочитаю защищать его, а не давать пинка под зад.

Он защищает меня, он! Господи! В прошедшей жизни эта старая развалина позволяла управлять собой и жене, и дочери, обжуливать себя всем, с кем имел дело, регулярно и любезно отдавать черномазым бандитам свои с трудом нажитые деньги, даже не протестуя... и теперь он защищает меня!

По лицу Гольда я мог понять, что он находит это столь же гротескным, как и я. Но коварный как питон, заметивший недосягаемую мышь, он внезапно меняет тактику.

- Отлично, папочка, не говорим больше о преступлении, а поговорим о причинах, по которым подала на развод Джоан. Вам известны причины, не так ли?

- Я и об этом не хочу говорить.

Я удивился. Почему нет? Что тут странного, если двое понимают, что по-разному смотрят на мир? Он бы должен быть рад посчитаться? Ведь она отдала ему Ника.

- Оставь его в покое, - закричала вдруг Дженни, схватив мужа за руку. - Этот человек - святой. Ангел. К чему на него давить?

Гольд тут же меняется и мягчает.

- Ну что вы, мамочка, я не давлю на него. Но голосование должно быть единодушным, и его отказ касается нас всех.

- Он не способен сказать о ком-то плохо, даже о дегенерате. Поэтому я проголосую за двоих, - заявила она, обращаясь к доктору и указывая на меня. - Вы должны поверить мне, господин судья, - это монстр. Сексуальный маньяк. Убить ничего не сделавшую ему женщину!

Я смотрю на Джулиуса. Если этой мышке предоставилась когда-либо возможность запротестовать, то момент наступил. Но протеста не последовало. Сгорбленный, раздавленный, он молча вернулся на место. Он привык к такому, это его образ жизни. Он не рискует внезапно преобразиться во льва ради меня. И от этого жалкого человечка теперь набирается опыта Ник!

Я обратился к доктору.

- Вы называете это свидетельством? Обвиняете во всех преступлениях, промелькнувших в воспаленном мозгу свидетеля? Вам не достаточно убийства, теперь мы переходим к сексуальным извращениям? Питер Хаббен или Джек-потрошитель? Боже! Это просто кошмар!

- Вы полагаете? У меня создалось впечатление, что вы с болью расстались с этим предположением?

Я провел языком провел по надкушенной губе и почувствовал тепло крови.