Алла Драбкина - Жена по заказу Страница 16

Чего не ожидала – того не ожидала. Мало того, что эти слова льстят моему писательскому самолюбию, они обнажают передо мной и Яну. Она доверяет мне и, уважает меня, потому что я пишу книги, а не открыла, например, собственный магазинчик или кабак. Вспоминаю ее детское восторженное изумление, когда она услышала, что моя дочь художница, а зять журналист. Но в таком случае она может любить и уважать Виктора. Ведь он в ее глазах писатель.

– Я на вашей стороне, Яна. Но только всем своим опытом приказываю вам: никогда никому не рассказывайте больше о Кирюше и его подвигах. Он трудный мальчик, от него можно ожидать чего похлеще, но не становитесь на сторону его врагов.

Яна с плачем бросилась мне на шею.

Вечером мы с Яной едем ко мне домой забирать мои вещи и передавать квартиру во временное владение парочке новых... нет, не русских.

Уже звонки в дверь выдают бешеный темперамент и нежелание ждать лишнюю секунду. Открываю.

Она – айсберг и по белизне, и по размерам;

Дебело-пергид рольная, ростом под метр девяносто, в ширину немногим меньше.

Он – малюсенький, тощенький джигит с рачьи-выпуклыми глазами, которые вращаются, как колеса безумного мотоцикла.

– Па-ачему лестниц не каменный? Па-ачему нет кра-асивых шту-ук? – с порога вопит он.

Какие «шту-уки» ему нужны на лестнице?

– Миленький, – тоненьким голоском верещит она, – это ж у гражданочки не собственный дом.

У нее тут только квартира. Она тебе предлагает, ты можешь отказаться. Тебе же самому понравилась квартира, так зачем ты кричишь…

– Я нэ кричу. Казбек я, – и тянет мне свою маленькою, но сильную и цепкую ручонку.

– Евгения Ивановна.

– Здравствуй, Яна, да-ра-гой!

– Здравствуй, Казбек.

Он бегает по комнатам, щелкает языком и возмущается бедностью моей обстановки. Белый айсберг плывет за ним и охлаждает; охлаждает.

– За-ачем мне эта пиль-грязь? – указывает он на стеллажи с книгами.

– Это сейчас модно. Сейчас шикарно иметь книги, – говорит айсберг.

– Оны же старые, грязные… Купим новых, много новых! – вопит Казбек.

– В моде старые, а не новые.

– Как так? Па-ачему?

– Потому что, если книги новые, значит, ты недавно стал богатым, а если старые – давно. Респект, понимаешь?

– А ты был ба-агатый? – обращается Казбек ко мне.

Айсберг за его спиной усиленно моргает мне и утвердительно кивает головой.

– Да, – отвечаю я.

– У вас, у русских, все не так. Кныги, картинки, а нэт ковра, нет кра-асывый диван. Все так печално, вы сами, ваше кино. Так печално! Где счастье, где радость?

– Зачем же ты женился на мне? – усмехается айсберг.

– А, – он машет рукой. – Глупий был. Глупий, в натурэ.

Казбек хохочет до слез, одной рукой пытаясь обнять необъятное, то есть свою жену, а другой размахивая для выразительности.

Пока мы с Яной запихиваем в баулы необходимые вещи, Вероника (так зовут айсберг) накрывает на стол, а Казбек путается у нее под ногами.

Садимся выпить-закусить. В руках у Вероники я вдруг вижу ту самую книгу афоризмов.

– Какие у вас книги! – восхищается Вероника. – Да с такими книгами можно столько ума набраться! – и потом уже не выпускает книгу из рук, поминутно в нее заглядывая. Это наводит меня на кое-какие мысли.

Потом, уже в машине, я спросила у Яны:

– Вероника училась вместе с вами?

– Нет, – слишком поспешно ответила она.

– Наверно, и в другие учебных заведениях теперь воспитывают любовь к афоризмам. – Я делаю вид, что поверила ей.

Мы обе ощущаем неловкость, я в этом уверена.

Молчим некоторое время, потом Яна переводит разговор на другие рельсы.

– А квартиру они у вас купят.

– Но ведь Казбеку нужна мраморная парадная, холлы и прочее…

– При чем тут Казбек? Все решает Вероника.

А Вероника очень расчетливая, чтоб платить за какие-то холлы и парадные. Она просто сделает ремонт и перепродаст квартиру в два раза дороже. Казбек получит свои холлы в конце концов, не волнуйтесь, но это обойдется ему намного дешевле.

– Как ей удается так им управлять?

– Она всегда управляла всеми своими мужчинами.

– Такая страшная? Такой кусок мяса?

Яна вдруг начинает хохотать.

– Вы вроде моего Виктора, ничего не понимаете в колбасных обрезках. Да вот если я оказываюсь со своим мужчиной в компании, где есть такой кусок мяса, я буду молить Бога, чтоб такая не бросила на него взгляд. Она может взять голыми руками любого, то есть почти любого. Вот сегодня Казбек носил в машину наши сумки, вы видели…

– И что?

– А то, что для него позор – таскать бабьи сумки. Еще три месяца назад он слышать не хотел, что надо помогать женщинам.

– Но она не производит впечатления такой умной…

– Она любит деньги и выгоду, она хитра, скупа и, наверное, жестока. Единственное, что может когда-нибудь подвести ее, так это скупость и алчность. Разве что у нее хватит ума посоветоваться с кем-то. Прежде чем проявить эту алчность.

– Она советуется с вами?

– Порой. И потом слушается, а не так, как другие: выслушают и поступят по-своему…

Странные вещи говорила Яна. У меня были знакомые дамы с внешностью Вероники, и не могу сказать, что мужчины их любили. Такие дамы страдали, комплексовали и в итоге становились обузой для подруг и знакомых. Хотя, если подумать, то упущенных шансов у них было полно, они сами все портили по недостатку житейской хитрости. Но мои знакомые – это другой социальный слой.

В той среде, где вращаются такие, как Вероника, да и Яна, все просто и все возможно. Там на дерьме зарабатывают конфетки, а недостатки используют и продают гораздо дороже, чем достоинства.

Только вот зачем мне эти размышления? Зачем я так упорно и с таким любопытством изучаю совсем другую, непонятную мне реальность? Раньше я хоть была писателем. А теперь кто?

Вернувшись, я зашла в комнату Кирюши и поняла, что он не спит, потому что ресницы его дрожали.

– Ты не спишь? Не притворяйся, я вижу.

Он открыл глаза и сел в постели.

– Я не ябедничала на тебя, – сказала я, – ты сам убежал от меня. Если ты будешь убегать от меня, я уйду. И никто не будет тебя учить, понял?

– Простите, простите, пожалуйста!

Он по старой схеме обнял меня за шею и стал целовать. Эти просьбы о прощении и поцелуи мне донельзя надоели, но в этот раз я от них не уклонилась. Детей надо прощать, и с каждого понедельника надо начинать жить с ними заново, зачеркнув их вчерашние грехи. Но должен же Сизиф надеяться, что когда-нибудь все-таки вкатит на гору свой проклятый камень?

К четвергу я полностью привела в порядок свои рукописи, исправила ошибки и пронумеровала страницы.

Яна гордо провела меня мимо охранников, ввела в небольшую приемную, где сидела гуттаперчевая лялька небывалой кукольной красоты, и приказала той провести меня к Нефедову.

– Ни пуха, – шепнула мне Яна.

– К черту.

Я вошла в кабинет. Там, как и положено, стояли два стола буквой Т, а вдоль стен – стеллажи с книгами. Это, видимо, были книги, которые выпустило издательство. Разумеется, тут было с два десятка «Гунусов», дамские романы и серия детективов с револьверами на корешках.

– Чем обязан? – поднял голову человек за поперечным столом. Он не поднялся и не предложил мне сесть, а потому мне сразу захотелось убежать.

– Я принесла заявку на книгу и рукопись. Моя фамилия Горчакова.

– Не слыхал, – нагло сказал он, всем своим тоном давая понять, что не случайно, а намеренно меня унижает.

Надо было либо повернуться и уйти, либо молчать. И я смолчала. Ложь и притворство совдеповских начальников вспомнились мне как благо. Никто из них не посмел бы так разговаривать с последним графоманом. Доносов боялись.

Я протянула ему заявку, он повертел ее так и эдак, но читать не стал.

– Детектив? Женский роман? Фэнтези? – спросил он.

– Роман, конечно, женский, если уж я женщина, но по жанру просто роман.

– Ну и зачем он мне нужен, по-вашему? Это не идет и не продается. Вы меня понимаете?

– Нет.

– Как – нет?

– Так. Не понимаю. Вот когда прочтете, тогда поговорим. Я издала десяток книг, и их до сих пор берут в библиотеках…

Он сыто рассмеялся, будто отрыгнул.

– Пришли другие времена, взошли другие имена…

– И какие, позвольте спросить? Я их почитаю.

– Ну вот Гнилова, например…

– Уж не Раиса ли? – Я боялась расхохотаться ему в лицо.

– Раиса. Наш самый прибыльный автор. Откуда вы ее знаете?

– Она занималась у меня в литобъединении и очень всех потешала.

Язык бы себе откусила. Пришла к чуждым, ненавистным мне людям, да еще поношу их человека.

– Ну, конечно, вы, совковые соцреалисты, ненавидели другую литературу.

– Вы ж меня не читали.

– Это ничего не меняет.

Я в упор посмотрела на него. Ему было прилично за тридцать, лицо его отнюдь не казалось типичным «ново-русским» и не свидетельствовало о глупости. Довольно подвижные черты, яркие карие глаза. Если судить по внешности, он был борец и не дурак. Но если он не дурак, то почему так нарывается на скандал? Что же, он позабыл, что я пришла от Виктора? Я точно знала, что Виктор его предупредил, и забыть о предупреждении Нефедов не мог. Против меня ли направлена его агрессия?