Б. Седов - Дама Пик Страница 16

– Хорошо. Спасибо, Ганс. Я этого не забуду.

Ганс кивнул и, встав, исчез в проходе между тесно стоявшими высокими трехъярусными койками.

А Знахарь, закинув левую руку за спину, а в правой держа сигарету, уставился единственным взглядом в потолок и подумал, что если бы взгляды могли оставлять следы, то потолок в камере за долгие годы существования «Крестов» был бы весь в дырках.

Та-а-ак…

Значит, шестерки пирожочника нашего, Саши Сухумского, падлы поганые, валить меня тут собрались?

Интересно.

До празднования юбилея города осталось… мм-м… осталось… Между прочим, осталось всего лишь четыре дня!

Ай-яй-яй!

Да уж, Наташа, ты, конечно, спасла меня от пули или взрывного устройства, но получается так, что попал я из огня да в полымя. И там – кранты, и тут – каюк. Что-то это мне не нравится.

И еще мальчишка этот…

Вчера, после разговора с Кадилом, чтоб ему провалиться со своей душной набожностью, подвели ко мне мальчишку того самого, в футболке с надписью «Queen». Поговори, говорят, с ним, если хочешь.

Ну, думаю, отчего же не поговорить…

Поговорил.

И так мне его жалко стало, а главное, то, что он мне рассказал, совершенно совпадало с моей собственной историей.

Ну просто в копеечку!

Разве что не жена его подставила, а студентка-сожительница, в которую он был влюблен по уши и на которой собирался жениться. А пока суд да дело, взял да и прописал ее к себе в комнату. Теперь ведь это просто делается, не то что при совке. А через неделю находят его соседа-алкоголика зарезанным, а ножичек-то из хозяйства мальчика этого, а на рукоятке-то – его отпечатки. В общем, знакомая схема. Соседи в ужасе, их там еще пять семей было, говорят: ах, мы и не подозревали, с каким страшным человеком жили столько лет! Ах, какой ужас! Ах, уберите детей подальше!

Мальчика – в кандалы, всех остальных и девку эту – в свидетели, она говорит: ах, нет, как же так, он же не такой, он не мог, а следак ей: а пальчики на ноже?

В общем, это мы уже проходили.

И вот сидит этот мальчик в общей камере уже второй день, и лица на нем нету. Особенно после того, как я все у него выспросил, а потом объяснил ему, наивному, что это сучка та приезжая, на которой он жениться собрался, все организовала. Сама-то она вряд ли соседа почикала, для этого другие люди есть, зато теперь, когда дадут дурачку этому молодому лет восемь, а у нас человеческая жизнь иной раз и трехи не стоит, будет она в его питерской комнатке на улице Пестеля жить-поживать и дальше жизнь свою подлую устраивать.

Говорю я ему все это, а сам вспоминаю, как мне самому старый авторитет про глупость мою толковал да про то, как моя жена, будь она проклята, меня под убийство подставила и как у меня после этого вся жизнь изменилась и вообще во что она, жизнь моя, превратилась.

Зоны, урки, менты, ФСБ, арабы, убийства, Америка, взрывы, предательства, побеги, стрельба и еще черт знает что!

Ну, богатство еще неимоверное. Это, конечно, приятно и интересно, но лучше уж реаниматором в больничке, чем у шестерок Саши Сухумского на пере.

Так вот этот мальчик после того, как я раскрыл ему глаза, просто сам не свой стал. Не ест, не пьет, в пол смотрит, молчит…

Ладно, думаю, перемелется. Главное, чтобы не пошел по моей дорожке. Да и не пойдет, наверное, ему слабо. Жидковат парнишка.

А вот завтра его на допрос поведут, и это уже интереснее.

Надо придумать, как передать через следака весточку Наташе. Хотя бы вызвать того хмыря, который мне от нее записку принес… Да поскорее. Пусть Наташа там кому надо денег даст, сколько им, падлам, захочется, но – быстро.

Потому что дни моей жизни начали сокращаться быстрее, чем я рассчитывал. И времени у меня остается все меньше и меньше.

Все меньше и меньше…

Я почувствовал, что глаза мои слипаются, и, успев только подумать, что утро вечера мудренее, заснул.

Утром Знахаря разбудил необычный шум в камере. Открыв единственный глаз, он сел на койке, повернул голову и увидел, что зэки столпились вокруг чего-то в противоположном углу, а один из них, хромой Бекас, лупит в дверь и орет:

– Эй, начальнички! Принимайте жмура! Нам здесь дохлятина не нужна!

Растолкав урок, Знахарь пробился вперед и замер.

Бедный, а именно так окрестили его сокамерники, тот самый мальчик, которому Знахарь вчера растолковывал, как его подставили, висел на спинке койки, подогнув ноги и касаясь коленями пола.

Знахарь похолодел.

Уставившись на висевшего в петле из тряпок Бедного, он почувствовал, как его пронизывает жалость к этому пацану, увидевшему отвратительную изнанку жизни и не выдержавшему этого зрелища.

Если бы я не уснул, думал Знахарь, если бы я поговорил с ним еще, если бы… Но, как говорится, если бы у бабушки были яйца, она была бы дедушкой. Уж это Знахарь знал наверняка.

Повернувшись, он, ссутулившись, добрел до своей койки и рухнул на нее.

Болезненное чувство необратимости произошедшего охватило его, и даже собственные проблемы, связанные с необходимостью выживания, отошли на второй план. Знахарь лежал на спине, закрыв глаз, и видел перед собой растерянное лицо Бедного, который слушал его жестокие, но справедливые слова о том, что произошло с ним, глупым и наивным студентом, на самом деле.

Он снова и снова слышал, как мальчишка беспомощно шептал:

– Как же так, как же так… Но ведь она же такая хорошая…

А Знахарь только жестко усмехался и продолжал развенчивать провинциальную любовь к столичным городам, которая заставляет девок сначала ложиться под любого столичного жителя, изображая любовь и верность, а потом толкает их на предательство, подлость, а иногда, как в случае с Бедным или с самим Знахарем – и на убийство.

И вот теперь Бедный висел на спинке койке, отвесив челюсть, и его синий язык, оказавшийся уродливо длинным, торчал изо рта, а нижняя часть лица и футболка с надписью «Queen» были покрыты засохшей пеной, которая попала как раз на усатую физиономию Фредди Меркьюри. Не повезло бедному Фредди, что Бедный повесился именно в этой футболке. Знахарь невесело усмехнулся и вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть. Открыв глаз, он увидел сидящего рядом с ним на корточках Ганса. Ганс смотрел на Знахаря, и на его лице читалась странная смесь жалости, жестокости и самоуверенности.

– Ну, что тебе? – устало спросил Знахарь.

Он и на самом деле чувствовал себя так, будто всю ночь грузил уголь.

Ганс ухватил себя за подбородок, с силой помял его и тихо сказал:

– Я знаю, о чем ты думаешь. Вчера я слышал ваш разговор. Да только…

– Что – только? – Знахарь напрягся.

– В общем… В общем, Бедный этот – он мусор. Казачок засланный. Вот.

Знахарь быстро сел и, мгновенно выстрелив рукой, схватил Ганса за ухо.

– Говори. Или я оторву тебе ухо.

Гансу было больно, но на его лице не дрогнул ни один мускул, и он так же тихо и спокойно продолжил:

– Прежде чем он сдох, он рассказал все. Ну, во-первых, его узнал один из моих… В общем, его узнали. Во-вторых, он пришел именно к тебе и вся его история была специально подогнана под тебя, чтобы ты расслабился и пустил слезу.

Знахарь медленно раслабил руку и отпустил Гансово ухо.

Ганс, поморщившись, потер защемленный лопух, который, кстати, был изрядно и профессионально измят и изломан уже давно, и сказал:

– Ты заметил, что его легенда в точности совпадала с твоей историей?

Знахарь кивнул.

– Ну вот. Я не знаю, зачем это было нужно ментам, да он и сам не знал. Он должен был войти к тебе в доверие, а там они бы уже решили, как использовать это.

Знахарь снова кивнул и тут же с ужасом вспомнил, что как раз собирался наладить связь с волей через Бедного.

Да-а-а, подумал Знахарь, вот оно как.

– Ну и кто его… – спросил он, просто чтобы сказать что-то.

– Какая тебе разница, – пожал плечами Ганс, – считай, что я.

Знахарь замолчал, задумавшись. Ганс не мешал ему.

Через несколько минут Знахарь глубоко вздохнул и сказал:

– Да, видать, потерял я нюх. Действительно расслабился.

– Ладно тебе, – подбодрил его Ганс, – все нормально. С кем не бывает!

– Ну, знаешь, – с сомнением отозвался Знахарь, – а если бы ты не услышал всего этого? А если бы Бедного не узнали?

– Если бы – если бы! История не любит сослагательного наклонения, – сказал Ганс, подмигнул Знахарю и встал.

Знахарь, подняв взгляд, примирительным тоном сказал:

– Ну ты насчет уха извини…

Ганс улыбнулся и махнул рукой:

– Не так уж мне и больно было. У меня что уши, что нос – давно уже без хрящей, так что – ничего.

И ушел к своей койке.

Бедного уже вынесли, дверь за вертухаями захлопнулась, и тут с койки Тюри послышалось:

– Чифир ты не пьешь, я знаю, ну тогда просто чайку крепкого – как? С утра, знаешь ли, способствует!

Знахарь повернулся, и, испытывая чувство благодарности к старому седому зэку, который сбил его с неприятной темы, ответил:

– Чайку – с удовольствием. А к чайку что?