Анна Данилова - Любовница не по карману Страница 16

Однако какой-то другой менее практичный мужчина все-таки существовал на белом свете, и доказательством служили эти цветы, эта чудесная охапка роз. Зоя довольно просто объяснила мне появление букета в доме, и я сразу поверил ей. Она так легко и естественно мне все это преподнесла, что я даже успел посочувствовать мужу той женщины, сплавившей этот легкомысленный дорогой подарок своего любовника моей жене. Конечно, человек, подаривший этот букет, наверняка делал своей любовнице и менее провокационные подарки. Они занимали гораздо меньше места, и женщина могла спрятать их в своей сумочке или в платяном шкафу среди белья: те же драгоценности, деньги… Духи она могла поставить на свой туалетный столик, подаренную кофточку или туфли замаскировать среди своих повседневных вещей. Словом, несколько минут своей жизни я сопереживал этому незнакомому рогоносцу, сочувствовал ему, пока вдруг не затеял – словно бы помимо своей воли – идиотскую игру в вероятность того, что этим рогоносцем являюсь как раз я сам!

Я и не предполагал, что моя фантазия способна настолько разыграться и представлю мою Зою в объятиях другого мужчины (любовником Зои я в своем воображении выбрал того памятного мне господина в меховом пальто и шляпе, собственника красивой «женщины из сугроба»). Мне становилось совсем плохо от этих сцен, меня реально тошнило, когда я «видел» их вместе. Я даже слышал – внутренним слухом – счастливый смех Зои, видел ее повлажневшие глаза. Мне показалось в какой-то момент, что от нее пахнет алкоголем, – вот до какой степени я, оказывается, был эмоциональным, впечатлительным человеком! В сущности, я тогда был просто дураком! И думать мне следовало совершенно о других вещах.

Деньги, поступавшие на мой счет от людей, которым я продавал свои изобретения, были преступными, от них пахло прокуратурой и тюрьмой. Алик обо всем прекрасно знал. Я давно рассказал ему о том, чем я занимаюсь и откуда у меня столько денег. Знаю, что в первое время после того, как он об этом узнал, у него пропал сон. Он ложился, пытался уснуть, но потом вставал, шел на кухню, включал маленький телевизор и смотрел все подряд, запивая свои страхи и сомнения чаем. Иногда к нему присоединялся и я, и мы вели долгие, оправдывающие меня разговоры о том, что никакое это не преступление, что, будь в нашей стране все устроено иначе, эти же деньги я мог бы получать и здесь вполне законно.

Я бы мог, конечно, запатентовать свои последние серьезные изобретения, да только что проку? Это только в незапатентованном виде, когда о них никто не знает, они стоят дорого. Однако самой моей большой болью было, когда свои ранее запатентованные изобретения, связанные с тем же биотопливом, только другого вида, каким-то немыслимым образом утекали за границу! И суды наши смотрели на эти преступления сквозь пальцы… Мерзавец из руководства нашего института, провернувший несколько таких продаж, вскоре смылся в Японию. Так что бить в колокола и кричать на всех перекрестках, что в нашей стране не существует достойной защиты патентованных объектов, смысла нет, гораздо проще лично продавать свои изобретения – втихую, причем тем, кто в них по-настоящему заинтересован и кто хорошо – как сказал бы Алик, достойно – платит.

Безусловно, я подстраховался и параллельно с моей основной деятельностью, как мог, прикрывался другими менее значительными проектами и изобретал все новые и новые виды топлива. И на мои счета время от времени поступали незначительные средства, как плата от небольших организаций за купленные у меня мелкие разработки. Все это я делал исключительно для того, чтобы в случае, если кто-нибудь заинтересовался моими финансами, я предоставил бы проверяющим свои счета для проверки именно этих выплат.

И все равно время от времени меня, как и моего сына, охватывала паника, я боялся, что сейчас в дверь позвонят и люди с каменными лицами сухо прикажут мне собирать вещи…

Но время шло, страхи утихали, я постепенно расслабился, и в один прекрасный день Алик пришел домой и с порога радостно заявил, что нам теперь нечего бояться и что мне теперь вовсе не обязательно продавать свои формулы японскому коллеге. Что я могу спокойно запатентовать свои изобретения в той же Японии, предварительно подав заявку в местный орган власти, отвечающий за интеллектуальную собственность, и получив, грубо говоря, справку о том, что в моих изобретениях не содержатся сведения, являющиеся государственной тайной…

– Знаешь, почему ты все это время жил в страхе? – спросил меня Алик в тот же вечер за ужином. – Потому, что ты – совок, понимаешь? Обыкновенный совок, и мозги у тебя советские. И ты, получая деньги от иностранца, испытываешь страх разоблачения, как если бы ты на самом деле совершил преступление. Ты воспитан совершенно определенным образом. Ты вообще всего на свете боишься. И мама у нас была такая же. А я, твой сын, попал под твое влияние, вот и все объяснение!

– Но ведь никто в институте не знает, чем я занимаюсь в своей лаборатории на самом деле.

– А кому это нужно, если ваш институт практически разорен и все его помещения отданы в аренду под офисы? Да под него еще долгое время никто не будет копать, потому что у директора вашего рыльце в пуху, но и он еще долго продержится на своем месте, так как знает, кому и сколько положено отстегивать от этой аренды. Так что, папуля, чувствуй себе спокойно, работай и живи в свое удовольствие!

К счастью, Зоя и не подозревала о том, чем я жил и чего боялся. Я для нее был ученым, умным, одержимым идеями человеком, надежным, достойным и очень положительным. Если бы ей кто-нибудь сказал, что я, в сущности, мошенник и у меня есть молоденькая любовница, она бы никогда в жизни не поверила. Но верно говорят, что любой человек неосознанно всех судит по себе. Вот и я, обманщик и развратник, увидев этот чертов букет, принесенный в дом моей Зоей, вдруг – неожиданно для себя – приревновал ее к несуществующему любовнику! И постепенно так вошел в роль, что готов был нанять частного детектива, чтобы тот следил за ней. Да что там: я, признаюсь, сделал это, и в течение целой недели за моей женой следил толстенький, с умными холодными глазами сыщик из бывших полицейских. К счастью, результаты слежки лишь доказали исключительную верность моей домашней, чистой женушки. Все ее автомобильные поездки были связаны с магазинами и рынками, в остальное время она, прилежная супруга, сидела дома. Я готов был расцеловать этого толстяка с папкой под мышкой и фотоаппаратом на шее за то, что он погасил начавшуюся разгораться в моей душе ревность. Значит, букет действительно был некогда частью романа неизвестных мне любовников и совершенно случайно оказался в руках моей доверчивой жены.

После эпизода с детективом я, продолжая судить обо всех людях по себе, стал переживать по поводу того, что Зоя, заподозрив что-то, может нанять такого же профессионала – и уж тогда-то мне не отвертеться… Моей жене в руки попадут доказательства моей измены – фотографии, доказывающие мою связь с Катей… Я словно воочию видел эти фотографии. Не всегда отчетливые, местами смазанные, как бывает, когда объекты камер находятся в движении. Вот я выхожу из института, сажусь в машину, через минуту на соседней улице подбираю Катю, везу ее на нашу конспиративную квартиру. Кадры схватывают те редкие моменты, когда я, поддерживая под руку, пропускаю ее в подъезд. Моя рука обнимает ее за талию. Возможно, сыщику удастся поймать нас, любовников, в окне – такие сцены можно довольно часто увидеть в кино. Мы же не всегда плотно зашториваем окна! Нам, когда мы сидим в квартире, редко приходит в голову, что за нами кто-то наблюдает.

У Кати резкие духи с цветочным ароматом. Они узнаваемы, и, будь Зоя более искушена в ароматах, возможно, она заметила бы их аромат, забеспокоилась. Но, к счастью, ничего такого она долгое время не замечала, мы жили спокойно, и единственное, что омрачало наш брак, – исключительно моя мужская проблема. Зоя была чрезмерно добра ко мне, терпелива и делала все возможное и невозможное, чтобы я не понял, как она страдает. Хотя, возможно, она и не страдала. Или мне так хотелось думать. Скажу лишь, что внешне она, быстрая, энергичная и темпераментная женщина, выглядела абсолютно счастливой, удовлетворенной, сытой, и глаза ее горели так, как если бы ее любили несколько мужчин.

После этой истории со слежкой я окончательно успокоился. Но моя буйная фантазия и неугомонность теперь были направлены на то, чтобы беречь Зою. Я начал переживать за нее. Меня все чаще и чаще посещали мысли и страхи, связанные с тем, что она, едва научившись водить, проводит много времени на опасных дорогах, где полно лихачей, пьяных водителей и невнимательных пешеходов. Картины, рисующие последствия страшных катастроф, изводили меня своими подробностями и жестокостью. Зоя с разбитой головой в машине, врезавшейся в дерево. Взорванная машина, катящаяся в обрыв (профессионально снятые кадры из боевиков или слезливых мелодрам)… Пропитанная кровью простыня – ею укрыто тело моей погибшей жены…