Михаил Серегин - Если женщина просит Страница 16

Катя распахнула на груди халатик, и под левой грудью, примерно первого размера, но уже обвисшей, Аня увидела громадный кровоподтек, а под ним – уже подживший шрам.

Ножевое ранение.

– Другие места показывать не буду, там еще хлеще. Да мне все равно. Он мне все время обезболивающее приносил, урод. Так что мне не страшно было.

– Какое обезболивающее?

– А вот такое! Вот такое! – Катерина засучила рукав халата, и Аня увидела, что в локтевом сгибе буквально нет живого места: все в точках инъекций, синяках и кровоподтеках, в том, что наркоманы со стажем называют «фуфло».

И тут Ане стало понятны и эти истерические нотки, и конвульсивные жесты Катерины, и дергающийся ее тонкий голос, и этот взгляд, то бегающий, как таракан на вечернем моционе, а то липкий, тяжелый и горячий, как растекающийся по асфальту расплавленный битум.

Дочь банкира Вайсберга сидела на игле.

– И чем он тебя пользовал?

– Крэк, – хрипло ответила Катя. – И кокаин. Давно… давно. Уже год, как…

– Понятно, – сказала Аня. – Значит, оттого и пьешь, чтобы не ломало?

– Да. – Катя перегнулась через стол и, ткнувшись в него плоской грудью, притянула к себе голову Ани и жарко зашептала на ухо, пересыпая слова нервным смешком:

– Ты вот что, Анька. Я вижу, ты клевая… клевая девчонка. Давай меняться – баш на баш. Я помогу тебе, а ты – мне. Ты же можешь мне помочь. Можешь, так? И я – ого-о, ты меня еще не знаешь. Я тоже могу помочь тебе. Да-а-а. Ты зашла как раз в нужное место. Я принесу тебе имя убийцы на блюдечке с голубой каемочкой, но ведь ты… ты знаешь, что мне взамен?

– Крэк? – неуверенно спросила Аня.

– Или… кокаин. Погоди. – Катя налила себе еще водки и опрокинула одним быстрым движением. – Ты понимаешь, когда я сидела одна, было еще ничего… просто обои сначала были в цветочек, а потом побелели. Поплыли белые хлопья… перекинулась радуга, как бензин по асфальту. Вот. А когда пришла ты, я поняла, что все не так… мне надо. Очень надо. Ты понимаешь… водка – это не то.

– Да, я понимаю, – поспешно вставила свое слово Аня, потому что липкие, как паутина, слова Катерины уже начали вокруг нее свою пугающую, затягивающую пляску. – Крэк… кокаин. Я смогу. Ведь со смертью Юрки для тебя перекрылся последний канал, а крэк в городе так просто не достанешь, это не «гера», верно?

– Верно. Ведь ты знаешь, где достать, да? Юрка говорил про какого-то Кирика. Ты не знаешь Кирика? Ведь ты по-любому… ведь ты терлась же с барыгами, если ты на самом деле подрабатываешь первой древнейшей.

– Кирик? – переспросила Аня. – Кирика знаю. Я его видела в «Аттиле». Я ему звонила даже… для Верки Курбатовой просила. Сейчас вспомню номер.

– Вспоминай!

Внезапно Катя откинулась назад, едва не ударившись головой о холодильник, и сказала трясущимся, как холодец, и таким же ледяным голосом:

– В общем, мы договорились, подруга. Пойдем выпотрошим его стол и секретер. И в вещах посмотрим.

Ту ожесточенность, с которой Катя потрошила стол и секретер своего покойного мужа, можно было сравнить только с тем, как волк терзает тело своей жертвы. Вероятно, дочери Ледяного пришло в голову, что в вещах и бумагах Кислова может найтись хотя бы немножко, хотя бы чуть-чуть вожделенного зелья.

Аня стояла рядом и смотрела, как взлетают фейерверки бумаг, как растопыриваются пестрыми веерами фотокарточки, как глухо, с шелестом и шерстяным присвистом, бормочут что-то свитера, брюки и пиджаки, разлетаясь штанинами и рукавами, как переломанными руками и ногами.

Катя даже разрумянилась. Ей явно доставляло удовольствие разбрызгивать и избавляться от снедающей ее нервной энергии.

– Вот его органайзер, – сказала она. – Тут все, с кем он имел дело. Записная книжка. Он же аккуратный был. Не думала ты, что он аккуратный, правда?

Аня приняла из Катиных пляшущих рук пухлый кожаный органайзер и раскрыла его примерно посередине. Нет. Просматривать его тут – немыслимо. Эта женщина… эта женщина.

– Ну вот, – сказала Катя, садясь прямо на ковер. – А он его тщательно прятал. От меня, от кого – не знаю. Теперь ты… теперь ты достанешь мне… крэк?

Аня подумала о Дамире, но тотчас же эта мысль испарилась из ее головы. Конечно, Дамир бы достал, но… нет, Дамир исключается.

– Погоди, – сказала Аня, опираясь на стену. – Погоди. Сейчас.

Катя оскалилась недобро, по-звериному:

– Мы же договорились… ты что?

– Но сама подумай, ведь не могу же я достать тебе кокс прямо из воздуха. Я же не старик Хоттабыч. Сейчас припомню телефон этого барыги Кирика. Телефон у тебя где, Катька?

– Э-э… только я его расколотила. Сейчас принесу из спальни Юркин сотовый. Он его оставил почему-то, когда вчера уходил. А ты стой на месте. Нет, лучше дай мне органайзер обратно.

Аня, ощущая неприятный холодок, прощекотавший по позвоночнику, подала ей кисловский «талмуд».

– Вот так, теперь верю, – непонятно к чему пробормотала Катя. – Сейчас вернусь, через минуту. Ты пока номер своего барыги вспоминай.

Вернулась она, положим, не через минуту, а через все десять. Причем возвратилась не в халате, а в джинсовых шортах, размахрившихся снизу, и почему-то голая до пояса. В этом прикиде, в сочетании с выпирающими тонкими ключицами, костлявыми плечами, кровоподтеком и шрамом на боку, с анемичной грудью девочки-подростка и болезненными кругами под глазами, дочь всемогущего банкира выглядела как тертая пэтэушница на медосмотре в кожно-венерическом или, скорее, наркологическом диспансере.

Тоже мне – «жирная усатая холеная еврейка».

– На, вот телефон. Звони.

Аня перехватила ее напряженный, застывший взгляд и подумала, что не так уж эта Катерина не похожа на своего отца, Михаила Моисеевича, как ей показалось сначала. Что-то знакомое улавливается… холодное, рыбье.

Перед глазами Ани всплыло лицо человека, которому она должна была сейчас позвонить: тощее, с ввалившимися желтыми глазами и нелепо торчащим длинным носом. Губы без единой кровинки. Остановившийся самоуглубленный взгляд, неверные, изломанные жесты.

Кирик, торговец наркотой. Конечно, может и кинуть, но выбора нет.

Аня быстро набрала номер и, услышав в трубке голос, глотающий окончания слов, произнесла:

– Кирик? Нужен кокс. Срочно. Бабки?.. – Аня взглянула на Катю, и та кивнула: дескать, деньги есть. – Да, лавэ в отгруз сразу же.

– Скока хва? – выдавилось из трубки.

– На штуку баксов, скажи, – подсказала Катя, гладя пальцами обеих рук по своему худому, перевитому синими жилами горлу.

– На «тонну» баксов готовь, – передала Аня.

– Это нормалек. Вираж по мне. Че, можа впарю «геры» в досыл? Не бу? Три «чека» забанщу. Не?

– Не надо.

– Тогда через полчаса подгребай к стройке на Винницкой. Пятый дом, второй подъезд. Лавэ в отгруз на месте. Отбой.

И Аня услышала в трубке короткие гудки: Кирик бросил трубку.

– Ну что? – быстро спросила Катя.

– Товар будет через полчаса на Винницкой, дом пять, второй подъезд.

– А как он выглядит, этот твой барыга?

Аня быстро описала Кате внешность Кирика, которого она сама-то видела два или три раза, не заостряясь на таких особенностях его облика, как ввалившиеся, обведенные темными тенями глаза и дикий наркоманский взгляд.

Дочь банкира слушала жадно. Мало что в жизни она слушала так внимательно. Ее ненакрашенные бледные губы заметно шевелились, вероятно, повторяя сообщенную Аней информацию.

– Ну что, я пошла? – спросила Аня и, не дожидаясь, пока Катя передаст ей органайзер Юрки, сама взяла его из рук Кисловой.

– Э, Анька… куда?

Аня обернулась: Катя стояла, чуть запрокинув голову назад, и смотрела на нее провалами глаз, из которых окончательно выветрилось все осмысленное.

Но эти глаза были не самым страшным, что смотрело на Аню в упор.

Потому что в руках Катерины был пистолет, и его черное дуло, подергиваясь, наплывало на Анино лицо.

Вероятно, он лежал у нее в заднем кармане джинсовых шорт. Так вот зачем она переодевалась – в халатике-то карманов не было.

– Погоди… – пробормотала Катя. – Стой тут! А вдруг ты меня натянула, прокатила на порожняке? И нет никакого Кирика, а просто ты наговорила что-то в трубку, чтобы…

– Катька, да ты что! Опусти пистолет! – подняв раскрытую ладонь, обращенную к вдове Кислого, заговорила Аня. – Я тебе выдала весь реальный расклад. Ну, хочешь, я пойду с тобой?

– Ты будешь ждать меня здесь, в этой квартире. А если ты меня обманула, – пистолет прыгал в Катиных руках, – то я не прощу тебе.

Она уже не владела собой, это было очевидно. Ну вот, мелькнула в мозгу Ани стремительная, как мгновенно передернутый затвор винчестера, мысль: нарвалась там, где опасности не ждала. Черт его знает, что придет в голову этой сумасшедшей вдовушке. И тем более – что будет, если ее запрут в этой квартире, а потом придет «вмазанная» крэком или обдолбанная коксом Катерина Михайловна и закатит неадекватное окружающей действительности шоу.