Инна Бачинская - Лучшие уходят первыми Страница 16

– Да ладно! – махнула рукой Регина, развернулась и поперла по коридору как танк. За ней тянулся шлейф сигаретного дыма и мрачных удушливых духов.

Она отворила дверь и сказала, оглянувшись на Федора:

– Входи, капитан, будь как дома.

Регина уселась за письменный стол, не выпуская сигареты изо рта, достала литровую бутыль «Johnnie Walker» и два стакана. Плеснула на дно, уставилась в упор на капитана:

– Давай за упокой души Людмилы Герасимовой. Поехали! Первая колом, вторая соколом! Отказа не принимаю. – Она опрокинула содержимое стакана в рот, не поморщившись, утерлась рукой. – Не хочешь? Ну и черт с тобой! Я ж знаю, зачем ты пришел. Учти, у меня железное алиби. А потом, если бы я решилась убить, то не Людку, а Витьку-кобеля. Из-за таких, как Витька, не убивают! Он же дурак! А дураков, как ты знаешь, и в церкви бьют. Вот ты скажи, что она в нем нашла? Умная баба, с характером, передачи хорошие делала, бабки зарабатывала. На хрен ей Чумаров? – Регина вопросительно смотрела на Федора, и тот в ответ пожал плечами. – Я терплю, потому что куда денешься? – продолжала женщина, выпуская к потолку струю дыма. – Пятнадцать лет скованные одной цепью, хоть и остохерел до обморока, но никуда не денешься, свой, родной… А ей зачем? Только не говорите мне, что тут любовь! А то со смеху подохну!

– Вы были с ней знакомы?

– Пересекались на тусовках. Чумаров делал вид, что у них деловые отношения, а я знала про их роман если не с первого дня, так со второго точно. А он старается, щечки надувает, на «вы» ее называет, из шкуры лезет, чтобы я поверила, значит, что у них ни-ни, а только одна работа и производство на уме. Цирк, да и только!

– И нигде вы с Герасимовой больше не встречались?

Он видел, что Регина колеблется.

– Две недели назад она пригласила меня в греческий ресторан и за столом открытым текстом выдала… в том смысле, что у них все слажено, имеется только одно препятствие – я, и желательно, чтобы это препятствие самоустранилось.

– А вы?

– А я спросила, почему Витя сам не пришел, а ее прислал. Она сказала, что никто ее не присылал, она сама. Виктор, мол, ничего не знает, он человек тонкий, мягкий, сам ни за что не отважился бы, очень мучается, и она решила взять быка за рога. – Регина замолчала. Лицо у нее стало старым и, как показалось капитану, посерело на глазах. – Красивая была баба, эта Герасимова. Мне до нее далеко. Я все о себе знаю, ты не думай, капитан. Но не комплексую, потому что понимаю – кроме красоты должна быть голова. И никто не знает, что важнее. У нее, правда, было и то и другое. Бог не обидел. Ну так вот, сидела я, слушала ее и думала, что из-за такого говнюка, как Витя, две нормальные бабы готовы сожрать друг друга без соли. Бедные мы, бедные, думаю, даже такому рады, лишь бы не одной куковать…

Она затянулась новой сигаретой, выпустила клуб сизого вонючего дыма, насмешливо уставилась на капитана.

– Чем закончился ваш разговор? – Федору с трудом удавалось сохранить строгую мину. Регина была, что называется, бой-баба. Неспроста Чумаров боится ее как огня. Завести роман, имея такую половину, – для этого, знаете ли, требуется известное гражданское мужество.

Где-то внутри тем не менее у Федора сидело чувство, что Регина ерничает, валяет ваньку. Ее обращение на «ты», полуприличные словечки, излишняя откровенность…

– Я ей сказала, что Чумарова не отдам. И не потому, что он такое уж добро, а из принципа. Все-таки замужество для бабы вроде как знак качества на товаре. Герасимову аж передернуло при этих словах, – Регина хмыкнула. – И если мы когда-нибудь с ним разведемся, говорю, то решать буду я, а не Чумаров. Я его брошу, а не он меня. Понятно, спрашиваю, излагаю?

– И что было дальше?

– Ничего. Она сказала «посмотрим» и ушла. Вообще-то, капитан, она мне понравилась. Родственную душу сразу усекаешь. Если бы не этот… чудак, мы бы с ней подружились. Не было в ней бабьей подлости – позвала и честно предупредила. Вроде как мужской поступок. Респект и уважуха. Хотя какие теперь мужики… Все по старой памяти говорим «мужской характер», «мужской поступок», смешно даже. А смысл уже… тю-тю! Покажите пальцем… В ней сила была, в Людке… жаль, что так получилось. В городе говорят: ритуальное убийство, сатанисты, сектанты… Если хочешь знать мое мнение, капитан, фигня это все!

Говорила Регина очень образно, и слушать ее было одно удовольствие. Федору казалось, что он в театре. Никогда еще он не чувствовал себя настолько близким к богеме, как в последние два дня. Вербицкий, Регина, Чумаров – все были удивительно искренни и с удовольствием обнажались, а если и переигрывали, то очень органично и почти естественно.

– У меня алиби, – сказала вдруг Регина после минутного молчания. Видимо, молчание капитана она приняла за хитрый тактический ход.

– На какое время?

– Ай да хитер, капитан! – хрипло расхохоталась она, хлопнув рукой по столу. – Ее убили когда? С пятницы на субботу. Вот на всю ночь у меня и алиби. Мы даже домой не пошли, ночевали в ателье. Игорек, наш главный дизайнер, три девочки, я и Витя. У нас показ через неделю, вроде как генеральный прогон был. Нам из соседнего кафе пиццу приносили в три утра. И кофе. Я лично расплачивалась. Ночью самый жор нападает. И девочки навернули за милую душу, наплевали на диету. Витька приехал около одиннадцати, думал забрать меня, да так и уснул здесь на диване. А я отсюда ни ногой. Четыре человека могут подтвердить.

– А ваш муж?

– Что муж? Чумаров мухи не убьет. Однажды домработница котят утопила в ведре, так с ним, поверишь, форменная истерика случилась, нежный очень. Дрых до утра на этом самом диване, – Регина потыкала пальцем в низкий кожаный диван, стоявший в углу комнаты. – В семь мы закончили, я его растолкала, и мы поехали домой. Да и зачем ему? Все знают про его… э… романы. Мотива нет.

– Вы рассказали мужу о встрече с Герасимовой?

– Еще чего! Сначала хотела, уж очень у меня руки чесались приложить его как следует, а потом думаю: нет! Не хотела провоцировать. Слабаки, они что хошь выкинут с перепугу. У моей подруги муж гулял, но не разводился. Так эта дура кинулась выяснять отношения, она, говорит, или я. Он подумал и сказал: она – и пошел укладывать чемодан. Я Витьке ничего облегчать не буду. Он же всю жизнь гуляет, хоть и трус. Глаза боятся, а руки делают. Герасимова не первая и не последняя пассия. Она, конечно, получше других была… Он даже за моими девочками пытался ухлестывать, но они мне все рассказывают, я ж им как мать. Хоть и стружку иногда снимешь, они ж дурные совсем, как котята. Никогда Чумаров ни на что не решился бы. Никогда! И знаешь почему? – Она, ухмыляясь, смотрела на капитана. – Потому что тогда прощай теплое местечко на ТВ. Мой канал, понятно?

– Я могу поговорить с вашим персоналом?

– Да говори сколько влезет! Я даже не буду их предупреждать, чтобы не мололи лишнего. Пусть все будет чисто. Мне бояться нечего.

– Ваш дизайнер не местный? – не удержался Федор.

– Чертушка? Конечно, не местный. Он же негр. Или мулат, черт его разберет. Папа – из Кении, большая шишка в правительстве, мама – из нашего города. Расовый коктейль. Фамилия Нгелу-Икиара. Игорь Нгелу-Икиара! С такой погремухой никаких других талантов не надо. Экзотический дизайнер, торчит на африканских мотивах в лилово-желтой гамме. Самые дикие сочетания красного, лилового, желтого и белого, а ведь смотрится! Уму непостижимо. – Регина оживилась, потыкала сигаретой в пепельницу, разогнала рукой дым. – Он вернул женский силуэт-ретро – конец пятидесятых – и туфли-лодочки из той же эпохи. Идет на ура. В прошлом году модель «маленького» платья «желтый тюльпан» получила первую премию на осеннем показе в столице. Или взять вечернее платье «синий бархат». Фантастика! Тебе, капитан, конечно, по фигу все эти силуэты и тюльпаны, но поверь знающему человеку, Игорек – суперзвезда. Я знаю, что рано или поздно он свалит в столицу, но пока он здесь, я его выжму… – Она стиснула кулак и потрясла им перед носом капитана. – Как лимон!

Игорек Нгелу-Икиара успел переодеться. Вернее, надеть навыпуск белую рубаху без воротника. А лиловый жилет – сверху. В таком прикиде, будь он не черным, а белым, Игорек напоминал бы полового из псевдославянского ресторана «Бублик с маком». Бритый череп негра блестел, как полированное дерево. Мягко светилась серебряная сережка в левом ухе. Федор задержал взгляд на его руках – поразительно красивых, с тонкими гибкими пальцами, с перламутровыми узкими ногтями и розовой ладошкой. Игорек вдруг протянул руку и потрогал мускулы на левой руке капитана.

– Ого, – восхитился он, – качаетесь?

Федора как током шарахнуло. Он вспыхнул и непроизвольно дернул плечом. Негр, довольный произведенным эффектом, хихикнул, погладил себя по гладкому черепу, потянулся. Движения его были по-кошачьи грациозны, выдавая поколения африканских охотников-бушменов, и исполнены странного смысла, смутившего капитана.