Филипп Ванденберг - Пятое Евангелие Страница 16

Словно механик, который следует определенной инструкции при осмотре автомобиля, Лее Вокс надавил большими пальцами на скулы Фоссиуса, указательным и средним пальцами круговыми движениями ощупал виски. При этом он задавал один и тот же вопрос, похоже, совершенно не заботясь о том, получит ли ответ: «Так вам больно?» Резиновым молоточком он легонько ударил по лбу пациента, а затем по колену правой ноги и задал тот же самый вопрос.

Фоссиус отвечал отрицательно. Впрочем, он не мог представить, что произошло бы, скажи он, что ощущал боль. Он был глубоко разочарован, поскольку понимал, что попал внутрь системы, которая не оставляла ни малейшего шанса когда-либо выбраться из нее.

Ле Вокс сидя у стола делал заметки. Оторвавшись на мгновение от бумаг, он нахмурил брови и обрушил на Фоссиуса шквал вопросов: «Расскажите о своем детстве. У вас было трудное детство? Какие у вас были отношения с матерью? А как вы относитесь к женщинам в целом? Что заставило вас выплеснуть кислоту на грудь Мадонны? У вас не было в тот момент ощущения, словно вы мочитесь? Когда вы совершили задуманное, вы почувствовали облегчение?»

Этого Фоссиус выдержать не мог. Он вскочил с табурета и топнул ногой, словно хотел раздавить эти глупые вопросы, как великан Гаргантюа скалы. При этом профессор смеялся с таким же злорадством и триумфом, как и вышеупомянутый великан.

— Давайте же, доктор! Чего вы ждете? Наверняка у вас есть еще много интересных вопросов! — кричал Фоссиус, задыхаясь от ярости, при этом лицо его стало красным, как зрелый томат. Именно такой реакции он хотел во что бы то ни стало избежать, поскольку подобное поведение давало врачам повод сделать определенные выводы. Наконец Фоссиус со страхом взглянул на доктора Ле Вокса.

Подобные вспышки явно не были для последнего чем-то незнакомым. По крайней мере санитару, который заглянул в кабинет и предложил свою помощь, Ле Вокс жестом дал понять, что не нуждается в ней, словно хотел сказать: «Уж с этим-то я справлюсь сам».

— Прошу вас, успокойтесь, — сказал он пациенту. — Сейчас я вам сделаю укол, после которого вы почувствуете себя гораздо лучше.

— Нет, не нужно уколов! Прошу вас, не делайте мне укол! — взмолился Фоссиус, увидев, с каким спокойствием доктор готовит шприц. Похоже, поведение пациента его нисколько не удивляло. — Укол абсолютно безвреден, — пытался убедить Фоссиуса врач, улыбаясь улыбкой садиста (по крайней мере, такой она казалась Фоссиусу). — Я не вижу ни малейшего повода для волнений.

Профессор Фоссиус дрожал от негодования. Что он мог предпринять? Он буквально кипел от ярости и возмущения. На мгновение его посетила мысль наброситься на этого самодовольного психиатра и попытаться сбежать, но тут же здравый смысл взял верх, поскольку Фоссиус прекрасно понимал, что далеко убежать не может. Он взглянул на окно кабинета справа от себя и понял, что не осталось ни малейшего шанса на успех — в этом здании все окна были забраны решеткой.

Держа шприц между средним и указательным пальцем, словно это была дорогая гаванская сигара, Ле Вокс подошел к Фоссиусу, пододвинул стул и, присев рядом, спросил:

— Что заставило вас принять решение прыгнуть с Эйфелевой башни? Вы боялись наказания за преступление в Лувре? Или вам казалось, что вас преследуют?

— Конечно же, меня преследовали! — неожиданно для себя выкрикнул Фоссиус. Ответ, о котором он тут же пожалел, но, к сожалению, уже не мог забрать своих слов назад.

— Я вас понимаю… — Ле Вокс попытался изобразить на лице сочувствие.

— Ничего вы не понимаете! — с жаром возразил Фоссиус. — Абсолютно ничего! Если я расскажу обо всех событиях, предшествовавших сегодняшнему дню, то вы наверняка сочтете меня умалишенным!

Ле Вокс кивнул, рассматривая шприц, зажатый между пальцами правой руки, с каким-то удовольствием, как это мог бы делать преступник, угрожающий жертве дулом пистолета.

— Тем не менее я с удовольствием вас выслушаю. Рассказывайте, — добавил он примирительным тоном.

— Уберите шприц! — потребовал Фоссиус.

Врач выполнил требование, и Фоссиус напряженно задумался.

— Не знаю, как лучше описать, в какой ситуации я оказался, — принялся неторопливо объяснять пациент. — Если я расскажу правду, вы наверняка решите, что я сошел с ума!

— Возможно, было бы лучше поговорить обо всем завтра? — предложил Ле Вокс.

— О нет! — запротестовал Фоссиус, все еще надеясь, что психиатр поймет, что он, Фоссиус, не должен находиться здесь, поскольку он такой же нормальный, как и большинство людей, а затем добавил: — Завтра я буду в точно таком же положении, что и сегодня. Оно не изменится.

Подобные ситуации были Ле Воксу прекрасно знакомы. Ему не раз приходилось иметь дело с сумасшедшими, которым требовалось некоторое время, чтобы найти объяснение своим действиям. По собственному опыту он знал, что скрытность напрямую зависела от интеллекта пациента, а в случае Фоссиуса речь наверняка шла о человеке с незаурядным уровнем умственного развития. Чтобы пациенту было легче начать говорить, Ле Вокс решил прибегнуть к старому трюку психиатров. Он отошел к столу, заложил руки за спину и, напустив на себя скучающий вид, начал смотреть в окно, словно говоря: «Можете не торопиться». Это подействовало на Фоссиуса.

— Конечно же, вы думаете, что я выплеснул кислоту на картину Леонардо в момент помрачения рассудка, — начал Фоссиус устало. — Но прошу вас, поверьте, я вполне осознавал, что делаю. Как и сейчас, когда рассказываю все это. Причины, заставившие меня так поступить, связаны с моей научной деятельностью профессора сравнительного литературоведения, и вся эта история началась много лет назад.

«О Господи!» — пронеслось в голове Ле Вокса, когда он развернулся и взглянул на Фоссиуса. Сейчас доктор больше всего боялся, что вынужден будет прослушать лекцию по предмету, в котором специализировался пациент. Хотя такой поворот событий имел бы и свой плюс: подобное поведение вполне соответствовало бы типичному случаю шизофрении — болезни, которая по непонятным причинам чаще всего поражает людей I незаурядным уровнем интеллекта.

Фоссиус, казалось, отгадал мысли врача, а это было скорее редкостью для пациента, ведь обычно психиатр считает, что это он знает мысли больного. Он сказал, к полному удивлению Ле Вокса:

— Предполагаю, что в данный момент вы пытаетесь понять, каким случаем имеете дело — простой паранойи или параноидальной шизофрении. Вы думаете, что будет довольно трудно показать, какой из этих диагнозов верный. Но прошу вас, доктор, поймите наконец! Я так же нормален, как и вы!

Ле Вокс уже успел оправиться от удивления. Он снова смотрел в окно, хотя уже стемнело и разобрать там что-либо было невозможно. Но он молчал, а это для Фоссиуса означало, что врач его внимательно слушает.

— Восемь лет назад я впервые обратился в музей Лувра с просьбой разрешить произвести химическое и рентгенологическое исследование картины «Мадонна в розовом саду». Боюсь, что тогда меня посчитали сумасшедшим, как и сейчас, с одним лишь существенным отличием — тогда меня не упрятали в сумасшедший дом. Ответ, полученный мной, звучал следующим образом: «Вашу теорию с интересом приняли к сведению, но мы не видим ни малейшей возможности удовлетворить вашу просьбу, поскольку бесценное произведение искусства может быть повреждено». Конечно же, это были лишь отговорки. Всем известно, что во многих музеях, и в Лувре в том числе, произведения искусства подвергают разного рода исследованиям. Таким образом удалось, например, разоблачить подделки картин Рембрандта и установить авторов многих полотен. То есть подобная практика не является редкостью. Нет, причиной подобного отказа со стороны администрации Лувра было то, что профессор литературы мог совершить эпохальное открытие. Открытие, которое, в общем-то, должны были сделать специалисты в области истории искусства. Подозреваю, что чувство соперничества среди профессоров, изучающих искусство, столь же сильно, как и среди медиков.

Это было меткое замечание, с которым Ле Вокс молча согласился и благодаря которому Фоссиус, сам того не подозревая, завоевал определенную симпатию доктора. Свой следующий вопрос Ле Вокс задал совершенно другим тоном:

— Скажите, месье профессор, какова была цель исследования? Я имею в виду, что вы надеялись обнаружить?

Фоссиус глубоко вздохнул. Он знал, что сказанное сейчас будет иметь решающее значение для его дальнейшей судьбы. Если у него имелся хоть какой-то шанс, то сейчас нужно было рассказать всю правду. Представляя, что он, возможно, будет вынужден провести годы или месяцы, пусть даже недели в этих стенах, среди достойных сожаления людей, которых покинул разум, Фоссиус отбросил все сомнения и твердо решил, что должен поделиться своим знанием с доктором и рассказать всю правду.