Айзек Азимов - Дуновение смерти Страница 16

— Вот тут меня кое-кто беспокоит. После смерти Ральфа я наводил некоторые справки…

Дорис сразу нахмурилась.

— Зачем ты это делал? Хуже ничего не мог придумать?

— Я был очень осторожен. Кроме того, мне кое-что рассказывали, не дожидаясь моих вопросов. Во всяком случае Ральф, по-видимому, недолюбливал меня или боялся. А может быть, и то и другое, я не очень уверен.

— С чего ему не любить тебя?

— По-видимому, он вообще мало кого любил. Не знаю, чем я ему не нравился и почему он меня боялся, да это и неважно. Каковы бы ни были причины, полиция может представить это как повод для убийства. Они могут сказать, что я для него много сделал или считаю, что много сделал, а он оказался неблагодарным и вел себя со мной не лучше, чем с другими. И тогда в припадке негодования я его убил.

— Но это же безумие!

— Полиция может решить, что я сумасшедший. Ведь бывает, что я срываюсь, выхожу из себя. Известно, что я кричу на студентов, когда они выкидывают какой-нибудь идиотский номер. Боюсь, я бы избил Ральфа, если бы эта история с цианидом действительно оказалась несчастным случаем и он бы выжил. Все знают, что иногда я не могу себя сдержать.

— Так может быть с кем угодно, — сказала Дорис. — Нет, конечно, у кого-то должен быть настоящий повод — одной вспыльчивости мало.

— Такой человек есть. Джин Мэкрис.

— Вот как? И какие же у нее мотивы?

Брейд рассказал ей.

— Ну, я смотрю, у вас не университет, а какой-то рассадник секса.

Брейд пожал плечами:

— Похоже, правда? Как бы там ни было, у Джин Мэкрис есть повод, но нет знаний.

— Много ли нужно знаний, чтобы поменять пробирки?

— Нужны не только знания. Нужна уверенность. Я думаю, не химик просто не решился бы иметь дело с цианидом — он побоится, что яд проникнет сквозь кожу. А вот у Роберты, если предположить, что Ральф ее бросил, есть и мотивы, и знания. Правда, у нас нет оснований считать, что он ее бросил… Конечно, — продолжал Брейд устало, — могут существовать мотивы, о которых мы не догадываемся, ты об этом уже говорила. Ранке, например, очень не любил парня. Встает вопрос: насколько сильно он не любил? Нет ли в их отношениях того, чего мы не знаем? Фостер чуть не исключил его. Может быть и здесь было что-то, что нам неизвестно.

Дорис сказала, принимаясь вязать:

— На твоем месте я не стала бы так беспокоиться насчет мотивов. Его никто не любил. Куда ни глянь, у каждого может оказаться повод. Ты ничего не знаешь о мотивах. Ты не знаешь, почему один человек решится на убийство, а другой нет. Да и откуда тебе знать? Это не твоя специальность. Ведь приди к тебе в лабораторию какой-нибудь сыщик, пусть даже самый умный, и начни он учить тебя, как вести исследования, ты будешь смеяться до упаду. Почему же ты считаешь, что можешь быть сыщиком? Только потому, что ты химик? У тебя нет ни опыта, ни навыков, и ты просто мучаешь себя. Так перестань, прекрати это.

Брейд молчал.

— Пусть это останется несчастным случаем, Лу. Ведь если кто-то и убил его, ну что же делать? Ты же не Бог, карать не в твоей власти!

Брейд отвернулся.

— Надо позвонить Кэпу, — пробурчал он.

Два с лишним часа Брейд в тоске и тревоге просидел над рукописью Энсона. Речь шла о начале карьеры шведского химика Берцелиуса, который в свое время был абсолютным властителем в химии. Он внес большой вклад чуть ли не в десяток разных ее областей, открыл несколько элементов, ввел термин «катализ», предложил химические обозначения, которыми пользуются по сей день, и так далее.

Энсон ставил его выше всех химиков — это был его герой, и, читая, Брейд удивлялся, как много общих черт было у Энсона и Берцелиуса, во всяком случае в изображении Кэпа. Конечно, в первой половине двадцатого века никто не мог обладать такой властью, какой обладал Берцелиус в девятнадцатом. Масштабы науки слишком разрослись. И все-таки Берцелиус тоже сошел со сцены задолго до своей смерти.

Может быть, Энсону кажется, что он повторяет его судьбу? Может быть, он считает себя последним великим защитником чистой химии — теперь, когда молодчики, занимающиеся квантовой механикой, добились успехов со своими резонансами и р-электронами?

Наконец, почувствовав усталость, Брейд сокрушенно отложил рукопись. В комнату вошла Дорис и вскользь заметила, что надо не забыть заказать на утро еще одну бутылку молока. Потом Брейд проверил, заперты ли двери, выключены ли электроприборы на кухне, и пошел наверх в спальню.

Кэп Энсон пришел к ним ровно в девять, минута в минуту, и Брейд, уже успевший позавтракать, провел Кэпа прямо к себе в кабинет на нижнем этаже.

Энсон положил трость и опустился в одно из двух кресел.

— Ну, Брейд, как вы справились с Берцелиусом? — спросил он.

— Самоуверенный тип, — улыбнулся Брейд.

— Он имел на это право. Знаете, ему ведь дали титул барона!

— Вот как?

— Я касаюсь этого в следующей главе. Он получил титул в день свадьбы. Женился он поздно, невеста была на тридцать лет моложе, и вместо свадебного подарка король сделал его бароном. Я пишу об этом подробно. Не вижу, почему история органической химии не может быть одновременно и историей химиков-органиков.

Брейд не нашелся, что ответить. Сам Энсон всю жизнь, несомненно, отделял химию от химиков и никогда не допускал, чтобы личная жизнь влияла на его работу.

Известно было, что когда-то существовала миссис Энсон, что она умерла и что Энсон живет очень одиноко и за ним присматривает экономка. Известно было также, что у него есть замужняя дочь, живущая со своими детьми где-то на Среднем Западе. Энсон никогда о них не говорил, и не потому, что плохо к ним относился. Он не говорил о них просто потому, что они не имели никакого отношения к химии.

— Если личные дела оказывают какое-то влияние на развитие органической химии, о них стоит сказать, — заметил Брейд. — Взять хотя бы титул барона! Это ведь свидетельство того, как тогдашнее общество оценило деятельность ученого. Органическая химия стала достаточно сильно влиять на повседневную жизнь, так что можно было присвоить дворянство химику-органику.

Энсон задумчиво кивнул:

— Хорошая мысль. Спасибо. Я думаю выбросить несколько абзацев насчет открытия селена. Конечно, и это и вся история с анализом и паяльной трубкой чрезвычайно интересна, но к органической химии не относятся.

— Согласен, — сказал Брейд, — книга и так будет слишком длинной.

— Договорились. А теперь взгляните на страницу восемьдесят два. Я еще не перешел к теории радикалов, но, по-моему, здесь как раз уместно…

Так они работали голова к голове, просматривая одну за другой страницы рукописи, то откладывая их в сторону, то снова возвращаясь к ним, пока наконец не раздался голос Дорис, подчеркнуто ласковый из-за присутствия Энсона:

— Послушай, Лу, мне кажется, Вирджиния почти готова.

Брейд поднял голову:

— Сейчас, Дорис. Ну что ж, Кэп, по-моему, мы сделали основное из того, что собирались. Может быть, отложим до следующего раза?

— Вы уходите? — спросил Энсон.

— Нужно сводить Джинни в зоопарк. На этой неделе ей предстоит писать какое-то сочинение, и я надеюсь, наша прогулка подскажет ей тему, да и вообще доставит удовольствие. И Дорис отдохнет. Так что убиваем трех зайцев сразу. — Он улыбнулся, встал, сложил страницы рукописи в стопку и придавил их вместо пресс-папье дыроколом.

Энсон собрал свои бумаги.

— Вы не возражаете, если я отправлюсь с вами? Надо кое-что обсудить.

— Пожалуйста, — нерешительно ответил Брейд, не зная, как отклонить эту робкую просьбу, — но только вам будет скучно.

— В моем возрасте почти все скучно, — грустно улыбнулся Энсон и взял трость.

Стоял ясный солнечный день, для весны слишком теплый. Хотя солнце припекало почти по-летнему, в зоопарке еще не было летнего скопления народа. И Брейд с некоторым удовлетворением подумал, что хоть тут ему повезло. Джинни отправилась смотреть обезьян, а Брейд с Энсоном дожидались ее на скамейке.

Брейд рассеянно смотрел на клетку, установленную на высокой подставке в центре круглой лужайки, поросшей травой. В клетке сидел старый орел, в маленьких желтых глазках которого все еще таилась сонная свирепость. Брейд размышлял, давно ли эта птица сидит в клетке и какой тяжкий грех она совершила, если по каким-то высшим, неземным законам, карающим проступки, ее обрекли на заточение.

Энсон купил себе пакетик жареной кукурузы и, положив трость на колени, с очевидным удовольствием хрустел нежными зернами.

— Вчера я говорил с Литлби, Брейд, — сказал он.

— Да?

— Он рассказал мне об этих лекциях по технике безопасности, которые он наметил. Конечно, старый жулик сам себя убедил, что задумал их давным-давно.

— Да, я знаю, — Брейда это не очень интересовало.

— А потом он спросил про вас.