Айзек Азимов - Дуновение смерти Страница 15

— Неважно, — сухо сказал Брейд.

Он вышел за Доэни в коридор и запер за собой дверь. Ключ Нейфилда он пока присоединил к связке своих ключей.

Доэни наблюдал за ним.

— Это у вас в связке специальный ключ? Да?

Брейд почувствовал раздражение. Он поспешно спрятал ключи.

— Мне необходимо попадать в здание в любое время.

— Ясно! Подходит ко всем лабораториям?

— К тем, где нет особого замка. Но, по-моему, у многих на факультете есть такие ключи.

— Ясно! — Доэни кивнул, жуя резинку.

В машине, по дороге домой, Брейд вел безрезультатный спор с самим собой. Итак, сыщик появился снова. Повод у него, правда, вполне убедительный. Брейд сам просил его вернуть ключ. И вопросы он задавал вполне безобидные, не проявлял ни враждебности, ни подозрительности. Да и с чего бы?

И все же! Зачем, например, он спросил, когда Брейд ушел вчера? Откуда такой интерес к специальному ключу? И как это он так быстро его углядел? Присматривался, что ли?

Если учесть все обстоятельства, обед прошел на удивление гладко.

Спокойствие сохранялось и за десертом и не нарушилось даже тогда, когда Дорис, как обычно, предложила Джинни провести остаток вечера наверху, приготовить уроки, чтобы не оставлять их на выходной день, принять ванну и лечь спать.

— И учти, Вирджиния, чтобы после девяти я телевизора не слышала.

Джинни, блестя черными глазами, перегнулась через перила:

— Эй, па, не забудь, завтра мы идем в зоопарк!

— Не смей говорить отцу «эй», — сказала Дорис. — Еще посмотрим, как ты будешь вести себя сегодня. Попробуй что-нибудь выкинуть и никуда не пойдешь.

— Вот еще! Ничего я не выкину. Мы пойдем, правда, папочка?

И Брейду ничего не оставалось, как согласиться.

— Если не будет дождя, — добавил он.

— А на самом-то деле, Дорис, я не уверен, что смогу пойти, — сказал он немного погодя.

— Что? — переспросила Дорис из кухни, откуда раздавался чавкающий плеск посудомоечной машины.

Она вышла в гостиную.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что не знаю, смогу ли завтра пойти в зоопарк.

— Почему?

— Ко мне придет Кэп Энсон.

Дорис нахмурилась и сняла передник.

— Как же так получилось?

— Очень просто. Он сказал, что зайдет, и я не смог сказать ему «нет».

— Почему, интересно? Это не так уж трудно выговорить.

— А я не смог. Это ведь Кэп Энсон. Ты сама знаешь, какой он.

— Знаю. Но не разделяю твоих симпатий. Книга его, а не твоя. Почему ты должен потеть над ней?

— Потому что, когда он ее закончит, это будет хорошая книга, очень важная. И я даже немного горжусь, что могу помочь.

— Ну хорошо, но ведь он может прийти в другое время.

— Я уже дважды его подводил, Дорис.

— Дважды?

— Сначала вчера вечером. Мы договорились встретиться в пять, — ты ведь знаешь, что он не терпит никакой неточности. А я не пришел.

Дорис пожала плечами и принялась рассматривать программу телепередач.

— Вряд ли это была для него трагедия! Он оставил бумаги Вирджинии.

— Я знаю, но он был страшно разочарован и, конечно, уязвлен. Необязательность он расценивает как личное оскорбление.

— По моему, он выглядел вполне нормально. — На Дорис слова Брейда не произвели впечатления. — Я видела через дверь, как он отдавал Джинни конверт, он вовсе не казался расстроенным.

— Все равно, он был разочарован, заметно это было или нет. И сегодня он пришел ко мне в кабинет ровно в десять, прямо после лекции, а я все еще не прочел его рукопись. Вот тут он уж был совсем раздосадован!

— А тебе не кажется, что довольно странно с его стороны ожидать, будто жизнь пойдет своим чередом, как ни в чем не бывало, когда твой аспирант только что погиб по нелепой случайности? — Она сделала легкое ударение на последних словах.

— Конечно, это странно. Но он старик, и для него вся жизнь в химии. То, что случилось с Ральфом, его нисколько не трогает, поэтому, когда он заявил мне, что утром зайдет ко мне домой, я не смог отказаться.

— И все же тебе придется пойти с Вирджинией. Она ждала этого всю неделю. И не вздумай сказать, что с ней могу пойти я. У меня гора стирки, я и так уже давно ее откладываю.

— Вот что, — сказал Брейд, — я позвоню вечером Кэпу и предложу прийти в девять. Все равно раньше одиннадцати я Джинни не поведу.

Дорис ничего не ответила. Она включила телевизор и, взяв вязанье, устремила хмурый взгляд на экран. Но спицы не двигались. Брейд был уверен, что она и экрана не видит.

Наконец, по-видимому, сердясь на себя, что не может оставить эту тему, она спросила:

— Есть что-нибудь новое про Ральфа?

Брейд поднял глаза от рукописи Кэпа Энсона. (Он спустился бы вниз к себе в кабинет, если бы, честно говоря, не нуждался так сильно в обществе, пусть даже недовольной Дорис.)

— Сегодня ко мне приходил полицейский, — ответил он.

Она быстро взглянула на него, красивые глаза ее широко раскрылись:

— Что?

— Он просто принес мне ключ от лаборатории. Ключ Ральфа. Но меня встревожило, как он все осматривал.

— Он что-нибудь сказал?

— Если ты имеешь в виду, сказал ли он что-нибудь про убийство, то нет.

— Вот видишь! Не пора ли и тебе забыть об этом?

— Даже если это действительно убийство?

— Но ведь все уже кончено. Умер довольно неприятный молодой человек. Его не вернешь.

— Ничего не кончено. Есть девушка, которая, по-видимому, любила его и собиралась выйти за него замуж. Осталась мать, которая, как я понимаю, пережила за свою жизнь не одну трагедию и которой пришлось приложить немало сил, чтобы он получил образование. Так что ничего не кончено.

— Им не будет лучше, если у тебя начнутся неприятности.

— Они уже начались. Я весь день только и думаю, как бы из них выкарабкаться.

— Никто не подозревает, что это убийство, кроме тебя.

— Но долго ли так будет? Одна особа сегодня уже выражала недоумение, как это Ральф ухитрился перепутать цианид с ацетатом. Сейчас она убита горем, но постепенно успокоится и задумается об этом всерьез. Могут задуматься и другие наши химики. Кто-нибудь наверняка обратится в полицию. Ты хочешь, чтобы над нами висел дамоклов меч?

— Кто это — «она»? О ком ты говоришь?

— О Роберте Гудхью. Она собиралась за Ральфа замуж.

Дорис сейчас же отозвалась, инстинктивно хватаясь за малейшую возможность:

— Может быть, это она и убила. Может, он ее бросил.

— Я как раз думаю об этом, — ответил Брейд. — Я уже много передумал. — Он опустил на стол страницу рукописи, которую держал в руке. — Дорис! Послушай меня!

— Да? — ответила она.

— Давай обсудим все это вместе. Ну неужели я должен терзаться один? А вдруг ты заметишь что-нибудь такое, чего не вижу я? Ради бога, может быть, ты найдешь какой-нибудь выход.

Дорис склонилась над нетронутым вязаньем.

— Хорошо, — сказала она, — если тебе нужно поговорить об этом, давай поговорим.

— Я было решил, — начал он, — что все надо по порядку записать. Это было мое первое побуждение. Но потом я подумал: а что, если кто-нибудь найдет в корзине клочок бумаги или пепел и заинтересуется, что это я сжег? Понимаешь, я теперь сам не знаю, что лучше, что хуже. Это просто невыносимо… Допустим, — продолжал он, — мы решили, что это убийство. Тогда прежде всего нам надо установить, кто убийца. Я уже говорил тебе вчера вечером, что этот «кто-то» должен знать химию и должен быть знаком с методами работы Ральфа. Тут, очевидно, подозрение падет на меня, но если не считать меня, то кто может быть еще? Правда, есть один человек, который имеет доступ в лабораторию Ральфа и может наблюдать за его работой.

— Кто?

— Грегори Симпсон. Они пользовались лабораторией вдвоем. Он говорит, что Ральф не обменивался с ним ни единым словом, и, может быть, так оно и есть, но тем не менее Симпсон мог наблюдать, как работает Ральф, он мог видеть, что Ральф приготовил колбы с ацетатом и спрятал их в столе. У него возможностей больше всего, но и другие — Чарльз Эммит, или кто-нибудь из аспирантов, или хотя бы Кэп Энсон, — кто бывает в этой части здания, могли заметить то же самое. Другими словами, теоретически возможно, что кто-то вошел в лабораторию Ральфа, когда его там не было, просмотрел его записи и узнал достаточно, чтобы разработать план убийства. Но, понимаешь, все это не очень вероятно… Что касается самого способа убийства, то на первом месте тут, безусловно, стою я. Затем, с меньшей вероятностью, идет Симпсон. Остальных, кто бывает на нашем этаже, с трудом можно заподозрить. Что касается всех прочих, то вероятность тут бесконечно мала.

— Почему ты считаешь, — спросила Дорис, — что Симпсон занимает второе место? По-моему, у него точно такие же шансы, как и у тебя.

— Ему всего двадцать два, и никаких мотивов.

— У него нет мотивов, о которых ты знаешь, но ведь ты не Бог. Если на то пошло, то у тебя тоже нет мотивов.