Вадим Россик - Кто рано встаёт, тот рано умрёт Страница 16

– А где молодёжь?

Бахман пожимает плечами.

– Мари.., э-э.., не совсем хорошо себя чувствует, а почему нет Харди и Цедрика, я не знаю.

– Ладно, найдутся, – успокаивающе машет рукой управляющий.

Я согласен с Эрихом. Здесь молодым людям невозможно долго дуться и избегать друг друга. Слишком тесный у нас мирок.

– Что это у тебя, Ида?

Кокос бесцеремонно цепляет пальцем небольшой холщовый мешочек, висящий на шее Баклажана. Африканка раздраженно вырывает мешочек из рук албанца.

– Не смей прикасаться! Это гри-гри!

– А что такое гри-гри? – спрашивает Эдик. Оказывается, говорящий справочник может чего-то не знать.

Баклажан не отвечает. Она крепко прижимает мешочек к пышной груди.

– Это такой амулет для защиты от нечисти, – подсказывает Лиля, проносясь мимо стола с горой грязных тарелок. – Из культа вуду!

– Зачем тебе этот амулет? – удивляется Селина.

Баклажан серьёзно смотрит на польку. Улыбка больше не освещает её полное лицо. Такой я её ещё не видел.

– Это место захвачено злом! – дрогнувшим голосом говорит Баклажан, испуганно оглядываясь. – Утром я встретила привидение!

– Юп! Да что ты? – насмешливо улыбается Урсула. – И где же ты с ним столкнулась?

– В коридоре на втором этаже. Там, где наши женские комнаты.

– Вот здорово! И какое оно из себя? – спрашивает Селина. От любопытства она вся подаётся вперёд, нервно теребя мокрую мочалку на своей голове.

Баклажан таращит на нас кроткие чёрные глаза.

– Я видела только тень.

Урсула, Эдик и Кокос дружно фыркают, сдерживая смех. Селина разочаровано откидывается на спинку стула.

– Тень?! Ты испугалась простой тени? Ну, Ида, ты даёшь!

– Откуда ты знаешь, что это было привидение? – задаёт вопрос Эдик.

– Я встала сегодня очень рано, – почти шепчет Баклажан (Я с трудом понимаю её своеобразный немецкий). – Почему-то мне не спалось. Решила сходить на выставку, посмотреть, как выглядят мои работы в утреннем свете. Вышла в коридор, а там.., там…

– Что там? – снова наклоняется вперёд Селина. – Ну, не тяни, Ида! Говори уже!

– Я увидела в конце коридора чёрную тень на полу. Не было слышно ни малейшего звука, и в этой тишине тень вдруг двинулась с места и исчезла за поворотом. Меня охватило такое чувство, будто вот-вот должно случиться что-то ужасное. Возможно, это была та самая Полоумная Мария, про которую позавчера рассказывал герр управляющий.

Баклажан обводит нас взглядом.

– Нет уж! Больше я одна по этому проклятому замку ходить не буду!

Навязчивый Кокос с готовностью предлагает:

– Ида, я в твоём полном распоряжении!

Баклажан брезгливо кривится. Все хохочут. Все, кроме африканки, Кокоса и меня. Я-то верю Баклажану. Тоже видел в коридоре загадочную тень.

Белый Федин мерседес уже на старте, когда я после завтрака чемпионов выбираюсь наружу. Сам Федя весел, бодр и полон интереса к жизни. Даже завидно немного.

«Халло! – Халло!»

Еду погибать к Половинкиной. За окном внедорожника мелькают пустующие биргартены. Кто не знает: биргартены – это пивные на открытом воздухе. Просто несколько столов под навесами – сиди хоть всё лето, наливайся пивом под самое горлышко. Сейчас ещё холодно, поэтому за столами никого нет.

Кабинет моего домашнего врача или по местному «праксис» прячется на маленькой улочке возле вокзала. У незаметной двери невзрачного трёхэтажного домика висит скромная вывеска «Мухаммед и Половинкин. Врачи общей практики». Мухаммеда я тоже знаю. Иногда, когда фрау Половинкин в отпуске, меня принимает он – невысокий живой араб, похожий на американского актёра Дэвида Сюше, играющего сыщика Эркюля Пуаро в сериале по произведениям Агаты Кристи. Только в отличие от Пуаро Мухаммед не носит усов.

Федя высаживает меня прямо у двери праксиса, а сам остаётся ждать в мерседесе. Вообще-то стоянка на узкой улочке запрещена. Здесь тоже постоянно ходят добрые вайнахтсманы с толстой пачкой штрафных квитанций. Однако если водитель сидит в автомобиле, они вежливо попросят его уехать. Такое правило.

Праксис занимает несколько небольших комнат на втором этаже. В регистратуре мне приветливо улыбается белобрысая медсестра-немка. Я здесь уже как родной. Почти год регулярно хожу. Сдаю кровь, прохожу обследования, получаю направления к узким специалистам и рецепты на таблетки. Постоянный надёжный клиент.

– Халло, герр Росс! – воркует медсестра.

– Халло!

Протягиваю медсестре электронную карточку медицинской страховки. Медсестра точным движением вставляет карточку в терминал. Щёлк! Деньги с моего счёта уходят на счёт праксиса. Я не против: если доктор сыт, то и больному легче. К тому же за меня платит фрау Адамс из АРГ.

– Пожалуйста, подождите несколько минут, – ласково произносит медсестра, возвращая мне карточку. – Фрау Половинкин вас сейчас примет.

Усаживаю себя в комнате ожидания. У противоположной стены пластиковые стулья занимает османская семья: папа-турок, мама-турок, мальчик-турок, девочка-турок. Чернявым глазастым малышам лет по пять-шесть.

– Халло! – говорю я на всякий случай. В восточном этикете я не силён, но у немцев принято здороваться, заходя в комнату ожидания.

– Халло! – к моему удивлению дружным хором отвечает мне вся фамилия.

Едва протягиваю руку к груде журналов, лежащей на столике посреди комнаты, как слышу своё имя. Прохожу в кабинет врача.

«Халло! – Халло!»

Фрау Половинкин указывает мне на стул, возле своего стола, уставленного страшными медицинскими штуками. Подаю ей решение о своей пятидесятипроцентной нетрудоспособности. Мой домашний врач бегло просматривает бумагу.

– Ну, как ваше самочувствие, герр Росс?

Пожимаю плечами.

– Трудно сказать. Больше не пью чай – противен, онемела верхняя губа, забываю слово «абрикос», а во всём остальном ужасающе здоров.

Про абрикос я не вру. Действительно, есть такое дело. Половинкина успокаивающе пожимает мне руку.

– Вы должны понимать, герр Росс, что инсульт не может пройти совсем без последствий. Вам нужно тренировать память. Например, начать учить какой-нибудь иностранный язык.

Молча киваю.

Закусив от усердия губу, фрау Половинкин меряет мне давление, температуру, потом ловко протыкает иглой вену на внутренней стороне локтя. Я даже пикнуть не успеваю. Смотрю, как стеклянный шприц заполняется тёмной жидкостью. Это моя собственная кровь.

– Мы сделаем анализ на холестерин и я позвоню вам, если что-то будет не в порядке, – говорит фрау Половинкин, заклеивая место прокола кусочком пластыря.

– А что с таблетками?

– Пока оставим всё как раньше.

Ну, что же. Всё ясно. Буду продолжать трогательное угасание. Я поднимаю себя со стула.

– О’кей, чюсс!

– Чюсс!

Время до ленча я убиваю с исключительной пользой. Отключаю свою сверхчеловеческую проницательность, чтобы не отвлекаться на чужую жизнь и занимаюсь собственной – работаю над романом, который взметнёт меня к вершине успеха. Неохотно отрываюсь от книги только тогда, когда Лиля зовёт на завтрак Геракла.

На всякий случай осматриваю себя в зеркало. По моему костюму плачет утюг, поэтому, наплевав на этикет, я надеваю джинсы и толстовку. Зато в такой одежде на ленче не окоченеешь. Спускаю себя вниз.

«Халло! – Халло! Хай! Сервус! Грюсс готт! Привет!»

В столовой собрались уже почти все. Даже угрюмый Никс с опухшей губой здесь. Пьет кофе. Из партнеров по соитиям присутствует одна расстроенная Мари. Красавица сидит возле бесстрастного отца и без аппетита ест оливки. Тихо. Слышно лишь позвякивание столовых приборов.

Заботливо устраиваю себя рядом с Эдиком. Щедро намазывая масло прямо на сыр, новый знакомый приветствует меня:

– Ну, как твоё «хорошо»?

– Моё «хорошо» – хорошо, – рассеяно отвечаю я, соображая, чтобы такое съесть, чтобы не остаться голодным.

– Друзья, прошу минуту внимания! – нарушает тишину Бахман. – Кто-нибудь сегодня видел Харди?

Художники переглядываются, пожимают плечами. Похоже, что Харди никто не видел.

– И на завтраке его не было, – замечает Селина.

– Нужно сходить к нему. Вдруг он заболел, – предлагает плешивый Кельвин.

Кокос вскакивает с места.

– Я сейчас сбегаю! Харди – мой сосед.

Бахман удовлетворённо кивает.

– Спасибо. Узнайте, пожалуйста, почему Харди не выходит из комнаты. Может быть, ему нужна какая-то помощь?

Кокос выскальзывает из столовой. Остальные неспешно продолжают трапезу. Я с трудом жую овечий сыр, уверяя себя, что он невероятно полезен.

– Скажи, Вадим. Ты сидишь на социале? – задаёт мне вопрос Эдик. Он прикончил здоровенный кусок сыра с маслом и теперь не прочь поболтать.

Киваю. Отвечать не могу: рот заполнен вязким сыром. Эдик продолжает:

– Один мой коллега на стройке всё мечтает: вот возьму кредит, построю дом, выплачу кредит и на социал сяду – работать больше не буду. Я ему говорю: «Тебя сначала заставят дом продать, эти деньги проесть, а потом уже пособие платить начнут. Ты же не турок».