Вадим Россик - Кто рано встаёт, тот рано умрёт Страница 17

Киваю. Отвечать не могу: рот заполнен вязким сыром. Эдик продолжает:

– Один мой коллега на стройке всё мечтает: вот возьму кредит, построю дом, выплачу кредит и на социал сяду – работать больше не буду. Я ему говорю: «Тебя сначала заставят дом продать, эти деньги проесть, а потом уже пособие платить начнут. Ты же не турок».

Я опять киваю. Эдик грустно вздыхает.

– Турку, может быть, удалось бы, а нам русакам вряд ли.

Я опять киваю. Эдик опять вздыхает.

– Да… Мечты, мечты, где ваша сладость?

Впрочем, Эдик не может долго грустить. Иначе он не был бы Эдиком.

– Вообще-то наши русаки тут жгут, – через секунду начинает Эдик историю повеселее. – Такие затейники! Как-то вечером мои друзья в честь победы российской футбольной сборной выехали с триколорами на круговой перекрёсток, и давай по нему задом круги наворачивать. Фанаты же! И надо ведь было такому случиться, что в этот момент какой-то немецкий пенсионер свернул на этот перекрёсток. Естественно он тут же налетел на машину одного русака. Как и положено, ошарашенный пенсионер вызвал полицию, но полицаи ему не поверили. Сказали, что таких ненормальных нет, чтобы ездить задом. И признали пенсионера виновником аварии.

Эдик хихикает. Я хочу улыбнуться, но не успеваю. В столовую торопливо входит Кокос. Он ещё не успевает ничего сказать, но у меня уже появляется ощущение надвигающейся беды.

– Ну, что? Где Харди? – спрашивает албанца Бахман.

– У него заперта дверь, – встревожено отвечает Кокос. – Я долго стучал, звал Харди, но он не открывает и не откликается.

– У меня есть запасной ключ, – сообщает Эрих. – Нужно сходить, проверить, в комнате ли ваш молодой человек.

– Наверное, Мари может ему позвонить? – замечает Урсула.

Бахман вопросительно смотрит на дочь. Мари послушно вынимает мобильник, набирает номер, слушает гудки, приложив телефон к уху.

– Харди не отвечает, – говорит красавица. Она заметно нервничает.

– Значит, необходимо проверить его комнату, – решает управляющий.

– Я пойду с вами, – поднимается со своего места Бахман.

За Эрихом и руководителем студии увязываются Кокос, Селина и я. Да-да. Я тоже решаю пройтись, нацепив на лицо маску «безвредный идиот». Овечий сыр с оливками и манящая улыбка фиолетовых губ Баклажана – это не повод надолго задерживаться в столовой.

Разумеется, я сразу отстаю от группы живописцев, возглавляемой управляющим Замка. Когда я настигаю их на третьем этаже южного крыла, Эрих уже открыл своим ключом комнату Харди и все четверо заглядывают внутрь.

– Ну, что? Харди там? – робко спрашивает Селина у Бахмана. Невозмутимый маэстро вынимает трубку изо рта.

– Вы же сами видите, Селина, что в комнате никого нет.

– Пойдемте на парковку. Посмотрим, там ли родстер Харди, – услужливо предлагает Кокос. Бахман недовольно косится на толстого албанца.

– И что это нам даст? Даже если Харди уехал, ничего никому не сказав, то это, в конце концов, его личное дело. Наверное, вернется к началу выставки.

– Давайте всё же сходим на автостоянку, – говорит Эрих. – Я проведу вас коротким путём через подземный ход.

– Ого, настоящий подземный ход?! – восклицает Селина. – Как романтично!

Спускаемся в подвал, где стоит большой зелёный бмв управляющего. В дальнем углу подвала видна простая железная решётка. За решёткой – непроглядная чернота. Это и есть начало овеянного легендами подземного хода нашего Замка. Солидная табличка с чёткими бронзовыми буквами рассказывает любопытным историю создания этого сооружения.

Эрих берёт фонарь, висящий на стене, отпирает решётку, и мы вступаем вслед за ним в воняющий чем-то противным туннель. Я хромоного шагаю последним, вслед за Селиной. Спешу, словно Ломоносов за обозом с рыбой. Всё время боюсь потерять равновесие, упасть и остаться один во мраке. К тому же в подземелье дует, как на вентиляторном заводе. И полно пауков и мокриц. Бе!

За время недолгого пути ничего интересного нам не встречается. Ни пожелтевших скелетов, прикованных цепями к сундукам с сокровищами, ни самих сундуков. Я замечаю только вялую облезлую крысу. Крыса тупо смотрит на нас, не делая попытки убежать. Их здесь, наверное, травят. Мораль проста: быть крысой не есть хорошо!

Управляющий открывает точно такую же, как в подвале, решётку на другом конце туннеля, и мы оказываемся на автостоянке. По ней гуляет свежий ветер. После затхлого воздуха в туннеле он кажется особенно сладким и приятным. С жемчужно-серого неба светит солнце. За нашей спиной вздымается холм, вершину которого венчает надменный Замок. Перед нами, там, где парковка заканчивается, широкий Майн катит меж заросших берегов свои холодные волны.

– Ну, что, Никлас. Ты видишь машину Харди? – нетерпеливо спрашивает Эрих. Бахман с трубкой в зубах выходит вперёд, оглядывает полупустую парковку и на его худом лице появляется выражение смутного неблагополучия. Маэстро неохотно изрекает сквозь зубы:

– Его родстера здесь нет.

Глава 8

Обед. Все обитатели Замка опять собрались в столовой, но теперь нас на одного человека меньше. Харди всё ещё нет. Разговор не клеится. Сидим рядком за длинным столом, как в унылом скандинавском детективе. Молча хлебаем Лилин борщ со сметаной. Маленькая Алинка в садике и некому согреть солнечной улыбкой нашу замёрзшую компанию.

Я думаю, что Харди уехал домой из-за драки с Никсом. Хотя по логике вещей – это Никс должен был с позором бежать из Замка и прятаться от синих очей своей дамы сердца. Очкарик же, наоборот, сидит за столом, победно поглядывая через толстые стёкла на расстроенную Мари.

После похода через подземный ход на автостоянку, я вернулся в свою башню и опять взялся за роман. Правда, всласть поработать мне не дал звонок Марины. Жена на «куре» подыхает со скуки, поэтому обзванивает всех, кого только можно.

– Ты таблетки пьёшь? – задает Марина сакраментальный вопрос. Мамка, блин!

– Ну, что ты, золотко! Как можно не пить? Принимаю по половинке ежедневно во время еды, – обижаюсь я, сердито разглядывая коробочки с лекарствами, давно забытые мною на подоконнике.

– Ох, не верю я тебе, дорогой! – отчего-то сомневается в моих словах Марина. – Позвоню-ка я Лиле. Пусть она за тобой проследит.

Меня охватывает паника. Матриархат рулит!

– Не надо впутывать сюда Лилю! Ты меня унижаешь своим недоверием. Я сам вполне могу о себе позаботиться.

– Знаю я, как ты можешь! – спорит Марина.

Я злюсь. Женщины! Им лишь бы всех опекать. А у моей жены вообще очень развит материнский инстинкт. Я вспоминаю, как Марина катила меня в инвалидном кресле из клиники к машине, как надевала мне ботинки, кормила, купала, бегала в аптеку… Всё-всё! Я больше не злюсь.

Сидящий рядом Эдик неожиданно пускается в грустные воспоминания, отвлекая меня от моих собственных мыслей:

– Знаешь, Вадим, лет десять назад я купил дом в Нашем Городке. Домишко был так себе – настоящая развалина. Дом требовал капитального ремонта, зато и стоил не дорого. Пришлось мне тогда попотеть. С утра я работал на стройке штукатуром-маляром. Десять часов каждый день, кроме субботы и воскресенья. После стройки – ещё три часа у одного крестьянина. Подрабатывал. Богатый был мужик – имел две тысячи свиней.

– И что ты там делал? Свиньям задницы мыл? – спрашиваю я.

– Ну ты скажешь! Нет, конечно, – хихикает Эдик. – Ферма полностью автоматизирована. А я делал всё, что придется. Мастер на все руки.

– Ты рассказывал про дом, – напоминаю я.

Эдик кивает.

– Так вот я и говорю, после подработки у крестьянина шёл строить свой дом. До поздней ночи отделывал, перестраивал. Потом немного спал и опять на стройку. Работал до посинения. Поверишь ли, нет, но я часто плакал от боли в коленях – приходилось подолгу стоять на коленях, когда полы менял.

– А оно того стоило?

Эдик с удивлением смотрит на меня.

– А как же! Сам подумай. Кем бы я был в «совке»? В лучшем случае вкалывал бы на заводе инженегром. Зарабатывал бы на кулёк семечек и пирожок с капустой.

– А здесь?

– Здесь я хотя и работаю штукатуром на стройке, но за толстую зарплату и плюю на всё с большой ёлки. Здесь у меня есть собственный дом с садом, две машины в гараже, жилой прицеп на площадке возле входа. В цокольном этаже – бильярд и сауна. Под крышей – моя художественная мастерская. Своим родителям я выделил уютную квартирку с отдельным входом. У дочери тоже своя комната. Нет, я жизнью доволен.

Я думаю про себя: «Ну и ладно. Интересно, а я своей жизнью доволен?» Ответить на вопрос мне не позволяет Эдик. Он продолжает повествование:

– После того, как я отремонтировал развалину и превратил её в конфетку, мне пришло в голову, что часть расходов можно компенсировать. Я посоветовался со своей Танюшкой и мы сдали второй этаж одной турчанке – тучной, желчной, пожилой бабе с двумя детьми. Её мальчику было пятнадцать, а девочке шестнадцать лет.