Данил Корецкий - Безупречный шпион (сборник) Страница 17

Ресторану «Августин» больше ста лет. Сводчатый коридор ведет к черной дубовой, обитой железом двери, в каменном полу – зарешеченный люк, через который виден муляж сидящего за столом человека с гусиным пером в руке.

По легенде, это незадачливый посетитель, у которого не хватило денег. Должника посадили в подвал, но он не унывал, а написал веселую песенку: «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин…» – которой и расплатился за обед. Песня с успехом полетела по Европе, якобы обогатив и хозяина ресторана, и автора.

В реальной жизни такая идиллия вряд ли возможна: творцы обычно всегда оказываются внакладе. Скорей всего, обогатился только ресторатор. Я склоняюсь над люком и бросаю монетку, целясь в стоящую на столе шляпу. Не попал – мой евро добавился к сотням засыпавших стол желтых и серебристых кружков.

Без трех минут час. Я еще немного полюбовался на богатого поэта-песенника и вошел внутрь. Заведение только открылось, и наплыва посетителей не наблюдается: в Европе так рано не едят. Что ж, тем легче будет узнать моего контактера.

В Альпийском зале развешаны гобелены с видами живописных горных перевалов и оленьи головы с развесистыми рогами. Сказать, что здесь немноголюдно, все равно что ничего не сказать: в зале находится один-единственный человек. Он сидит за первым столом справа, у окна, и увлеченно читает меню. Падающий с улицы свет не позволяет сразу рассмотреть его, но что-то в облике интуитивно кажется знакомым.

– Что это – поздний завтрак или ранний обед? – спрашиваю я, садясь напротив, причем между первыми и последними словами парольной фразы тон мой меняется, ибо я понимаю то, чего не мог понять со вчерашнего дня. ПОЧЕМУ ОН ВЫБРАЛ МЕНЯ. И странноватый отзыв безошибочно становится на место, как вщелкнутый в обойму патрон.

– Нет, это русские привычки, – отвечает Курт Дивервассер, с улыбкой поднимая голову. – Вопреки теории, случайности и совпадения в жизни все же встречаются. Я много раз в этом убеждался!

– В моем распоряжении пять человек, и они справятся с задачей, – глаза Курта Дивервассера напоминают бело-синий скальный лед высокогорных районов Кавказского хребта, в котором так трудно пробивать скважины для зарядов взрывчатки.

– Трое имеют большой опыт боевых операций, у двоих… Словом, они тоже бывали в переделках…

– Криминал? – в подобных ситуациях я стараюсь избегать морализаторства, но «Керк Дуглас» уловил неодобрение в голосе.

– Мы пятнадцать лет не получали заданий, и тринадцать – жалованья! Чтобы люди не разбежались, надо было их чем-то занимать… Тем, что дает заработок. Что бы вы предложили? – с таким лицом настоящий Спартак, выставив широкий меч, атаковал противника.

Но мы-то союзники, и я плавно ухожу с линии атаки, уворачиваясь от острой холодной стали:

– Вы молодец, Курт, что сумели сохранить группу. Искренне восхищен вами! А это ваше вознаграждение…

Я незаметно кладу на подоконник заклеенный конверт, мой сотрапезник мгновенно его убирает. По лицу вижу, что на секунду он включил механизм оценки: то ли рентген, то ли аналитические весы. В конверте пачка купюр по пятьсот евро. Пятьдесят тысяч. В Москве скоробогачики из «новых русских» за вечер могут спустить столько в ночном клубе. Но для рациональной и бережливой Европы это хорошая сумма. Очень хорошая.

Дивервассер расслабился. Он ест медальоны из оленины под белое вино. Я не успел проголодаться, а потому заказал копченого лосося со спаржей и кружку «Пауланера». Великолепный лосось – свежий, сохранивший сочность и запах вишневых углей. В зале по-прежнему никого, только высокий полный официант появляется время от времени, контролируя ход нашей трапезы.

– Где вы думаете их держать? – я отхлебнул пива.

– В загородном доме дальнего знакомого. Он практически заброшен и стоит на отшибе. Идеальное место.

«Спартак» вновь вынул из кармана скомканную бумагу с несложной схемой: ресторан, две фигурки на выходе, чуть в стороне микроавтобус и легковой автомобиль, четыре фигурки с боков от двух, между ними сплошные стрелки, потом пунктирные линии к микроавтобусу… Теперь он рисует извилистую линию от машин к краю листа и изображает в конечной точке маршрута небольшой домик. Конечно, с художественной точки зрения слабовато, но по части информативности и наглядности – вполне сносно.

– Ясно, – киваю я.

Курт вновь сминает рисунок и прячет бумажный комок в карман.

– Сожгу в туалете, – поясняет он, хотя я ни о чем не спрашиваю. – Здесь нельзя: о подозрительном поведении обязательно сообщат в полицию…

– Как вы меня идентифицировали? – спрашиваю я.

Это не имеет практического значения, но я всегда предпочитаю иметь полную картину происшедшего, не только в основных, но и второстепенных деталях. О чем бы ни шла речь.

Курт Дивервассер дожевал очередной кусочек мяса, глотнул вина и промокнул губы салфеткой.

– Очень просто: вы привлекли мое внимание. Когда Центр вышел на связь, я сообщил о случайном контакте с русским, дал описание внешности. Потом они прислали фото. Естественно, я решил иметь дело со знакомым…

Действительно просто.

Какое-то время мы ели молча. Все практические вопросы были обговорены, а пустые разговоры среди серьезных людей не приветствуются. Но после еды можно и поболтать – это такой же элемент дижистива, как кофе, коньяк и сигара. На этот раз мы пили граппу.

– И все же, наши правила безопасности вернее ваших, – сказал я после третьей рюмки. – В них заложен принцип: «Лучше перебдеть, чем недобдеть…» Это великий принцип, он никогда не подводит!

– Что такое «перебдеть»? Я не понимаю, – суровое лицо Курта слегка порозовело, морщины разгладились.

– Лучше перегнуть, чем недогнуть. Лучше перестраховаться. Лучше проявить излишнюю подозрительность! Лучше перебрать, чем недобрать! У нас не брали после плена на секретную работу, и вообще на государственную службу не брали! Помните наш разговор?

– Ну и что?

– А у вас такого принципа нет. И что в итоге? Вас завербовали, когда вы были в российском плену, а потом приняли в австрийскую политическую полицию! Разве это дальновидно?

Дивервассер развел руками.

– Меня бы не завербовали, если бы не этот батальон. Ну, тот, который я засыпал лавиной! Я всегда боялся, что это откроется и меня расстреляют… Потому и дал согласие. К тому же, без этого меня бы не выпустили обратно… Так что дело не в принципах, а в людях!

– Согласен. Люди – это главное. Кстати, я бы хотел посмотреть на ваших людей…

Руководитель нелегальной сети кивнул.

– Я это предвидел.

Он глядит в окно. Промозгло-холодные фасады старинных домов, заснеженный асфальт, хлопья снега, планирующие в вальсе с низкого темного неба…

– Настоящая русская зима, вам не кажется? Как картина…

Я не отвечаю. Это лирика. Сейчас она неуместна.

Мое настроение передается Дивервассеру. Либо он читает мысли, либо чувствует настрой биоволн. Во всяком случае, от возвышенной поэзии он мгновенно переходит к суровой прозе.

– Два парня у витрины магазина. Парень за рулем «фольксвагена». Четвертый – вон тот, в синей куртке. Пятого не видно – он в машине, на заднем сиденье…

Ледяной, бездушный, механический голос. Голос из далекого прошлого. Из войны. Таким тоном наблюдатель называет снайперу координаты целей.

У меня опустились руки. Но не от тона. Самому молодому «парню» не меньше сорока. Тому, кто за рулем, – за пятьдесят. Правда, у него лицо бывалого человека. Очень бывалого. Прямо говоря – головореза. И все же… Надеюсь, герр Дивервассер не шутит…

Я перевожу взгляд на своего сотрапезника. Нет, он явно не склонен к шуткам.

– Сами понимаете, люди стареют, а притока новых сил нет, – поясняет он, продолжая читать мысли. – Но когда-то считалось, что у меня одна из самых боеспособных групп в Европе. С тех пор мало что изменилось. Кое-что, конечно, изменилось, но не радикально. Я, например, и сегодня перебью выстрелом сигарету у вас во рту…

Ну что ж, в конце концов, мы партнеры и должны доверять друг другу. Тем более что особого выбора у меня нет. Да и не особого – тоже.

– Хорошо, что я не курю сигарет, только сигары. Сигара толще, и в нее легче попасть…

– Может быть, лучше вы? – спрашивает Ивлев, задерживая палец над телефонной клавиатурой. Он заметно нервничает.

– Это будет подозрительно: ведь мы едва знакомы…

– Набирай, не тяни резину! – приказывает Фальшин.

Когда я объяснил, что руководителем акции «Л» стал не по инициативе Центра, а в силу привходящих обстоятельств, и это никак не связано с предстоящими кадровыми перемещениями, резидент заметно приободрился. В помещениях резидентуры телефонов нет, поэтому мы втроем сидим в официальном кабинете атташе посольства: для правдоподобия Ивлев должен звонить именно со своего аппарата. Но он застыл, как соляная статуя.