Дик Фрэнсис - На полголовы впереди Страница 17

Для канадца это последнее и было, возможно, серьезной приманкой, но заинтересовать Филмера само по себе, безусловно, не могло. Я вздохнул. Еще одной хорошей идеей меньше. По-прежнему оставались два главных вопроса зачем Филмер отправился в эту поездку и почему он приложил столько усилий, чтобы стать владельцем. И ответы на них были одинаковые: не знаю, не знаю.

Очень полезная информация.

Мы не спеша выпили кофе, непринужденно болтая о том о сем. Она рассказала, что когда-то хотела стать писательницей и устроилась на работу в издательство («чего настоящие писатели, как выяснилось, никогда не делают»), но организовывать детективные представления в фирме «Мерри и компания» ей нравится гораздо больше.

— Мои родители, — сказала она, — практически с самого рождения говорили мне, что я стану писательницей, что это у нас в крови, и я выросла с этой мыслью. Но они ошиблись, хотя я долго старалась, а потом еще жила с этим человеком, который более или менее заставлял меня писать. Но, знаете, когда в один прекрасный день, после того как мы расстались и слезы у меня высохли, я сказала себе, что никакая я не писательница и никогда ей не стану, а лучше займусь чем-нибудь другим, — это было такое облегчение! Я вдруг почувствовала себя свободной и такой счастливой, какой еще никогда не была.

Теперь, задним числом, это выглядит довольно глупо — что я столько времени не могла понять, чего хочу. Мне, можно сказать, внушили, что я должна писать, и мне казалось, что мне самой этого хочется, но когда дошло до дела, это оказалось мне не по плечу, и я так долго по этому поводу сокрушалась...

— Она усмехнулась. — Наверное, вы решите, что я ненормальная.

— Конечно, нет. А что вы писали?

— Какое-то время сотрудничала в одном еженедельнике для женщин — беседовала с людьми и описывала их жизнь, а иногда и сочиняла биографии, если за неделю мне ни разу не попадался какой-нибудь интересный или яркий человек. Не будем об этом говорить. Это было ужасно.

— Я рад, что вы от этого избавились.

— И я тоже, — от всей души согласилась она. — Теперь я иначе выгляжу, иначе себя чувствую, и здоровье у меня стало лучше. Раньше я постоянно болела — всякие насморки, грипп и все такое, а теперь ничего такого со мной не бывает. — Ее глаза весело сверкнули при свете свечей, подтверждая ее слова. — И вы такой же. Беззаботный. По вам сразу видно.

— Разве?

— Я права?

— По-моему, попали в самую точку.

И нам крупно повезло, подумал я, расплачиваясь по счету. Беззаботность — редкое сокровище в этом мире, слишком богатом горестями, сокровище, которое недостаточно ценят и которым сплошь и рядом жертвуют ради агрессии, алчности и нелепых племенных ритуалов. Интересно, было ли беззаботным племя тесаных камней десять тысяч лет назад? Вероятно, нет.

Мы с Нелл дошли пешком до ее машины, оставленной на стоянке недалеко от офиса «Мерри и компании». Она сказала, что живет в двадцати минутах отсюда, в крохотной квартиру у озера. На прощание мы поцеловали друг друга в щечку, и она поблагодарила меня за приятный вечер, весело сказав, что мы увидимся в воскресенье, если только она не сгинет без следа под бременем множества дел, которые должна сделать за субботу. Я провожал взглядом огни ее автомобиля, пока он не свернул за угол, а потом пешком дошел до своего отеля, безмятежно проспал всю ночь, а на следующее утро ровно в десять явился в отдел общественных связей вокзала Юнион.

Сотрудница отдела, в высшей степени деловая дама, из разговора с Нелл поняла, что я один из актеров, поскольку они и раньше помогали устраивать актеров, а разубеждать ее я не стал. Она развернула меня обратно и повела через гулкий центральный зал (который, как она заметила на ходу, имеет семьдесят шесть метров в длину и двадцать пять метров в ширину, а его свод, крытый черепицей, возвышается над полом на двадцать семь метров) и через массивную дверь в цокольный этаж — точную копию величественного зала над ним, только без всяких украшений. Это было подземное помещение, простиравшееся, казалось, до бесконечности во все стороны, — здесь готовили еду, стирали белье и выполняли всевозможные мелкие работы по обслуживанию поездов. Здесь находилась даже маленькая электростанция, и повсюду работали маляры и плотники.

— Сюда, — сказала она, стуча каблучками впереди меня. — Вот отдел форменной одежды. Они вами займутся. — Она пропустила меня в дверь, сообщила тем, кто был внутри: «Это тот актер» — и, кивнув, предоставила меня собственной судьбе.

Люди, сидевшие в отделе, оказались дружелюбными и столь же деловыми.

Одна женщина шила на швейной машинке, один мужчина работал за компьютером, а другой спросил, какой у меня размер воротничка.

По стенам комнаты шли полки, где лежали сотни аккуратно сложенных сорочек в светлую серо-белую полоску с такими же полосатыми воротничками, длинными полосатыми рукавами и манжетами на пуговицах.

— Манжеты должны быть всегда застегнуты, если только вы не моете посуду.

Ну уж дудки, мыть посуду вы меня не заставите, подумал я про себя.

На двух рядах вешалок висели на плечиках жилеты цвета «золото урожая».

— Жилет должен быть всегда застегнут на все пуговицы.

Еще там были бесконечные ряды аккуратно развешанных серых брюк и пиджаков и множество коробок с серыми, желтыми и коричневыми галстуками в полоску.

Мужчина, взявшийся мне помогать, тщательно следил за тем, чтобы все вещи, которые он мне выдает, сидели как можно лучше.

— Служащий «Ви-Ай-Эй» должен всегда быть безупречно одет и безукоризненно опрятен. Мы подробно инструктируем каждого, как ухаживать за своей одеждой.

Он выдал мне серый пиджак, две пары серых брюк, пять сорочек, два жилета, два галстука и серый плащ-дождевик. Каждый раз, убедившись, что вещь пришлась мне по фигуре, он называл размер мужчине, сидевшему за компьютером.

— Мы знаем размеры всех до единого служащих «Ви-Ай-Эй» по всей Канаде.

Надев сорочку и желтый жилет, я взглянул в зеркало и увидел, что на меня смотрит оттуда официант Томми. Я улыбнулся своему отражению и подумал, что вид у этого Томми уж очень самодовольный.

— Вам удобно? — спросил мужчина, который помогал мне одеться.

— Очень.

— Никогда ничего не меняйте в этой форменной одежде, — сказал он. Стоит что-то изменить, и всем станет ясно, что вы актер. — Спасибо.

— Эту форму — брюки, сорочку, галстук и жилет — носит при исполнении обязанностей весь обслуживающий персонал мужского пола. То есть проводники спальных вагонов и бригады вагоновресторанов. Только в ресторанах они иногда надевают фартуки.

— Спасибо, — сказал я еще раз.

— Старший официант, который распоряжается в вагоне-ресторане, носит серый костюм без жилета и фартука. По этому признаку вы его узнаете.

— Ясно.

Он улыбнулся:

— Что делать, вам скажут. Сейчас мы отведем вам шкафчик, где вы можете оставить все это до воскресенья. Перед посадкой заберете одежду и наденете ее здесь, в раздевалке. Свою одежду вы возьмете с собой в поезд. Когда наша форма вам будет уже не нужна, прошу вас ее вернуть.

— Ясно, — сказал я еще раз. Когда я снова переоделся в свою одежду, он по нескольким узким коридорам провел меня в комнату с тесными шкафчиками, в одном из которых едва поместилась форма Томми. Он запер металлическую дверцу, отдал мне ключ, вывел в центральный зал вокзала и с улыбкой сказал:

— Желаю удачи. Не пролейте ничего на брюки.

— Большое спасибо, — сказал я.

Вернувшись в отель, я попросил портье заказать мне автомобиль с шофером, чтобы отвезти меня на «Вудбайн», подождать там до вечера и привезти обратно. «Никаких проблем», — сказали мне. Стоял прекрасный солнечный осенний день, дождя не обещали, поэтому я подвил волосы и надел темные очки и свитер со скандинавским рисунком, чтобы слиться с толпой на скачках.

Вообще-то, когда случайно столкнешься с незнакомым человеком, нелегко потом припомнить его лицо, разве что у вас есть на то особая причина или же оно чем-то заметно выделяется. Поэтому я был более или менее уверен, что никто из тех, кто поедет этим поездом, не узнает меня, даже если я нечаянно окажусь рядом на трибуне. И действительно, я получил наглядное тому доказательство почти сразу же, как только протолкался к паддоку, потому что там стоял Билл Бодлер, разглядывая входящих зрителей, и его взгляд, на мгновение остановившись на мне, скользнул мимо. Вот ему, с его рыжими волосами и рубцами на лице, затеряться в толпе трудно, подумал я. Я подошел к нему и сказал:

— Будьте любезны, вы не скажете, который час?

Он взглянул на часы, а не на меня и, ответив своим хрипловатым голосом: «Час двадцать пять», — тут же снова стал смотреть через мое плечо в сторону входа.

— Спасибо, — сказал я. — Я Тор Келси.

Он мгновенно перевел взгляд на меня и едва удержался от смеха.

— Когда Вэл мне об этом рассказывал, я ему с трудом поверил.