Юлия Вознесенская - Благодарю за любовь Страница 17

— Мы переведем вас через границу и посадим на поезд. Вы доедете до Франкфурта, с вокзала позвоните вот по этому телефону Людмиле Алексеевне Мироновой и скажете ей, что вас прислал Лев Александрович Рудкевич, — проинструктировали его супруги Кац, занимавшиеся нелегалами.

Переход через Альпы оказался неожиданно легким: его довезли на поезде до Инсбрука, там пересадили в автомобиль, потом высадили возле какого-то кладбища, и проводник провел его по кладбищенским дорожкам до ворот на другом конце кладбища — а ворота выходили, как оказалось, уже в Австрию! Везший его автомобиль между тем объехал городок, проехал через контрольно-пропускной пункт и подобрал его на дороге, идущей вниз от кладбища. Они доехали до городка Гармиш-Паттенкирхен, где его посадили на поезд до Мюнхена и оставили одного. В Мюнхене Виктор самостоятельно пересел на другой поезд, пользуясь очень подробным расписанием, которое нашел на сиденье в купе; такие же расписания, где указывались все остановки и все возможные пересадки, лежали и на пустых сиденьях: народу в поезде было немного. Он вполне благополучно доехал до Франкфурта, страдая разве что от голода; вода у него была с собой, ему дали пустую бутылку, которую он наполнил чаем еще в Вене. Чай, конечно, остыл, но до Франкфурта его хватило. А вот еды не было, потому что не было уже и денег, только немецкая мелочь на телефон, которую ему подарили от щедрот своих супруги Кац.

— Здравствуйте, я от Льва Александровича Рудкевича, — представился он, набрав записанный на бумажке номер. — Он сказал, что я мог бы остановиться у вас. Я из Ленинграда…

— Вы от Левушки? — радостно переспросил высокий женский голос. — Ну конечно же, вы можете у меня остановиться! Приезжайте! Вы на Главном вокзале? Это очень удачно! Садитесь на электричку и доезжайте до Эпштайна, а тут я вас встречу. Только скажите, как вы выглядите.

— Знакомые девушки говорят, что очень сексапильно…

— Что-что? Не слышу, не поняла… Какого цвета на вас пальто?

Шел такой же, как сегодня, густой снег. На открытом перроне в Эпштайне его поджидала полная круглолицая женщина в огромном пуховом платке, повязанном поверх слишком легкого даже для мягкой германской зимы пальтеца. На руках у нее были не перчатки, как положено даме, а какие-то детские варежки с пестрым рисунком, а в руке она держала пластиковый пакет. Знакомясь, он хотел поцеловать ей руку, но Милочка, здороваясь, не сняла варежку; хотел галантно забрать у нее пакет, но она воспротивилась:

— Что вы, что вы! У вас и так вон какой чемодан. Ну, как там поживает наш Левушка?

У Виктора на этот счет были точные инструкции.

— У Льва Александровича все в порядке. Он все такой же лохматый чудак и добряк, обо всех хлопочет, всем помогает. Вот и мне тоже помог: прислал к вам, уверяя, что вы можете приютить меня на несколько дней и помочь начать оформление политического убежища. Я только, право, не знаю, удобно ли это? — последнюю фразу он добавил уже от себя.

— Ой, да что вы! Конечно, удобно! Левушка мой старый друг, я ему стольким обязана, и его друзья всегда будут моими лучшими друзьями, вы так и знайте!. Так что, пожалуйста, ни о чем, ни о чем, ну просто совершенно ни о чем не беспокойтесь: все что нужно будет сделано, а что я не сумею сама — помогут сделать другие. Левушку все знают и любят, и никто-никто не откажется помочь его другу!

«Какая же ты восторженная и наивная, настоящая «милочка»!» — чуть раздраженно подумал Виктор. А она продолжала:

— Сейчас мы придем ко мне домой — это совсем недалеко, городок у нас крошечный — и я накормлю вас с дороги. Хорошо, что вы позвонили и я успела зайти в магазин до закрытия, а то у меня дома еды маловато. Я работаю во Франкфурте, в «Посеве», ну и обедаю там, а дома у меня только чай да кофе… ну и немного сластей.

«Оно и видно, что питаешься ты сластями да сдобой — сама как булочка!» — подумал Виктор. Он улыбался, слушая Милочкин щебет: поддерживать разговор не хотелось, и улыбка заменяла слова, как обычно в таких случаях.

Когда они дошли до Милочкиного дома, стоявшего на краю лесопарка, вошли в ее крошечную квартирку и она размотала свой ужасный старушечий платок и сняла пальтецо, он понял, что сексапильности в ней не меньше, но и не больше, чем в свежей булочке на витрине: если очень хочется есть — так даже и в самый раз.

Он спокойно принимал ее заботы и хлопоты, считая, что оплата их входит в те тысячу двести марок, что он отдал Кацам: вот пусть они сами и произведут с ней расчет, а ему надо отдохнуть с дороги… Но случилось непредвиденное. Не успели Милочка с Виктором отужинать, как зазвонил стоявший в прихожей телефон. Милочка пошла к нему, и Виктор, холодея, услышал следующее:

— Левушка, дорогой, здравствуйте! Ах, ну о чем разговор, разве для вас может быть поздно? Приезжайте немедленно, я ужасно соскучилась, сто лет не виделись. Кстати, у меня в гостях ваш хороший знакомый… А вот приезжайте и сами увидите! Ну, мы ждем вас! — Она положила трубку и, вернувшись на кухню, объявила: — А к нам сейчас явится Лев Александрович собственной персоной!

— В самом деле? Это прекрасно, но… Мила, я считаю своим долгом сказать вам важную вещь. Дело в том, что я не совсем тот, за кого вы меня принимаете.

— Как это понять? — опешила Милочка.

— Я вижу, вы считаете, что я друг вашего знакомого Льва Александровича Рудкевича. Так вот, это не так. Я с ним даже не знаком. Это его друзья мне дали ваш телефон и велели сослаться на него.

— Ну и какая разница? — пожала круглыми плечами Милочка. — Друзья Льва Александровича — мои друзья, а значит, и их друзья — тоже. А с ним самим вы познакомитесь минут через сорок, вот и все.

Когда появился Лев Александрович, высокий, лохматый и действительно очень симпатичный, история стала постепенно проясняться.

— Виктор Николаевич! Так кто же из моих венских друзей прислал вас к Людмиле Алексеевне?

— Юрий Кац и его жена Лиля.

— Юрий Самуилович и Лилия Ефимовна? Знаю, знаю… У них еще сын Самуил Юрьевич.

— Да нет, сын у них совсем маленький, еще в пеленках…

— Так наверняка он и есть! — засмеялась Милочка. — Наш Лев Александрович даже младенцев величает по имени-отчеству.

Еще через пятнадцать минут выяснилось, что ни телефона, ни адреса Милочки Лев Александрович Кацам не давал и не думал давать, зная, что это ловкачи и торгаши, и уж тем более никого к ней не посылал.

— Как же так? — поразилась Милочка. — Последний год почти каждый месяц кто-нибудь приезжает во Франкфурт и просится на постой от вашего имени!

— Боже мой! — ужаснулся Лев Александрович. — Могу себе представить, сколько же у вас было хлопот с этими самозванцами!

— Честно говоря, так оно и было, — грустно сказала Милочка. — Некоторые так капризничали, что я не понимала, почему они столько всего от меня требуют: и документы помоги подать, и на пособие встать… Как будто я им обязана! А у меня ведь работа, у меня нет времени по учреждениям в очередях сидеть. Оказывается, они так и считали — что я все это должна для них делать, что мои услуги оплачены! Фу, как противно…

— Почему же вы ни разу мне не позвонили и не пожаловались? — сокрушался Лев Александрович.

— Левушка, да мне это и в голову не пришло! Я ведь знаю, сколько вы сами возитесь с прибывающими в Вену эмигрантами и как они порой вам на голову садятся. Ну вот я и думала, что всего лишь делю с вами заботы. Нет, ну какие же мазурики, а?

— Не мазурики, а гешефтмахеры. Они наверняка не даром все так толково организовали. — Тут они оба вспомнили про Виктора и посмотрели на него. — Виктор Николаевич, а сколько они взяли с вас за всю эту операцию?

— Тысячу двести долларов. Я отдал Кацам все, что у меня было.

— А Мюнхен они вам случайно не предлагали?

— Предлагали. За тысячу долларов. Но советовали выбрать Франкфурт.

— Тысяча долларов — это обычная такса за нелегальный переход границы. Так что наше с вами участие в этом гешефте, Людмила Алексеевна, оценивалось в двести долларов. Немалые, между прочим, деньги для эмигрантов! Да и для нас с вами, если бы мы в самом деле в этом участвовали. И все равно мы с вами, сами того не ведая, стали участниками ряда уголовных преступлений.

— Ой, какой ужас! — испугалась Милочка.

— Людмила Алексеевна, послушайте меня внимательно! В Вене уже несколько человек за такие дела получили по два-три года тюрьмы с последующим выдворением из страны. Причем, как вы понимаете, ни СССР, ни европейские страны этих мошенников принимать не желали, а потому все они отправились в Израиль.

— Бедный Израиль!

— Не скажите! Еще Бен-Гурион говорил, что государство может считаться состоявшимся только тогда, когда у него появятся свои собственные преступники и проститутки. Так что деятельность супругов Кац в конце концов окажется направленной на укрепление государства Израиль: я сделаю все, чтобы их выслали. Но сначала пусть посидят в германской тюрьме и подумают перед дорогой на историческую родину! — Лев Александрович даже встал и потряс кулаком. Но потом сел и сказал: — Да нет, ничего не выйдет. Кац отсидит и останется в Вене: его сын родился в Австрии и имеет право на гражданство. Пока он будет сидеть, Лилия Ефимовна будет хлопотать об австрийском гражданстве и тоже наверняка его получит.