Ксавье Монтепен - Кровавое дело Страница 17

— Нет, сударыня, я только служанка madame Анжель. Но я часто заменяю мою госпожу и поэтому могу услужить и вам.

— Нет, благодарю, я желала бы поговорить с самой madame Анжель.

Служанка с любопытством посмотрела на Сесиль Бернье, как бы желая взглядом проникнуть за вуалетку, и сказала:

— Значит, вы пришли по личному делу?

— Да, по личному.

— Дело в том, что madame Анжель теперь нет дома.

— Но, вероятно, она скоро вернется?

— Напротив, она вернется очень не скоро. Она будет к десяти часам вечера, никак не раньше.

— Мне непременно нужно ее видеть.

— У вас, вероятно, очень спешное дело?

— Да, и даже очень спешное.

— В таком случае, сударыня, я попрошу вас зайти сегодня вечером в десять часов еще раз.

— Я приду.

— Наверное?

— Да.

— Я потому спрашиваю, что, если барыня вернется немного раньше, я предупрежу ее, и она подождет вас.

— Да, прошу вас, предупредите ее.

— Угодно вам сказать ваше имя, сударыня?

— Это совершенно бесполезно, потому что ваша госпожа меня вовсе не знает.

С этими словами Сесиль вышла и отправилась прямо домой.

— Уже вернулись, барышня? — несколько удивившись, встретила ее Бригитта, которая вовсе не ожидала ее так скоро.

— Да. Я не застала той особы, к которой ходила, и должна опять идти туда сегодня вечером.

— Барышня как будто чем-то недовольна и расстроена.

— Да, мне досадно, что я ходила без всякой пользы.

— Полноте! Прогуляться никогда не мешает; вы и без того все время сидите дома.

Сесиль вернулась к себе в комнату, скинула шубку и шляпку, вынула из книжки пятьсот франков и заперла их в туалетный столик, а остальные оставила в отцовском письме.

Сесиль подкатила к камину большое кресло, упала в него, истомленная усталостью и треволнениями дня, и погрузилась в мрачную думу.

Мы отправимся с читателем во внутреннюю часть Парижа, выйдем на бульвар Сен-Мартен и попросим его войти вместе с нами в гостиницу, или, лучше сказать, таверну, известную под именем «Auberge des Adrets».

. Эта таверна находится как раз на том месте, где прежде было Cafe de la Porte-Saint Martin. В нее ведут два входа: один с бульвара Сен-Мартен, известный всем, другой сообщается с улицей Бонди.

В этот момент в маленькой таверне находилось очень немного посетителей. Несколько человек безмятежно пили пиво. В сторонке за маленьким столиком сидел одинокий посетитель и пил абсент. Он казался погруженным в глубокую задумчивость.

Это был красивый молодой человек, до того бледный, что казалось, под прозрачной кожей не было ни кровинки.

Глубокие впалые глаза, обведенные черными кругами, горели ярким, неестественным, зловещим блеском.

Это оригинальное лицо красиво оттенялось черной, слегка волнистой бородой. Такие же черные, густые волосы крупными кудрями обрамляли бледное лицо незнакомца. Высокий, замечательно красивый лоб показывал развитый ум. Руки без перчаток отличались белизной и изяществом.

Ноги были бы очень красивы, но сапоги на них порыжели и от долгого употребления приняли очень некрасивую форму.

Хорошо скроенное, заботливо вычищенное платье также свидетельствовало о своей долгой принадлежности владельцу. Видно было, что он переживает трудные времена.

Часы с кукушкой пробили четыре.

Незнакомец поднял голову и посмотрел на дверь, выходящую на бульвар.

Как раз в эту минуту дверь отворилась, и вошел господин, очень хорошо одетый, укутанный в теплое пальто с меховым воротником. Новому посетителю было не более тридцати лет.

Между ним и любителем абсента не существовало никакого положительного сходства, но одинаковый цвет волос, кожи и похожее выражение лица ясно указывали, что у них общее место рождения — Италия.

Новоприбывший быстро осмотрелся. Человек в поношенном платье делал ему нетерпеливые знаки. Тот заметил и подошел к нему. Они обменялись рукопожатием, с виду казавшимся дружеским.

— Ты писал, чтобы я пришел сюда поговорить с тобой, я и пришел, — начал любитель абсента. — Ну садись, добро пожаловать! Может быть, ты принес мне богатство? Признаюсь, что это было бы очень кстати.

Слова эти были произнесены на чистейшем итальянском наречии, родном языке обоих незнакомцев, так как и тот и другой родились во Флоренции.

— Богатство? О нет, мой бедный друг, — ответил его собеседник, взяв стул и спокойно усаживаясь.

— Может быть, место, на которое ты подавал мне надежду?

— И тут разочарование. Мне ничего не удалось сделать для тебя.

— А, черт возьми! Я заранее был уверен! — проговорил первый, на этот раз уже по-французски и без малейшего акцента, на самом чистейшем парижском наречии. — Разве возможен какой-нибудь успех, когда речь идет обо мне? Никто меня не хочет!

— Все бы тебя хотели, мой милый друг! Никто и не думает отрицать твоих достоинств. Но, признаюсь, твоя репутация всех пугает.

— Да, я знаю, меня зовут «любителем абсента»…

— И, к несчастью, вполне справедливо. Ты напиваешься.

— А кто виноват?

— О, Господи, я и не думаю отрицать смягчающие обстоятельства. Я знаю, что неудачи и разочарования заставили тебя искать утешения и забвения в пьянстве. Я говорю это на все лады всем, кого хотел бы завербовать в твою пользу. Я повторяю им это тысячи раз.

— Ну и что же?

— А знаешь, что мне на это отвечают?

— Нет.

— Буквально следующее: надо было искать утешения и забвения в труде, а не в пьянстве.

Молодой человек сделал гневный жест.

— Все это только предлог для отказа, и ничего больше! — воскликнул он. — Дело-то все в том, что мои собратья завидуют мне и боятся.

— Есть и этот грех, мой милый Анджело. Во время оно ты работал много и энергично. Твои знания далеко превосходят их знания и могли бы обнаружить их несостоятельность. Они опасаются тебя. А между тем если бы ты отказался от абсента и карт, то, право, было бы возможно подыскать тебе в больнице место, которое бы вполне соответствовало твоим талантам и знаниям. Несомненно, ты не замедлил бы занять первое место среди собратьев.

— Пьяница и игрок! Вот моя репутация! — проговорил молодой итальянец, рассмеявшись таким смехом, который было больно слушать. — А что, ведь это истинная правда! Я люблю и абсент, и карты! А ведь прежде я ненавидел и то, и другое. Я люблю карты, потому что они дают мне те скудные гроши, на которые я живу! Я люблю пьянство, потому что оно хоть на какое-то время создает смеющийся мираж вместо подавляюще-грустной действительности. Но пусть мне доставят возможность и средства подняться! Пусть мне дадут больных! Пусть, наконец, отворят двери полезной и честной жизни, и пусть тогда скажут, если у кого язык повернется, что Анджело Пароли — игрок и пьяница!

— Я всем говорю и повторяю то же самое, сколько у меня хватает сил.

— И ни один из них, кому ты говорил это, — с горечью продолжал Анджело Пароли, — не подумал, что, относясь ко мне так безжалостно, осуждая меня на вечную нищету, они толкают меня к отчаянию, даже к преступлениям? Ни одному из них это и в голову не пришло? Что за подлые эгоисты! Я презираю их! Ненавижу! Я кровь, жизнь бы свою отдал, чтобы отомстить им как можно ужаснее!

— Ты мог бы сделать это!

— Каким образом?

— Подавив их всех до одного собственным превосходством. Я знаю тебя, отлично знаю! У тебя есть недостатки, допустим, даже пороки, но ты первоклассный специалист в своем деле. Тебе только нужно было бы организовать собственную лечебницу, и тогда все те, которые теперь относятся к тебе с презрением, стали бы гнуть перед тобой спину.

Анджело Пароли только пожал плечами.

— Лечебницу! — повторил он. — Ты, кажется, смеешься надо мной, мой бедный Аннибал! Какая тут лечебница, когда человеку часто не на что бывает пообедать!

Последовало минутное молчание; Аннибал прервал его:

— Я хочу предложить тебе кое-что.

— Что-нибудь серьезное?

— Да.

— Говори, я тебя слушаю.

— Ты знаешь Грийского?

— Поляка?

— Его самого. Как твое мнение на его счет?

— Это великолепный глазной врач. Но он стареет и поэтому страшно придерживается рутины.

— Старик и сам все отлично понимает и поэтому ищет или покупателя, или компаньона.

— Да, я знаю. Но его глазная лечебница стоит страшно дорого. Чтобы войти с ним в компанию, нужно было бы внести чистыми деньгами сумму, которая представляла бы половину стоимости всего заведения. Ну-с, а стоимость эта равняется чему-то вроде четырехсот тысяч франков. Затем барыши стали бы делиться пополам, а через пять лет он бы ушел совсем, предоставив лечебницу в полное владение своему компаньону. Это великолепное дело. Но, к несчастью, сейчас же необходима громадная сумма. Может быть, ты хочешь предложить ее мне? Это было бы очень мило!