Наталья Солнцева - К чему снится кровь Страница 18

Когда я вошла в спальню барышни, там уже зажгли свечи. Пахло валериановым корнем, воском и паническим страхом. Именно так все и было, Марго!

Лушка – горничная – полуодетая, с растрепанной косой, переминалась с ноги на ногу у кровати Александры, загораживая от всех картину происшедшего. Мария Федоровна стояла, опустив руки, с отрешенным лицом, бледная и растерянная.

– Лукерья!

Лушка испуганно обернулась на голос и тут же снова, словно зачарованная открывшейся перед ней картиной, повернулась к барышне.

– Лукерья! – повторила Мария Федоровна властно. – Отойди!

Голос Марии Федоровны приобрел стальные нотки, ослушаться было невозможно. Лушка, не отрывая взгляда от изголовья кровати Александры, стала пятиться назад, все быстрее и быстрее… И вдруг с громким, истерическим, каким-то дурным криком кинулась вон из комнаты.

На постели лежала барышня, глаза ее, широко раскрытые, уставились в потолок, бледное до синевы лицо было искажено гримасой ужаса. Мы подошли поближе. На ее шее отчетливо выделялись синяки, как будто бы ее душили.

– Что случилось? – спросила я, не слыша своего голоса.

– Она мертва…

– Что?..

– Она мертва, – повторила Мария Федоровна негромко. – Мертва. Надо закрыть ей глаза…

Она провела рукой по лицу барышни сверху вниз. Веки опустились, и та стала выглядеть спящей, которой снится страшный сон.

Мы стояли, пораженные, не зная, что делать, что говорить…

Не буду описывать, что происходило дальше. Доктор, за которым немедленно послали, определил смерть от удушья. Происхождение странных пятен на шее вызвало у него такое же недоумение, как и у нас.

Лушка и молодые горничные, ночевавшие в спальне Александры, были строго допрошены. Они оказались на редкость бестолковыми, – рыдали, крестились, божились, ничего не могли объяснить. Все сходились в одном: барышня боялась какого-то призрака, который якобы собирался ее задушить. Она неоднократно говорила об этом и доктору. Но все приписывали сии слова больным нервам, расстройству сна и крайней возбудимости.

Происшедшее произвело на меня гнетущее впечатление. Словно злой рок поразил эту семью, этот большой, богатый и гостеприимный дом. Мария Федоровна велела мне ничего никому не говорить ни о кровавом пятне, ни о наших ночных дежурствах и подозрениях.

– Теперь это уж ни к чему ворошить. Бесполезно. А нас станут ругать за то, что мы молчали.

Для посторонних смерть Александры не была ни странной, ни неожиданной. Она давно болела, все это знали, никто не удивлялся. Жалели только, что молодая – жить бы еще да жить.

Покойную положили в большой зале на возвышении, сплошь усыпанном алыми цветами, – в белоснежном пышном наряде, надели и ее любимые серьги. Багровое сияние, призрачное и неуловимое, разливалось возле гроба, окрашивая бледные щеки покойницы жутковатым румянцем…

Я приходила попрощаться с барышней, которая, словно живая, лежала среди цветов и свеч. Мысленно попросила прощения у мертвой, как это принято у русских, сама простила ей все и вышла.

Надо ли говорить, что с той самой минуты мной овладело непреодолимое желание как можно скорее покинуть это место и этот дом.

Я вижу из окна освещенную солнцем липовую аллею, – девки ощипывают кур для поминок; прохаживаются туда и сюда приехавшие помещики, курят сигары. Женщины в трауре нелепо выглядят на фоне ярко-голубого неба и зелени. Готовят экипаж. Вот идут за моим багажом…

Последняя страница моей повести закрывается. Будет ли у нее продолжение? Бог весть!..

КОНЕЦ ДНЕВНИКА ГУВЕРНАНТКИ

ГЛАВА 9

Вален оперся об открытую дверцу машины и стоял задумавшись. Папаша Ника давал им автомобиль без разговоров, когда угодно. Лунный свет делал все вокруг призрачным и нереальным. Незаметно для себя Вален перенял привычку Ника принимать эффектные позы. Загадочный мужской силуэт, – вылитый лорд Байрон, – грозный и величественный на черном фоне ночи, приводил его в восторг. Не верилось, что этот отважный искатель приключений совсем недавно сидел, съежившись от холода, под старым клетчатым одеялом и рисовал себе жуткую перспективу бомжа и попрошайки. Все-таки жизнь может быть такой прозаической! Ну, ничего. Эдмон Дантес [5] тоже раздобыл свои сокровища ценой жертв и страданий. Зато потом…

Приятные грезы сменились необходимостью браться за лопату. Спина противно ныла, а ладони нестерпимо болели, растертые в кровь. Придется сегодня немного умерить пыл. Он достал из багажника бутылку водки, пластиковые стаканчики и банку с огурцами.

От огромной богатой усадьбы Баскаковых практически ничего не осталось. Время сровняло с землей прекрасный дом с колоннами, балконами и террасами. Остатки фундамента и кирпичной кладки заросли кустарником и высокой травой. От разбитого в английском стиле сада с тенистыми аллеями, фонтанами и беседками не осталось и следа. Просто счастье, что в архиве музея уцелел план усадьбы. Что бы Вален без него делал?

Где-то вдалеке тоскливо закричала ночная птица. Ник продолжал начатую работу. Его лопата с шумом вгрызалась в землю. Прочитав дневник, он пришел в ужас и долго отговаривал Валена искать злополучные серьги. Вален же нисколько не сомневался в том, что Александра, избалованная и капризная барышня, просто маялась от безделья и скуки, а посему и выдумывала всякие страхи. Ему стоило немалых трудов убедить в этом Ника. Приятель скулил от ужаса и умолял оставить его в покое. Что было невозможно, так как посвящать еще кого-то в тайну серег Вален считал недопустимым.

Они копали тут уже не первую ночь, и каждый раз пустырь выглядел как-то по-другому. Но одно было неизменно: здесь они оба чувствовали себя по-дурацки.

«Пустырь, конечно, не райский сад… Но дело даже не в этом. Здесь присутствует еще что-то, неуловимое… – подумал Вален. – Неистребимый отпечаток прошлого!..»

В непроглядном мраке шла своя жизнь. Раздавались непонятные шорохи, осыпалась разрытая земля, кто-то возился в кустах поблизости, слышались вздохи и писк. Ник старался ни о чем не думать. Ширк, ширк, – лопата врезалась в почву, которая на глубине стала сырой и мягкой.

Звук шагов не испугал Ника, а, наоборот, обрадовал. Это Вален.

– Ну как, принес? – ему было не по себе, хотелось выпить.

– Принес…

Вален разлил водку по стаканчикам. Пили молча. По телу разливалось приятное тепло, снимая напряжение и боль в мышцах.

– А хлеба чего не взял? – заныл Ник.

– Хватит с тебя огурцов. А то нажрешься, потом работать не хочешь! Сколько мы будем тут копаться? Сегодня серьги должны быть наши.

Приятели с новыми силами принялись за работу. Вален подравнивал лопатой дно ямы, чтобы можно было открыть дверь в подвал. Ржавый замок казался хлипким.

– Отойди на секунду!

Ник посторонился. Вален слегка стукнул по замку лопатой. Глухо звякнув, замок упал.

– Прогнил насквозь. Ну, пошли!

– Подожди! – Ник пытался оттянуть момент, когда ему придется переступить порог страшного подвала. – Я возьму фонари.

Он метнулся за фонарями, украдкой бормоча слова молитвы.

Из подвала на них пахнуло сырым и затхлым воздухом подземелья. Ник скривился от омерзения. Лучи света падали на осклизлые кирпичные стены и свод потолка. Где-то сочилась вода, капала. Кап… кап… В мрачный туннель вела каменная лестница.

– Закрой дверь! – Вален пошел первым, время от времени оглядываясь на Ника.

Маленькая площадка внизу заканчивалась низким проемом. Повсюду валялись остатки древесины, покрытые бурой плесенью. За проемом начинался узкий коридор. По бокам его зияли открытые ответвления. В тишине раздавались только звуки шагов.

– Неужели это тот самый дом? Не могу поверить! – голос Ника отразился от стен. – Слышишь, какая здесь акустика? – вымолвил он, дрожа от страха.

– Угу…

Вален смотрел по сторонам. Он торопился. Надо было успеть забросать яму и уехать еще до рассвета.

Приятели остановились. Прямо под ногами оказалась куча старого полусгнившего хлама, который когда-то был одеждой, а теперь превратился в месиво, по которому лазали сонмища мокриц.

– Фу, какая гадость! – вырвалось у Ника.

Во всех остальных помещениях, куда они заглядывали, было пусто.

– Запах прямо невыносимый! – заскулил Ник. – И холодно! Чувствуешь, какой холод?

– Да, довольно противно…

Валену тоже все это не нравилось, особенно воздух. Тошнотворный запах плесени и тления становился, казалось, все сильнее.

– Наверное, дохлые мыши воняют! – предположил Ник. – Или крысы… Как думаешь, здесь есть крысы?

Ледяная струя сквозняка ударила ему в лицо. Ник замер, с перепугу он не мог вымолвить и слова. Ему показалось, что чьи-то холодные пальцы дотронулись до его лба.

– Меня кто-то цапнул! – взвизгнул он.

– Чего ты орешь, придурок? – Вален потерял терпение. – Пошли! Ты что, к полу прирос?

Он начал трясти Ника, с тревогой вглядываясь в его побелевшее лицо. Наконец тот почувствовал, что может двигаться.