Последнее дело Холмса - Артуро Перес-Реверте Страница 18

Иисуса Христа не оказалось под могильной плитой: человек в полном одиночестве входит в лифт, который привозит вниз его бездыханное тело, пронзенное ножом; другой умирает от голода, находясь в запертом спортивном зале, хотя на расстоянии вытянутой руки там есть еда, третий погибает от пули, выпущенной из пистолета двести двадцать лет назад…

– Будто на смех здравому смыслу и законам физики, – кивнул я.

– Да-да. Невероятные преступления, совершенные намеренно или случайно.

Я провел в воздухе широкую дугу, показав на павильон:

– А это? То, что там случилось, было намеренно или случайно?

– Твердого мнения пока не имею.

Я показал на порог:

– Ничего необычного не замечаете?

Фокса мгновение всматривался в него.

– Нет, – ответил он.

Я улыбнулся с подобающим Шерлоку Холмсу пренебрежением:

– Вы смотрите и не видите, Ватсон.

Я думал, что получу улыбку в ответ, но у него на лице отразилась лишь растерянность.

– И чего же я не вижу?

– Чистоты. Порог – чистый. Внутри – песок и пыль, снаружи – песок, а на пороге чисто.

Фокса слушал меня с раскрытым ртом:

– Точно! И что же это значит?

– Пока не знаю. Вижу факт, а значения его не понимаю.

– Я был прав, – сказал он с нескрываемым восхищением. – Фильмы привили вам кое-какие навыки.

Я отмахнулся:

– Сказалось то, что я много лет читаю и перечитываю Конан Дойла, и не только чтобы проникнуть вглубь персонажа. Думаю, что дело в этом.

– Ну а веревка?

– Убийца должен был оправдать кровоподтек на виске Эдит. И придумал сделать так, чтобы казалось, будто веревка порвалась случайно… И создавалось впечатление, будто Эдит, падая, ударилась о табурет, который использовала для самоубийства.

– И потому мы с вами искали нож, – догадался Фокса.

– Да, потому. Убедившись, что Эдит Мендер мертва, убийца влез на табурет, намереваясь перерезать веревку. Вернее, надрезать, чтобы все выглядело так, словно веревка оборвалась под тяжестью тела.

– Так вот почему вы так долго всматривались в нее, когда мы все были в павильоне?

– Мое внимание привлекла еще одна деталь. Я заметил, что с одной стороны обрывок гладкий, словно чем-то отрезанный, а с другой – обмахрившийся, как будто его сильно тянули.

– А где нож?

– Не знаю. – Я взглянул туда, где в полумраке ревело море. – Может быть, убийца бросил его в воду; может быть, закопал в песок; может быть, унес с собой. Как сказал Шелли, «…и в ране этой исчезает нож»[36].

– А пропавшая веревка?

– Оставляя в стороне вмешательство сверхъестественных сил как нереальное и использование магии как недоказуемое, примем самый вероятный вариант: веревка пропала по той же причине, по которой пропал нож. Убийца опасался, что разрыв не будет выглядеть убедительно.

– По словам доктора Карабина, когда днем он вернулся в павильон, веревки уже не было.

Красный огонек моей сигареты разгорелся ярче.

– Да, разумеется. По его словам.

– Полагаете, он чего-то недоговаривает?

– Полагаю, он знает или думает, что знает, больше, чем говорит.

Фокса, как мне показалось, размышлял над чем-то еще.

– А что касается следов, то это просто что-то очень странное…

– «Странное дело – не значит сложное»[37]. Ибо оно, разъяснившись, может обернуться банальным.

– Но ведь отсутствие других следов…

– Да это же проще простого. Убийца, благо ночь была лунная, возвращался, ступая в свои собственные следы, которые оставил, когда направлялся в павильон. Кроме того, он мог на обратном пути заметать их.

– Чем?

Я огляделся по сторонам. И мне вспомнилось: наблюдать мир и разбивать его на значимые фрагменты, как если бы это были элементы математического множества, – вот метод. И наконец показал на металлический совок с деревянной ручкой, стоявший у входа.

– А метлы нет. А должна быть.

– Правда ваша. Но мы ее вообще нигде не видели.

– Завтра поищем при свете. Может быть, она где-то у отеля.

– Убийца мог ведь еще прийти и потом вернуться по самой кромке берега. От развалин венецианского форта.

– Мог, – согласился я. – Но это был бы ненужный риск. Даже если бы он вернулся в отель глубокой ночью, сомневаюсь, что он решился бы появиться там в мокрых башмаках. Мадам Ауслендер ложится поздно, а Спирос дежурит в холле – мало ли что может понадобиться постояльцу?

С этими словами я снова глубоко затянулся сигаретой. Потом далеко отбросил окурок, и красная точка, описав дугу, исчезла во тьме.

– Сперва надо будет уточнить одну деталь.

Я повернулся, чтобы войти в павильон, и Фокса последовал за мной.

– Примем как данность, что на острове нет никого, кроме нас, постояльцев отеля, и персонала? – спросил он вдруг.

Я немного подумал.

– Похоже, что так. Островок маленький.

– А если все же кто-то тайно проник сюда?

– Возможно, но маловероятно. Тут скорей попахивает каким-то внутренним конфликтом.

– В отеле?

– В отеле.

– О какой детали вы упомянули только что? – припомнил он мои слова.

– Эдит Мендер получила удар в левую сторону головы. В висок.

– И как это истолковать?

– Если ее ударили сзади, со спины, то естественно, чтобы удар пришелся в правый висок.

– Да. Но след от удара – слева.

– Тут два варианта. Либо Эдит Мендер стояла лицом к своему убийце. И знала его.

– А второй?

– Либо она все же стояла спиной, а убийца держал табурет в левой руке. Что возможно, только если он левша. Вот как вы.

Он вздрогнул и забормотал растерянно:

– Что за черт? Вы намекаете…

– Ни на что я не намекаю. – Я передал ему табурет. – Ну-ка, попробуйте взять его правой рукой.

Он повиновался. Держать на весу тяжелый тиковый табурет было трудно. Фокса попытался раза два взмахнуть им в воздухе. Орудовать табуретом ему явно было неудобно.

– Удивительно, – сказал он. – Задачка для первоклассника.

– «Любая задача окажется по-детски простой, когда услышишь объяснение».

– «Союз рыжих»?

– Кажется. Точно не помню[38].

– И что из этого следует? – спросил он, ставя табурет на пол.

– А то, что если жертву ударили сзади, то убийца был левшой.

– Вы уверены?

– Уверенным можно быть лишь в том, что смерть неизбежна.

И я задумался о левшах. Фокса не спускал с меня глаз:

– Вы не заметили, есть ли еще левши в отеле?

– Ганс Клеммер, – улыбнулся я.

– А как вы, черт возьми… – ошеломленно спросил Фокса.

– Он берет жену за руку, становясь справа от нее. Лопаточку для рыбы он держит в левой руке. И кофейную чашку – тоже.

– Вы разве видели, как он пьет кофе?

– Не видел, но пустая кофейная чашечка всегда стоит слева, ручкой наружу.

– Гений, – произнес Фокса с восторгом почти благоговейным.

Он схватил табурет и попробовал повертеть его то в одной руке, то в другой. Раза два он едва не задел мою голову. Я его не останавливал.

Он вдруг остановился сам и сказал, нахмурившись:

– Повернитесь, пожалуйста.

Я повиновался, позволив ему изобразить удар с левой руки. Потом с правой, так что воображаемый удар пришелся в то же самое место по диагонали. Выходило, что и так, и так можно было попасть в одно и то же место.

– Думаю, ваше построение ошибочно, – сказал он после нескольких проб. – Справа можно нанести удар сзади с такой же силой. Видите? Вот так, по диагонали слева направо. Или даже держа табурет обеими руками.

Я медленно обернулся. Поморгал в раздумье.

– Ну-ка, ну-ка… Повторите, пожалуйста.

Он снова выполнил эту серию, показывая мне движения, – поднял табурет над моей головой, изобразил удар с одной стороны, потом с другой. Держа табурет сперва одной рукой, потом двумя. Я смотрел на него, не меняясь в лице.

– А у вас остались еще эти крепкие сигареты?

Он вытащил пачку. Там лежали две штуки.

– Берите-берите, не стесняйтесь. У меня еще почти целый блок.

Он протянул мне одну, а другую взял себе, потом смял пачку. Я задумчиво выпустил дым. Взглянул на табурет.

– Я же говорил: перед вами – всего лишь актер.

4

Чутье лаконской собаки[39]

Поверьте, Ватсон, на сей раз мы столкнулись с достойным противником.

Артур Конан Дойл. Собака Баскервилей[40]

Мы возвращались в двенадцатом часу ночи. Едва ступив за порог застекленной двери, Фокса извинился,