Последнее дело Холмса - Артуро Перес-Реверте Страница 19

– Боюсь, я в самом деле выдохся, – извиняющимся тоном сказал он. – Было слишком много новостей, Бэзил. Слишком много сильных чувств.

Судя по всему, он не лукавил. От усталости под глазами у него залегли круги. Куда-то девались присущие ему подвижность и самоуверенность. Он был задумчив. Или, вернее, чем-то озабочен. И выражение лица было теперь не как у того, кто упоенно играет в сыщиков и убийц. Я подумал, что наш разговор в павильоне над телом Эдит Мендер подействовал на него сильней, чем ему бы хотелось обнаруживать. По крайней мере, я сделал для этого все возможное.

– Это естественно, – кивнул я. – Отдыхайте. Утром мы проснемся свежими и готовы будем продолжить нашу неумолимую охоту.

Он задумчиво разглядывал меня:

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Подозреваю себя самого.

– Что, простите?

– Подозреваю, что поторопился с выводами.

Губы его медленно раздвинулись в улыбке.

– Загадочные стенания на болотах…

– Именно так, друг мой. Доброй ночи.

Пока он шел по вестибюлю, я провожал его взглядом, а потом повернулся к стойке бара. Горела одна-единственная лампа, и в ее тусклом свете выстроившиеся в шеренгу бутылки казались грозной когортой. Жерар, сняв пиджак, расставлял вымытые бокалы и стаканы. Увидев меня, он хотел было надеть пиджак, но я жестом показал, что это вовсе не обязательно. И уселся на табурет перед ним.

– Выпьете чего-нибудь, мистер Бэзил?

– Тоник, пожалуйста.

Он поставил передо мной стакан с двумя кубиками льда и ломтиком лимона. И смотрел выжидательно, но я его разочаровал:

– Ничего нового.

Он кивнул, словно показывая, что иного ответа и не ждал.

– Женщины… – начал он, но осекся.

Я взглянул с интересом:

– Что «женщины»?

– Женщины действуют иначе. – Он пожал плечами. – Нас как-то виднее, что ли…

Я ничего не ответил. Метрдотель продолжал расставлять бокалы.

– Полагаете, она все же покончила с собой?

– Вероятней всего, – сказал я как можно более веско.

– Вот как? Что же, это лучший вариант… Как вам кажется?

– Конечно.

Я сделал глоток.

– Сегодня вы не играли.

Он чуть заметно улыбнулся:

– Обстановка не для мелодий.

– Тем не менее у вас это хорошо получается. Вы были музыкантом?

Улыбка стала шире, и под тонкими усиками вспыхнула золотая искорка коронки.

– Нет, таких высот я не достиг. Учился музыке в бытность мою студентом в Оране. Я оттуда родом. Таких, как я, мои соотечественники называют pied-noir[41].

– В самом деле? Я когда-то бывал на вашей родине: снимался в тех краях.

– Шерлока Холмса играли?

– Нет. Фильм назывался «Патруль в пустыне» – про Иностранный легион. Там играли Рэй Милланд и Рита Хейуорт. Не видели?

– К сожалению, нет.

– Да не жалейте. Немного потеряли, если не считать сцены, где Рита танцует в мавританском кабаре. – Я отпил еще немного. – Вот это стоило посмотреть.

Жерар с учтивым интересом облокотился на стойку:

– Вы снялись в «Гильде»?

– Нет, но обещал. – Я показал на бутылки за его спиной. – Обещал, обещал, пока не перестал обещать.

– Понимаю.

Он сказал это, поглядев на мой стакан. Я ответил улыбкой, достойной древнего стоика.

– В ту пору ваши земляки алжирцы и французы были в моде: там ведь шла почти настоящая гражданская война.

Улыбка его исчезла.

– Я уехал оттуда намного раньше, – сказал он серьезно. – Когда началась «странная война»[42], был мобилизован, а после разгрома Франции попал в лагерь для военнопленных.

– Вот оно что. Неприятный опыт.

– Ничего особенно неприятного не было. Я почти всю войну провел на фермах немецких крестьян, чьи сыновья были в армии. После освобождения работал в марсельском отеле «Лютеция», в каннском «Карлтон-Гриль» и еще кое-где. Потом уехал в Италию, оттуда на Корфу, в «Палас». Там меня два года назад и наняла мадам Ауслендер.

– Что вы думаете о постояльцах ее отеля?

Он ответил не сразу и осторожно:

– Видите ли, мистер Бэзил… Думать о клиентах не входит в мои обязанности.

– Понимаю и отношусь к этому с уважением, но, согласитесь, обстоятельства чрезвычайные. И ведь вы знаете, какое поручение я получил.

Он ненадолго задумался.

– Да ничего необычного не замечал. Пока не стряслось это несчастье с мисс Мендер.

– Какого вы мнения о докторе Карабине?

– Человек сдержанный, скромный… Полагаю, у него были проблемы на родине.

– Какого рода?

В виде ответа он неопределенно поморщился – и не более того.

– А супруги Клеммер? – продолжал я.

– В отпуску. Он промышленник, выпускает холодильники.

– А она?

– Молчалива до крайности, сами убедитесь.

– Послушная?

Он не ответил. Проверяя чистоту стакана, поглядел его на свет и наконец сказал:

– Она целыми днями вяжет или читает журналы. Кажется, я голоса ее ни разу не слышал.

– То есть ничего заслуживающего внимания?

– Совершенно ничего.

– О Пьетро Малербе, Нахат Фарджалла и о себе самом спрашивать не стану.

Вновь блеснул золотой зуб.

– О них вы осведомлены лучше, чем я.

– А этот испанец, Фокса?

– Симпатичный малый… Душа общества, как говорится.

– А что за дама была с ним?

– Кажется, француженка. Привлекательная, изысканная. Не первой молодости и, рискну предположить, замужняя.

– Рискнули. Что еще?

– В последнее время они спорили вполголоса. Какая-то у них вышла разладица. Дама эта собрала свои чемоданы и отбыла.

– И как он к этому отнесся?

– Не сказать, чтоб очень горевал. Напротив, у него улучшилось настроение.

– А англичанки?

– Ничего необычного за ними не замечал. Беспечные, беззаботные, типичные, с вашего позволения, туристки. Дамы того сорта, о которых забываешь, едва они покидают отель, потому что на их место приезжают точно такие же. Как я вам уже говорил перед ужином, когда вы беседовали со Спиросом, миссис Дандас была несколько серьезней своей спутницы – та была уж такая хохотушка… И, кроме того…

Он вдруг запнулся и замолчал, словно спохватившись.

– Продолжайте, – попросил я.

– Возможно, в тот вечер выпила несколько больше, чем обычно. В нашем разговоре я, кажется, употребил слово «оживленная».

– И поступили благоразумно, мне кажется.

– Да… Может быть, даже слишком.

– Она была пьяна?

– Нет, это слово тут тоже не подходит.

– Слегка навеселе?

– Да, это ближе.

Я допил свой тоник.

– А что вы мне можете рассказать о Рахиль Ауслендер?

– Я служу у нее. И рассказать мне вам нечего.

– Верно ли, что она выжила в Освенциме?

Убирая мой стакан со стойки, он молчал, и молчание его было долгим. Но вот наконец поднял на меня глаза:

– Вот что, мистер Бэзил. – Он смотрел пристально, не моргая. – Вы нравитесь мне, я видел несколько ваших фильмов и понимаю, с какой именно просьбой обратились к вам. Но мадам Ауслендер – моя хозяйка. Если хотите что-нибудь узнать о ней, спросите ее самое.

– Вы правы, – кивнул я. – Простите.

Стенные часы пробили полночь. Жерар взглянул на свои.

– Не угодно ли еще тоника?.. Мне надо выключить генератор.

– Нет, спасибо. – Я изобразил печальную улыбку. – На сегодня достаточно.

Я пересек холл, направляясь к лифтам и к своему номеру. В эту минуту из кабинета появилась хозяйка. И двинулась ко мне.

– Есть новости? – спросила она.

– Мало, – ответил я флегматично.

Она кивнула с таким видом, словно другого и не ждала. Взглянула на фонарь, который я все еще держал в руке. Потом на левую лестницу, ведшую в номер Веспер Дандас.

– Вы были любезны с ней. Даже деликатны… Спасибо вам за это.

Я вздернул брови, как бы удивляясь незаслуженной похвале.

– На самом деле нет. Этого было мало. Но всему есть границы.

– Хорошо бы вам их не переходить, – вздохнула хозяйка. – Надеюсь, вы знаете, где следует остановиться. Понимаете? И не воспримете все это чересчур серьезно.

– О, клянусь Юпитером, никогда!

Она оглядела меня оценивающе и слегка скептически. Да, когда-то эта женщина была очень хороша собой. И сейчас сохраняла привлекательность. Я попытался представить, какова была она, попав в Освенцим, и в каком состоянии вышла оттуда. И спросил себя, сумел ли бы там выжить сам. По опыту моего общения с людьми из Голливуда – а достоинство и доблесть не очень им присущи, – к выжившим я всегда относился не без опаски. Неким образом я понимал, что смерть