Охота на крокодила - Эдуард Юрьевич Власов Страница 18

– А во-вторых?

– А во-вторых, опять же, деньги. Кротову судно лишние сутки в Японии держать накладно во всех финансовых отношениях.

– Хорошо. Давайте попробуем. Звоните Нисио-сан.

Ивахара потянулся было к телефону, но замер на полпути.

– Нет, стоп! Что же это я? Раньше понедельника все равно у нас с вами ничего не получится, Минамото-сан.

– Почему это?

– Вам же виза российская нужна. Так ведь, Минамото-сан? Или она у вас есть?

– Есть. В прошлом году я ее получил. Предполагалось, что мне надо будет в Хабаровск и на Сахалин слетать по одному делу. Но потом все здесь разрешилось. Так что виза у меня есть… Но…

– Что «но», Минамото-сан?

– А то, что виза в паспорте, а паспорт у меня дома, – печально заключил я. – Придется слетать за ним и за ней, неродной, домой в Саппоро.

Глава 5

Снизу Ганин был похож на заботливую курицу-наседку. Или, вернее, – хотя он почему-то терпеть не может это сравнение – на петуха – радетельного родителя, отца благородного семейства. Вытянув в одну линию торс, шею и нос, он внимательно наблюдал за подъемом по трапу своих старичков. Ветераны поочередно протискивались через установленную у входа на лестницу рамку металлоискателя и предъявляли паспорта нашим пограничникам для паспортного контроля. Ребята-убээмовцы, то бишь из нашего славного Управления безопасности на море, подобно роботам-истуканам, равнодушно шлепали в синенькие книжицы печати, свидетельствовавшие о том, что свой следующий шаг их обладатели будут делать уже по иноземной территории.

Я пристроился в хвосте ветеранского шествия, протянул свой паспорт морскому пограничнику и указательным пальцем обратил его внимание на зеленый служебный вкладыш, обеспечивающий мне кое-какие преференции по сравнению с рядовыми пассажирами. Убээмовцу хватило половины секунды, чтобы сличить мою физиономию с той, что запечатлена в моем паспорте, после чего он сделал едва заметное движение левой рукой, направленное куда-то в сторону пульта управления металлоискательными рамками, а правой вернул мне документы и кивком разрешил пройти наверх. Я, напустив на себя максимум равнодушия и беспечности, шагнул через рамки, которые ни на меня самого, ни, главное, на содержание моей дорожной сумки никак не отреагировали.

Нисио приказал мне взять пистолет, и я в данном случае сопротивляться особо не стал, так как понимал, что еду туда, где табельное оружие очень даже может пригодиться, а его отсутствие за ремнем или под мышкой может в одночасье аннулировать мой обратный билет за его ненадобностью.

Переговоры с руководством УБМ полковник, судя по всему, провел успешные, хотя, честно говоря, зная наши с ними напряженные отношения, вполне возможен был вариант, при котором этот вот погранец не то что своей левой рукой, а даже единым пальцем не пошевельнул бы. Слишком уж много в последние годы накопилось между нашими службами неразрешимых противоречий, и все они, как назло, вызваны исключительно и их, и нашими международными делами.

Вот, скажем, с теми же русскими головная боль и служебные распри такие, что ни тонны «аспирина», ни тома донесений в Токио не помогают. Ведь русские, понятное дело, приходят к нам, главным образом, морем, и поэтому вплоть до прикосновения российского судна к нашему причалу и само судно, и прибывшие на нем потенциальные нарушители закона – объекты заботы и внимания пограничников-убээмовцев. Но как только морячок-рыбачок спускается по трапу на сушу и делает свой первый шаг по японской земле – он уже наш. Когда русские гости куролесят в городе, проблем с УБМ никаких не возникает – это не их «поляна», но вот когда они устраивают цирк в порту в том месте, где соприкасаются вода и суша, тогда нам приходится довольно туго. Убээмовцы стараются не упускать свое и тщатся отвоевать у нас хотя бы пару метров бетонной твердыни. Зачем им нужна эта лишняя головная боль, я искренне не понимаю, тем более что случись что чисто уголовное даже на судне, то есть на воде, нам приходится ковыряться, а никак не им. Все, видимо, упирается в нашу идиотскую принципиальность, заставляющую всеми силами показывать, что мы, дескать, работаем не меньше вашего и работа наша поважнее вашей будет.

В данном случае пограничник свою работу выполнил исправно, что означало нашу ведомственную победу, которую одержать в благостный субботний день Нисио наверняка было не слишком легко.

Как только я миновал ослепшие и оглохшие на мгновение рамки, за моей спиной раздался мерзкий звук зуммера, и «страж ворот» принялся изучать содержимое ручной клади шедшего следом за мной пассажира. Я же поспешил наверх, опасаясь, как бы убээмовец не передумал и не вернул меня назад для более тщательного досмотра.

На лице Ганина, увидевшего меня на борту «Анны Ахматовой» с дорожной сумой в руках, появилось неподдельное удивление, что случается с этим завзятым лицедеем крайне редко. Он даже не смог быстренько подобрать что-нибудь остренькое из своего репертуара для такого случая.

– Тише, Маша, я Дубровский! – опередил я его, ставя указательный палец перпендикулярно губам.

Сенсею потребовалась лишняя секунда, чтобы прийти в себя, после чего он серьезным тоном поинтересовался:

– А дупло, Володенька, ты с собой захватил?

– Какое такое дупло, Ганин?

– Что ж ты, про Дубровского с Машей помнишь, а про дупло забыл, майор Минамото?

– Про дупло?.. Ах, дупло! – наконец-то отыскался требуемый файл в моей бездонной памяти. – Это, Ганин, через которое они друг с другом сообщались, что ли?

– Не сообщались, а сношались, скабрезник!

– Это я, Ганин, после этого скабрезник?!

– Ладно тебе…

Ганин посмотрел на мою экипировку.

– Ты чего опять сюда заявился, Такуя?

– Да вот хочу с тобой, Ганин, в Россию сплавать!

Я на всякий случай потряс перед Ганиным своей любимой дорожной сумкой.

– Иди ты!

– Так я вроде только пришел. А что, нельзя?

– Нет, ты серьезно?

– Минамото-сан, как я понимаю, все делает серьезно! – раздался рядом резкий голос капитана Кротова. – Минамото-сан!

– Господин Кротов! – поклонился я ему.

– Ивахара-сан сообщил мне о том, что вы настояли на выпуске моего корабля по расписанию. Примите мои благодарности! А то, знаете ли, Минамото-сан, для судна задержка еще более нежелательна, чем для незамужней женщины.

– Не стоит, – кивнул я капитану, проигнорировав его грязную шутку.

– Сержант от вас был, – сказал Кротов. – Мы через него билет для вас оформили. Все в лучшем виде. Каюта готова. Вам повезло, кстати, что осень уже, а то летом мы забитые ходим. Одноместку не всегда бывает просто найти.

– Спасибо за билет, господин Кротов. Сержант Сома мне сказал, что вы были очень любезны.

– Да ради бога!.. Значит, решили отдохнуть вместе с нами?

– И отдохнуть тоже.

– Понимаю! Я уже проинструктировал Анатолия Павловича. Он окажет вам все необходимое содействие. Можете на него положиться. И на меня тоже. Правда, чуть позже: я сейчас должен быть на мостике. Через два часа выходим. Как выйдем, прошу к ужину. Помните где, да? И друга своего с собой берите, – улыбнулся Кротов Ганину.

– Ганин, – сдержанно представился Ганин.

– Кротов, – кивнул капитан. – Я списки смотрел – вы из Саппоро у нас, да?

– Да, русский язык там преподаю.

– А сами из Ванина?

– Нет, из Москвы.

– А с нами, значит, в туристических целях? Я-то подумал, вы на родину возвращаетесь.

– Не совсем в туристических. Скорее в переводческих. Я вот с этой ветеранской группой еду, – показал Ганин Кротову на расползающихся по каютам дедушек.

– С Като, что ли? – уточнил Кротов.

– В общем, да. Он, правда, со своей охраной как бы отдельно едет. А я с остальными ветеранами. Но группа одна, как и цель. Я им здесь помогал эту поездку готовить, ну они меня и попросили с ними съездить, помочь в случае чего. Я по-японски говорю, они – по-русски, так что друг другу будем полезны, я думаю, Виталий Евгеньевич.

– Что ж, стало быть, старички одни на нашем берегу не останутся. Приглашение мое в силе и для вас. В девять ноль-ноль прошу отужинать, чем Посейдон послал.

– Спасибо большое! Буду непременно!

Кротов удалился к себе на мостик, а мы с Ганиным пошли вдоль борта второй палубы.

– У тебя какая каюта, Такуя? – спросил Ганин.

– Двести шестнадцатая.

– А у меня двести восемнадцатая! Почти соседи! Я пойду вещи разложу. Как устроишься – заходи!

Я остановился у своей двери, а Ганин