Охота на крокодила - Эдуард Юрьевич Власов Страница 19

Каюта оказалась более приличной, чем я ожидал, учитывая свой богатый опыт знакомства с советским и постсоветским сервисом. Было видно, что, прежде чем выпускать «Анну Ахматову» на международную линию, «поэтессу» существенно подхорохорили – видимо, в Пусане. И кровать, и кресла с журнальным столиком выглядели вполне прилично, в душевой, совмещенной с туалетом, приятно пахло искусственным яблоком, и я вдруг почувствовал легкую зависть к Соме и прочим отарским ребятам, которых регулярно посылает сюда на выполнение опасных секс-миссий остроумный Мураки-сан.

Домой я заехал только на полчаса, и Дзюнко разговаривать со мной отказалась наотрез: слишком уж неожиданным для нее оказался мой туристический выкрутас. Так что мне на прощанье пришлось довольствоваться сухим клацаньем запираемой за моей спиной двери, и теперь весь этот скромный сумрачный уют моей новой обители будил в моем подсознании сладостно-щемящие субботние чувства, множащиеся в геометрической прогрессии от одного только вида идеально ровной, несмятой постели.

Чтобы выгнать эту крамолу поскорее из своих мозгов и некоторых других частей постоянно напоминающего о себе тела, я вывалил на кровать вещи, наскоро запиханные в баул в те мимолетные полчаса, которые провел дома. Хотел было их разобрать, но, быстро поняв всю бесперспективность этого скучного занятия, ограничился только запихиванием почти пустой (за исключением одной известной увесистой железяки, в ней ничего не осталось) сумки на верхнюю полку встроенного шкафа.

Я собрался выйти из каюты на свежий вечерний воздух, но в последний момент еще раз посмотрел на ворох своего барахла, Уральским или каким там еще хребтом разделивший мое ложе вдоль на две равные половины. Из обостренного эстетического чувства оставлять за собой этот вулканический разор я не стал. Подошел к кровати, выдернул из-под одежного кряжа казенный плед, накрыл им вещи сверху и, удовлетворившись несколько облагороженным теперь видом своего нового жилища, покинул каюту.

На судне продолжалась обычная предотходная суета, на которую с верхнего мостика холодно взирал надменный Като. На нем была все та же черная тенниска, нагрудный карман которой украшал преследовавший меня целый день зеленый крокодильчик. Я поднялся к нему, но когда до брокера оставалось три шага, у меня на пути прямо из палубы выросли два атлета-охранника, и за этой вмиг выстроившейся человеческой стеной Като полностью исчез из поля моего зрения.

– Мацуи! Сато! – раздался из-за них грозный хозяйский рык. – Расслабьтесь!

Стена из стальных мышц и металлических костей неохотно раздвинулась, и я подошел к Като.

– Добрый вечер, Като-сан! – поприветствовал я короля хоккайдской таможни.

– Добрый вечер, – буркнул он, не удостоив меня прямым взглядом. – Минамото?

– Правильно, – кивнул я.

– С нами?

– Да, вот решил отдохнуть немного.

– В Ванине? – ухмыльнулся Като.

– Да нет, в Ванине особо не отдохнешь. На судне вот… Морским воздухом хочу подышать.

– Хорошо.

– А вы всегда в такой компании путешествуете? – покосился я на замерших поодаль охранников.

– Хорошая компания, – холодно констатировал он.

– Утром вроде у вас, Като-сан, таких хороших спутников побольше было, – заметил я.

– Дома дел много, я их оставил. Мацуи с Сато мне будет вполне достаточно.

– Достаточно для чего? – не удержался я.

Като ответом меня не удостоил. Его крокодильчик поплыл к сходу с мостика, а следом за ним подались два гигантских «бегемота».

Мы встретились вновь, как приказал строгий капитан Кротов, в девять ноль-ноль, когда рассыпанные по невидимому из-за кромешной тьмы берегу жемчуга отарских огней погасли в безмерной дали и стоять на палубе оказалось решительно незачем. В капитанской кают-компании мы с Ганиным оказались в компании Кротова, Ежкова и Като. Две русские официантки услужливо расставляли перед нами разноцветные блюда с затейливыми закусками. Время от времени из кухни выходил повар Семенко, который хозяйским взглядом оценивал ситуацию на столе и вокруг него и давал официанткам соответствующие, воспринимаемые только женщинами, но не долетающие до наших ушей указания.

– Ну что, господа, начнем по русской традиции с беленькой? – спросил Кротов своих гостей, занося над рюмкой Като-сан запотевшую бутылку с водкой.

Като согласно кивнул.

– Я пас! – ответил Ежков, берясь за графин с апельсиновым соком. – Я сегодня в ночь. Мне до утра бдеть, так что я сочку.

– А мы с Минамото-сан, пожалуй, по пиву! – ответил сразу за нас двоих Ганин и налил себе и мне пива из тяжелой бутылки, на которой синела наклейка «Балтика 3».

Кротов поднял свою рюмку.

– Ну что ж, напитки у всех разные, но тост произнесу общий: за российско-японскую дружбу!

Все согласно кивнули и выпили за общую здравицу каждый свое.

– Приятного аппетита! – пожелал нам капитан. – Закусите, чем нас наш кок сегодня порадовал.

– Он вас каждый день так радует? – спросил Ганин, рассматривая стоящие на столе блюда.

– Семенко не радовать не может! – подал голос из-за его спины повар. – У человека в жизни радостей немного – так чего себе в малом отказывать? Кушайте на здоровье!

– Верно говоришь, Котлетыч! – поддержал его Ежков. – Откажешь себе в малом – большое потом в рот не пролезет!

– Като-сан! – обратился капитан к своему высокому гостю. – Угощайтесь! Стол у нас почти стопроцентно русский! Так что вспоминайте молодость! Ешьте, пожалуйста!

– Черный хлеб? – степенно произнес по-русски Като, поднося к носу ломтик ржаного хлеба.

– Самый настоящий, русский! – ответил Кротов. – Ржаной!

– Свежий! – удивился Като. – Еще теплый! Откуда он у вас на пароходе? В Отару купили?

– Семенко, откуда у тебя теплый черный хлеб? Неужели в Отару затарился?

– Это ванинский! – гордо ответила высунувшаяся из кухни голова повара. – Затаришься в вашем Отару!..

– А как ты его свежим умудряешься сохранять?

– Секрет фирмы!

– Да ладно тебе, Котлетыч! Открой тайну, несчастный! – весело потребовал Ежков.

– Ага, сейчас, Анатолий Павлович! Чтобы потом каждая собака его в Японии свежим неделями держала, да?

– Собака? – недовольно переспросил Ганин.

– Вы его замораживаете, наверное, Семенко-сан, – предположил я, разряжая накалившуюся вдруг обстановку. – А потом размораживаете, водой сбрызгиваете и в тостере разогреваете, так?

– В духовке, – грустно кивнул разоблаченный мною на раз хитроумный повар. – Быстро вы догадались!

– Минамото-сан по роду занятий должен быстро соображать, – заметил капитан.

– Вы что, русский язык преподаете? – поинтересовался Семенко.

– Нет, русский язык он преподает, – кивнул я на Ганина. – Я его больше изучаю и иногда использую.

– Минамото-сан – из полиции Хоккайдо, – сообщил Кротов.

– Ого! Вот так гости у нас сегодня! – с искренним уважением посмотрел на меня Семенко.

При последних словах Кротова Като резанул меня своими ледяными глазами, но ничего не сказал.

– Вы тут насчет Гарика, да? – спросил повар.

– Гарика? – не понял я.

– Ну, Шепелева!

– Семенко, иди к себе на кухню, ладно? – буркнул Кротов. – Иди к себе, хорошо?

– Понял-понял, Виталий Евгеньевич! Залез не в свой огород! Исчезаю! Горячее через полчасика подавать или как?

– А что у тебя на горячее?

– Белужий бочок под сметанкой и жаркое по-совгавански, – хлюпая слюной, доложил Семенко. – Гарнир сложный, но с вашей любимой, Виталий Евгеньич, печеной картошечкой.

– Какое у вас жаркое? – не понял Ганин.

– По-совгавански, – повторил Семенко.

– Это как?

– Как у нас, в Советской Гавани, готовят.

– А как у вас в Советской Гавани готовят?

– А вы полчасика подождите – и узнаете, – отозвался Семенко, так и не определив для себя, как ему держаться с Ганиным.

– А тушенка у тебя есть? – неожиданно подал голос суровый Като.

– Что, простите? – склонился в сторону гостя повар.

– Тушенка. Из свиньи или из коровы.

– Тушенка?..

Семенко явно не ждал от старого японца благородного вида таких познаний в примитивной русской военно-туристической кулинарии.

– Тушенка была до сегодняшнего вечера. Свиная, натуральная, отечественная. Говяжью, пардон, не уважаю – суховата. Свиная посочнее будет.

– А сейчас нет? – продолжил свой допрос Като.

– Двадцать минут назад отдал последние четыре банки в нижнюю столовку.

– Зачем? – строго спросил капитан.

– Так там эти ветераны столуются, японские. Ну, японцы то есть. Они тоже чего-то вдруг русской тушенки потребовали. Закусывали ею. Как на борт взошли, так им русского захотелось. И еще мне по их требованию киселя из черники пришлось наварить две кастрюли. Слава богу, крахмалом догадался в Отару запастись! Да черника мороженая с того рейса в морозильнике осталась. Гречки еще им напарил…

– Хорошо, иди к себе, кашевар, – проскрипел оставшийся без тушенки Като.

– Тушенку нашу уважаете, Като-сан? – спросил Кротов.

– В лагере полюбил, – строго ответил Като. – Тушенка с перловкой! Помню как сейчас!