Сергей Устинов - Все кошки смертны, или Неодолимое желание Страница 19

Если Кияныча вопреки уверенности его дочери убила натуральная маньячка, то откуда ей, маньячке, известно обо мне? Она имеет отношение к семейству Шаховых-Навруцких?

Но тогда выходит, что имитацией были как раз совершенные на протяжении нескольких последних месяцев четыре убийства. И их единственная цель ― замаскировать истинный мотив, по которому раскромсали в куски похотливого фотографа?

Хорошо для фильма ужасов, но для правды жизни чересчур затейливо.

Если же маньячка все-таки не натуральная... то есть, вполне вероятно, уже и не маньячка вовсе, и даже не маньяк, а просто некий преследующий свои цели хладнокровный убийца... То на кой черт ему этот собачий поводок на моей шее? Лобовая улика, которая в первом случае действительно играет на взятый взаймы образ, а во втором ― грубо ему противоречит. Ибо опять-таки предполагает у осиротевшего семейства связь с маньячкой... нет, стоп... не с маньячкой, конечно, а с убийцей, который работает под маньячку... Тьфу, господи!

Я окончательно запутался.

У меня имелись на то смягчающие обстоятельства ― к только что полученной при исполнении служебных обязанностей травме следовало добавить бурные события прошедшей ночи. Наряду с захватывающими военными приключениями они включали также сексуальные подвиги, так что в данный момент не стоило требовать от меня еще и высоких интеллектуальных показателей.

Расслабленно выгружаясь из машины у своего подъезда, я мечтал об одном: поскорее добраться до койки. Но когда через каких-нибудь пару минут открыл дверь в свою квартиру, оказалось, что воспользоваться собственной кроватью не могу: на ней, подложив под спину сразу две подушки, удобно устроился старший опер нашего райотдела полиции Харин.

Я застыл на пороге.

Переутомленное сознание воспринимало окружающий мир порционно, не в силах зафиксировать панораму в целом.

Поэтому следом за Хариным я сначала увидел зама начальника того же райотдела по розыску Мнишина. Он сидел на табуретке у окна, уперев кулаки в колени, как Бонапарт на походном барабане.

Потом ― сорванную почему-то оконную занавеску, зацепившуюся о верхний шпингалет распахнутой настежь балконной двери.

И только после этого до меня дошло, что вообще все в квартире перевернуто вверх дном: выпотрошены ящики письменного стола, вывалены вещи из платяного шкафа, картины содраны со стен, а пол усыпан растрепанными книгами и бумажными листками, как на картине Репина «Арест пропагандиста».

Устало прислонившись к притолоке, я нашарил в кармане сигареты, закурил и, пустив в сторону незваных гостей струю дыма, со всей возможной нелюбезностью поинтересовался:

― Чем обязан?

― А можно не дымить? ― закашлявшись, недовольно попросил Мнишин.

― Понятно, ― кивнул я. ― У моей жилплощади появился новый хозяин. Меня уплотнили по приговору суда или так, руководствуясь революционным правосознанием?

― Каким образом у тебя в квартире оказалась гражданка Шахова? ― бухнул Харин, пронзительно (так ему казалось) на меня глянув.

Вот оно что.

Ну, поехали, посмотрим, кто кого! И произнес с некоторой долей вызова и даже торжественности:

― Я предоставил ей половое убежище.

― От кого? ― явно не оценив юмора, резко подался вперед Мнишин.

Табуретка под ним так угрожающе заскрипела, что я испугался, как бы он не упал. Ему и в голову не пришло, что я таким образом пытаюсь иронизировать. Следовало подбавить перца.

― Видите ли, девчушка жаловалась на отсутствие внимания со стороны мужского населения... ― начал я с игривой интонацией.

Моим собеседникам надо было ясно дать знать, что им придется найти весомые аргументы, чтобы заставить меня вести разговоры, напрямую связанные с моей работой, а тем более с личной жизнью.

― Прекрати паясничать! ― сердито стукнул кулаком по коленке Мнишин. ― Сегодня утром Шахова выпрыгнула с твоего балкона и насмерть разбилась. Ты собираешься нам что-нибудь объяснить или, как говорится, проедем к нам?

Вот это аргумент так аргумент. Весомее некуда.

На короткие мгновения у меня перед глазами снова все поплыло и закружилось, как будто чертов собачий поводок опять перекрыл доступ кислорода к мозгам.

― Выпрыгнула ― или ее выбросили? ― только и сумел выдавить я.

Харин с Мнишиным сумрачно переглянулись.

― Есть свидетели, ― пробормотал наконец Харин. -Люди во дворе видели, как она балансировала на поручне, что-то визжала. А потом сиганула вниз.

Вот как, оказывается.

Что там было написано, в этой книжонке? «Отрицательные качества Овна ― болезненное самолюбие, необузданность, агрессивность и импульсивность без оглядки на обстоятельства...»

Я даже знал, что она кричала в отчаянии. Слегка прикрыв глаза, я будто наяву увидел ночную сцену, оказавшуюся, как теперь выяснилось, всего лишь генеральной репетицией. «Ну, козлы вонючие, подойдете ― спрыгну!»

На этот раз они подошли.

Но мои теперешние гости этого пока не знали. А поскольку я, в свою очередь, еще не знал, надо ли им об этом знать, то решил слегка перехватить инициативу:

― Непонятно! Если это самоубийство, то за каким хреном вам понадобилось устраивать у меня в квартире обыск? Решили воспользоваться случаем и пошарить у частного сыщика в закромах, да? Ну и как, нашли чего-нибудь? А то ведь вы меня знаете: уже завтра в прокуратуре...

Но договорить мне не удалось. Еще раз угрюмо переглянувшись с Хариным, Мнишин пробормотал:

― Это не мы.

― А кто? ― довольно глупо спросил я. Инициатива холодным угрем выскальзывала из моих рук.

― Вот это и хотелось бы выяснить, ― зловещим следовательским голосом сообщил Харин.

По всему было ясно, что деваться мне некуда: шутки кончились, придется выкладывать все как есть.

Ну или почти все.

Среди моих вчерашних свершений имелись такие, о которых не принято говорить вслух. Во всяком случае, в беседе с представителями правоохранительных органов. Я уже открыл рот, но тут в голову пришла одна мысль. Поэтому, сделав вид, что просто трудно сглотнул от волнения, я промолчал, тщательно, как мозговую косточку, эту мысль со всех сторон обсасывая.

Сам столько лет проработав в ментовке, я не мог не понимать, что вряд ли эта сладкая парочка рассиживалась здесь в праздном ожидании меня. У них было полно времени предварительно выполнить весь комплекс необходимых в таком случае оперативных мероприятий. Лично я бы на их месте первым делом посетил квартиру покойной Нинель. После чего, ознакомившись с художественным беспорядком, наведенным там нами с Мерином и Бульбочкой, неизбежно сделал соответствующие умозаключения. И провел бы в Стеклянном доме тщательную отработку жилого сектора. В результате которой наверняка нашел бы каких-нибудь свидетелей, видевших ихний, Мерина с Бульбочкой, микроавтобус, довольно долго отиравшийся у подъезда, слышавших звуки наших ночных игр, и так далее. Поэтому, прежде чем начинать откровенничать, следовало выяснить, насколько мои собеседники информированы.

― А дома вы у нее не были? ― с растерянным видом спросил я.

― Как сам-то думаешь? ― раздраженно бросил в ответ Харин. И к счастью для меня, не заметив предупреждающих гримас на физиономии своего начальника, продолжил с нетерпением: ― Там все чисто, она туда, чай, несколько дней не заявлялась.

Вот это да!

От такого заявления у меня аж дух захватило. Выходило, Бульбочкины и Мериновы приятели, освободив их, еще и прибрали на месте происшествия! Подобная предусмотрительность и впрямь смахивала на почерк какой-нибудь спецслужбы.

Но дело было даже не в этом.

А в том, что, насколько я понимаю логику своих коллег, они вряд ли стали так стараться, чтобы убрать с пола разбитые горшки из-под кактусов. Не надо быть Эйнштейном, чтобы догадаться: чистоту в квартире Нинель наводили с единственной целью -скрыть следы обыска, подобные обнаруженным у меня дома. Которые, несомненно, уничтожили бы и здесь ― кабы героиня моего короткого романа не выпорхнула из их рук прямо наземь средь бела дня на глазах у многочисленных зрителей.

Что из всего этого следовало?

Если честно ― черт его знает.

Решать надо было быстро. Хотя Харин с Мнишиным трудятся не в какой-нибудь там элитной спецслужбе, а всего лишь в районной уголовке, их квалификации вполне хватит, чтобы мгновенно определить, когда я начну крутить вола. Вот тут-то они возьмутся за меня всерьез. И я решил.

Самая лучшая на свете ложь ― это правда. Когда от вас ждут, что вы сейчас приметесь гнать напропалую, начинайте говорить правду ― с широко открытыми невинными глазами. И как только собеседник окончательно придет к глубокому внутреннему убеждению, что вы самым наглым образом забиваете ему баки, парой-тройкой убедительных доказательств (правда ― она всегда себе дорогу пробьет!) покажите ему, что на самом деле все вышесказанное ― святая истина. И только тут, удостоверившись, что он вконец запутался, можете приступать к запудриванию ему мозгов по полной программе.