Сергей Устинов - Все кошки смертны, или Неодолимое желание Страница 20

― У меня поручение от клиента, ― сообщил я, доверительно понизив голос. ― Младшая шаховская дочка наняла меня расследовать убийство папаши. А поскольку Нинель... э... покойная гражданка Шахова работала у него, то... сами понимаете... Пришлось.

― Что пришлось? ― с протокольной суровостью уточнил Харин.

Но в его тоне мне почудилось нечто большее, чем служебная ревность. Недаром в нашем околотке болтают, что, сообразно говорящей фамилии, жизненным кредо старшего опера является посильная реализация известной максимы: «Всех женщин не уестествишь, но к этому надо стремиться». Вследствие чего каждый чужой адюльтер воспринимается им как личный выпад.

Я покаянно повесил голову.

― Что называется, и рыбку съесть, и... ну... кое-что получить...

― Ну и как, съел? ― грубовато поинтересовался Мнишин.

― В каком смысле? ― я сделал вид, что смутился.

― В смысле, какую-нибудь информацию надыбал? ― нетерпеливо уточнил он.

― По делу ― ничего... ― Я совершенно искренне развел руками.

― Так, ― подвел итог Мнишин. ― Что и требовалось доказать. ― И задал следующий вопрос как бы между прочим, с легким пренебрежительным смешком: ― Эта младшая дочка... она что же, всерьез хочет, чтобы ты маньячку нашел?

― Да нет, ― поддержав его тон снисходительной ухмылкой, махнул я ладонью. ― Вбила себе в голову, будто это инсценировка: дескать, убийца под маньячку только хлещется, а грохнули папаню за другое.

― За что?

Я пожал плечами:

― Конкретики мало. Так, взгляд и нечто. Что-то насчет девчонок, которые работали у него моделями. Месть, ревность и все такое...

― Короче, далеко ты не продвинулся, ― с удовлетворением подвел итог Мнишин.

― И советую оставаться на том же месте, ― с неприкрытой угрозой в голосе добавил Харин. ― А то если со своими бреднями напортачишь нам с маньячкой... Сам знаешь, дело на контроле у города. Там с тобой чикаться не будут.

― Ну и последний вопросик... ― глядя не в лицо, а изучая лацкан моей куртки, пробормотал Мнишин. Из чего я сделал вывод, что вопросик, что называется, последний только по счету, но не по значению. И угадал.

― Что ты делал сегодня... ну, скажем, начиная с одиннадцати часов утра?

Для начала я поведал им о том, что, когда покидал квартиру, Нинель еще мирно спала. Потом в общих чертах рассказал о культпоходе в театр «Купидон», стремительном марш-броске по коридорам воскового музея и, наконец, о посещении психбольницы. Умолчав, о некоторых наиболее одиозных деталях этого визита.

― Свидетели, кроме этого доктора, есть? ― кисло поинтересовался Харин.

Дай ему волю, он с удовольствием повесил бы на меня если не убийство, то на худой конец доведение до самоубийства.

― Полно, ― с энтузиазмом откликнулся я, но тут же спохватился: ― Правоспособных, правда, немного...

Они еще четверть часа попромывали мне мозги, я написал подробное объяснение насчет того, как попала ко мне Нинель, что я делал, оставив ее в квартире, ну и так далее. Мнишин, нацепив очки, внимательно изучил мое творчество, после чего спрятал бумаги в папочку, прихлопнул ладонями по коленям и поднялся. Я внутренне вздохнул с облегчением, но оказалось, рановато. Проходя мимо меня, он остановился и, глядя по своей манере куда-то в направлении мочки моего левого уха, заметил словно между прочим:

― Да, мы тут, тебя дожидаючись, заглянули к тебе в контору, поболтали с Прокопчиком. У него и главный подозреваемый наметился. Даже не подозреваемый, а можно сказать, виновный. Братишка твоей клиентки. Так вот, чтоб ты не мучился... Мы это уже хорошенько прожевали и в урну сплюнули.

И ведь он, гад, так и ушел бы, оставив меня в неведении о практических результатах своих гастрономических экзерсисов. Но не выдержал индюк Харин, присовокупил, самодовольно отдуваясь:

― Вызвали паренька к нам, побеседовали о том о сем, у него алиби ― сто процентов. В момент убийства находился в Питере, на соревнованиях по этому своему... шашизму. И сестренку его, когда выздоровеет, расспросим как положено. Так что не терял бы ты зря времени...

Я чуть было не спросил, чем это так скоропостижно захворала Люсик? Но вовремя прикусил язык: не хватало еще унижаться перед этой надутой парочкой, демонстрируя свое неведение о состоянии собственной клиентки.

Когда они, наконец, выкатились, и время было позднее, и я чувствовал себя усталым до полного изнеможения. Но необходимо было пересилить немощь и спуститься в офис. Казнь болтливого Прокопчика откладывалась на завтра ― по причине его отсутствия на рабочем месте. Да честно говоря, на полноценную показательную порку у меня и сил-то не было. Но имелось дело, которое не следовало откладывать ни в коем случае.

В моем сейфе сама собой неожиданно образовалась взрывоопасная смесь в виде двух пистолетов ТТ и неизвестно зачем отобранных мною в боевом азарте удостоверений. Их болезненно, в прямом и переносном смысле, обиженные мною владельцы уже определили мое местонахождение. А если еще и друзья-полицейские ненароком спохватятся и сообразят, что раз кто-то что-то искал у меня в квартире, то не грех поискать и в моей конторе... Короче, требовались срочные превентивные меры.

Специально для подобных нештатных ситуаций я в свое время оборудовал в подвале некий замаскированный тайничок, именуемый между нами с Прокопчиком «эвакуарий». Наш «жилтовский» был построен знаменитым архитектором еще в довоенные времена, и под ним простираются катакомбы, рассчитанные, наверное, на ведение длительной партизанской войны в случае прихода Антанты. Ключ от неприметной железной двери, ведущей в это темное царство, я на всякий случай всегда ношу на общем брелоке. Антанта не Антанта, а при моей профессии о возможности временного перехода к партизанской войне надо помнить всегда.

Эвакуировав таким образом в подвал пистолеты, удостоверения, а также еще ряд предметов и документов, не предназначенных для широкого опубликования, я вернулся в офис, чтобы поставить его на охрану и запереть дверь. Больше дел никаких не было. Осталось только погасить свет и...

И тут в кабинете на столе грянул телефон.

«Не брать!» ― на уровне рефлекса категорически отреагировал обессиленный, словно бегун в конце дистанции, организм.

«Ошиблись номером», ― услужливо поддакнули ему мозги, перепуганные одной только мыслью о необходимости новой умственной деятельности.

Но телефон трезвонил и трезвонил как оглашенный. «Интересно все-таки, кто это может быть в такое время?» ― малодушно подумал я и снял трубку.

― Это... это вы? Господи, какое счастье! ― услышал я задыхающийся голос, который показался совершенно незнакомым. ― А я звоню, звоню... Мне... мне так страшно! Она сегодня была у меня!

― Кто? ― автоматически спросил я, не зная, как еще реагировать на весь этот бред, и теперь уже совершенно точно убежденный, что звонок предназначен не мне.

Но буквально в следующую секунду вместе с ознобом, возникшем где-то в области загривка, осознал, что это не ошибка. Что срочно встретиться хотят именно со мной, Стасом Севериным. Потому что узнал наконец голос своей клиентки.

― Кто? ― переспросил я, прямо физически ощущая, что на меня тяжелым мокрым кулем наваливается очередная пакость. ― Кто был у вас?

― Дама Бланк, ― в изнеможении пролепетала Люсик.

Когда дверь открылась, я первым делом увидел перед собой ее широко распахнутые глаза. Их зеленая гладь потемнела сейчас, как в ожидании надвигающегося шторма. А нежно-матовая от природы кожа казалась теперь грубо подмалеванной белой масляной краской, на фоне которой безобидные веснушки смотрелись, словно проступившие сквозь нее пятна ржавчины.

― Ради бога, извините, ― смущенно пробормотала Люсик, отступая в сторону, чтобы пропустить меня в квартиру.

Она была в домашней одежде ― белом стеганом халате, накинутом поверх полупрозрачной пижамы, состоящей из сорочки с глубоким вырезом и шаровар.

― Просто переволновалась, наверное: с утра голова раскалывается и вообще все наперекосяк. Вот и дернула вас практически среди ночи, а теперь успокоилась немного и даже сама не знаю: наверное, все это мне просто померещилось...

― Померещилось ― что именно? ― поинтересовался я, проходя в ближайшую от входа комнату и с любопытством оглядываясь.

Ансамбль из тонкокостных, с дистрофическими ручками и ножками дивана и пары кресел в стиле модерн у одной стены намекал, что это вроде как гостиная, но подобной трактовке противоречили остальные углы, сплошь занятые разнообразной и весьма дорогой компьютерной техникой.

― Э... ― смущаясь все больше, прошелестела хозяйка. ― Собственно... я уже приняла душ и переоделась, когда... В общем, я была вон там, в спальне, около шкафа...

Рассказывая, она сомнамбулически пересекла широкий коридор, и я последовал за ней.

― Извините, я не успела тут прибраться... Не обращайте, пожалуйста, внимания!

Довольно узкая полутораспальная постель действительно была смята, на банкетке лежали знакомые мне белая куртка и джинсы. В распахнутом шкафу несколько платьев и курток висели на вешалках вкривь и вкось, словно застигнутые врасплох.