Анна Данилова - Хроники Розмари Страница 19

Она вынырнула из забытья и увидела над собой перепуганное лицо Чагина. Ей показалось, что температура поднялась еще выше. Воображение нарисовало рождественскую картинку: Чагин стоит в обнимку с красавицей Розмари (представлялась кудрявая блондинка, почему-то в красном лыжном комбинезоне) и позирует невидимому фотографу… Владимир – высокий брюнет с бледным, красивым и нервным лицом, темными полными губами, почти черными глазами, крупным прямым носом и впалыми щеками.

– Послушай, мы так с тобой не договаривались! Ты чего это вздумала терять сознание? Я не врач, я не смогу спасти тебя в случае чего… Ты меня испугала!

– Я не знаю, что мне делать, – призналась Дина, чувствуя, что готова вот-вот заплакать. – Что ты от меня хочешь? Скажи сразу и прямо…

Она ждала его прямого ответа в надежде разобраться с деньгами раз и навсегда и как можно скорее.

– Я? Вообще-то я хотел с тобой выпить, если ты помнишь… Что еще я мог от тебя хотеть? Вообще-то у меня было еще одно желание, но ты слишком слаба для этого. Нет-нет, не подумай ничего такого… Я не собираюсь воспользоваться твоим беспомощным состоянием, хотя ты ужасно мне нравишься. Не для этого я преодолел столько километров…

Она ничего не понимала.

– Ну что, выпьешь? – Он протянул ей фляжку. – Это виски. От него утром не болит голова.

– Выпью.

Она сделала несколько маленьких глотков и зажмурилась – так защипало горло.

– Хочешь закусить? Тут у тебя лимон… Будешь?

Он отрезал кружок лимона, и Дина, надкусив его, застонала – холодный лимонный сок жег больное горло еще сильнее, чем теплое виски.

…Когда виски в фляжке закончилось, Чагин принес из своей комнаты новые запасы алкоголя: водку, коньяк… Дина, закусывая густо посыпанным сахаром лимоном и остатками принесенного днем Татьяной сладкого абрикосового пирога, пьянела быстро, словно летела куда-то, теплая и легкая изнутри. Чагин набирался спасительной крепкой влаги, не вставая с постели, и старался, как мог, ухаживать за больной. После каждого глотка коньяку он спрашивал ее, как она себя чувствует, и почти всегда получал неизменный ответ: отлично. Все проблемы отступили, стало легко, тепло и спокойно на душе. Даже Чагина она перестала бояться – Дина уже не сомневалась, что он понятия не имеет, с кем пьет, кому собирается излить душу. И что его появление здесь и их удивительная встреча – всего лишь случай, поразительное совпадение.

– Тебе не кажется, что мы с тобой похожи на попутчиков? Словно это не комната, а купе? Нас двое, и мы напились до такого состояния, когда можем рассказать друг другу самое сокровенное…

Дина вспомнила, как однажды в астраханском поезде, несколько лет тому назад, она ехала в купе с одной девчонкой, возвращавшейся в Москву из деревни, и та без всякого алкоголя, под стук колес и дребезжанье стаканов из-под чая, рассказывала, как ее лишали невинности… Девчонку звали Тамарой, на ней был светло-зеленый открытый сарафан, а голая шея была обвита несколькими слоями разноцветных бус. Длинные стеклянные серьги, по форме напоминающие связку фруктов (нанизанные на нитку груши и виноград), свисали почти до плеч, а русые волнистые волосы струились по обнаженной, розовой от загара спине до самой талии. Чистое и открытое русское лицо Тамары было влажным от пота, когда она останавливалась на деталях, – оказалось, что ее, пьяненькую, поимели на сеновале двое ее двоюродных братьев… Дина же, поддавшись настроению, рассказала, как она впервые переспала со своим женихом. Утром же на московском вокзале Дина и ее соседка по купе расстались, даже не перекинувшись парой слов – разбежались в разные стороны, словно стыдясь ночных откровений.

– У тебя есть белый свитер? – вдруг спросил Чагин, беря руку Дины в свою.

– Белый свитер? Есть… Только зачем он тебе? Если тебе холодно, то разве не все равно, какого цвета свитер? – Дина еще что-то соображала, а потому принялась рассуждать на эту тему.

– Ты все равно не поймешь… Так есть или нет?

– Есть, вон, на стуле, под курткой…

Чагин встал и, покачиваясь на длинных ногах, подошел к стулу, вытянул из-под куртки свитер, принялся рассматривать его.

– Надень, – он бросил свитер в Дину.

– Да мне нормально, не холодно… Я же столько выпила…

– Прошу тебя, пожалуйста, надень… Мне так надо.

И Дина сразу же увидела другую картинку пятилетней давности: Чагин и его прекрасная Розмари стоят на залитой солнечным светом лесной снежной опушке, и на ней – белый свитер.

Она подчинилась, надела свитер – уж слишком велико было искушение услышать историю любви от главного персонажа этой романтичной истории (и почему только она из огромного количества своих свитеров выбрала в дорогу именно белый свитер?).

– А теперь возьми в руки стакан… Вот так. Сиди и молча смотри на меня…

Чагин отошел к двери, прислонился к ней спиной, откинул голову и прикрыл глаза. В тот момент он был немного похож на безумца.

– Да, все было примерно так… Только вон на той кровати сидела ее сестра, полная дура, ее звали Алей. Она постоянно находилась рядом с нами, словно пасла свою сестрицу и боялась оставить нас вдвоем. Но эта пытка продолжалась не так уж и долго, мне пришлось сказать этой твари, чтобы она отползла и не мешала нам. Уже в первую ночь Розмари была моей. Сначала ломалась, ничего не хотела, но после шампанского… Ты не подумай, она тоже любила меня, во всяком случае, я так думал. Мы провели с ней здесь, вот в этой самой комнате, сумасшедшие дни, часы, минуты… Здесь каждая мелочь напоминает мне о ней, даже этот идиотский стеклянный графин, пожелтевший от времени. И занавески, и клетчатые шерстяные одеяла, и обитое плюшем желтое кресло. Вот ты сидишь сейчас передо мной, и я пытаюсь представить себе ее лицо, но у меня ничего не получается. Твой силуэт расплывается, но ее лица я не вижу. Не вижу! – вскричал он и нервным движением руки задернул занавеску. – И злюсь я вовсе не на это, а на то, что вообще приехал сюда, как идиот, чтобы реанимировать в себе нечто, что еще пять лет тому назад заполняло собой меня всего, полностью, я захлебывался своим чувством… Но мы же с тобой в купе, не так ли? И ты – моя попутчица. Хорошо, что ты молчишь и с пониманием смотришь на меня, я очень благодарен тебе за это. Сейчас я продолжу свой рассказ о своей романтической любви к провинциальной девушке Маше, которая для меня в тот момент была Розмари, и ты поймешь, как иногда глупы, чувствительны, беспомощны и наивны бывают мужчины… Не так давно я бы, пожалуй, устыдился своих чувств и всего того, что называют искренностью, открытостью, но сегодня мне кажется, что я повзрослел. А знаешь, – его лицо вдруг осветилось улыбкой сумасшедшего, – это замечательно, что ты болеешь! Ты болеешь, и я тоже болею. И так случилось, что мы приехали сюда, чтобы излечиться – каждый от своей болезни. Хотя… Подожди. Что это я говорю?

Он сел рядом с Диной, нашел ее руку на одеяле и крепко сжал:

– Как ты думаешь, это хорошо, что я не вижу ее лица, или нет?

– Я не знаю… – Дина все еще надеялась услышать главное в этой истории. – Что случилось-то? Вы расстались?

– Знаешь, мужчине не так-то просто говорить об этом, но она меня бросила. Встретила другого мужчину и объявила об этом – спокойно… Хотя нет, не так чтобы спокойно, с долей нервной суеты, просто потому, что она была девочкой вежливой и не могла не предупредить меня о том, куда собирается… надолго.

– А надолго – это на сколько? – Дина продолжала играть роль отчаянного провокатора.

– Навсегда, – ответил он просто. – На всю жизнь. Думаю, с моей женой… А ведь Маша очень скоро стала моей женой… Думаю, с ней случилось то же, что и со мной, – она влюбилась. И это чувство оказалось таким огромным для нее, что она утонула в нем, растворилась, забыв обо всем, что не так давно связывало нас с ней. Хотя вот сейчас, когда меня никто не слышит, кроме тебя, а ты не в счет, потому что ты – попутчица, – я скажу тебе: я всегда подозревал, что Розмари любит меня не так, как я ее. И примеров тому было достаточно, просто я постоянно оправдывал ее, находил тысячи причин, чтобы понять, почему она поступила так, а не иначе. Сваливал все на ее неопытность, провинциальность, быть может, забитость в какой-то степени, хотя все лежало на поверхности: она не любила меня, а была лишь увлечена. К тому же какой девушке не понравится, когда ее так любят, когда ей предлагают руку и сердце в комплекте с Москвой и сытой, обеспеченной жизнью…

– Послушай, что ты такое говоришь? – Дина вырвала свою руку из его лапы и бросила на него гневный взгляд. – Мне не нравится, когда ты так о ней высказываешься. Не опускайся до пошлых упреков, она же ни в чем не виновата! Ни в том, что не успела полюбить тебя, ни в том тем более, что на момент вашего знакомства была на более низкой ступени социальной лестницы. И разве тебе не доставляло удовольствия открывать для нее новую жизнь, полную достатка и комфорта? Или ты предпочел бы влюбиться в женщину, знáчимее и состоятельнее тебя, чтобы ты страдал от комплекса неполноценности?