Роберт Райан - Земля мертвецов Страница 2

У полевой кухни повар раздавал еду угрюмым томми, а рядом, у шатровой палатки, два офицера расставили на шатком столике яичницу и толстые хрустящие куски хлеба. Офицеры курили и попивали чай из жестяных кружек. Один запрокинул голову, смеясь над какой-то шуткой, и чуть не свалился, когда ножки стула ушли в мягкую землю. Тогда захохотал и второй. Мальчики – теперь, когда они подначивали друг друга, это стало очевидно. Не старше двадцати. В сотне ярдов от молодых офицеров майор заметил еще одно непривычное зрелище: там густо теснились деревянные кресты: тела павших дожидались эксгумации, после которой их перевезут на постоянное место упокоения. Перед одним из крестов одиноко стоял человек – склонил голову, быть может, в молитве, а каску держал в руке. Майор отвел любопытный взгляд, чувствуя, что бестактно вмешался в чужое горе.

Все и каждый, на ком останавливались линзы бинокля, вели себя так, будто до боев было много-много миль. Но по мере того, как аэростат поднимался выше, становилось очевидным, как мало на самом деле это расстояние. С каждым футом, с каждым ярдом война лезла в глаза.

– Наш полк учебный, поэтому нас держат подальше от места действия, и видно не очень хорошо, сэр. Но взгляните налево, на север. Там долина Ипра, выступ на германскую территорию. Видите те холмы? Там немцы. Бедолагам внизу досталось. Взгляните, кое-где обломки торчат. Там были деревни. Батареи видите? Это, конечно, наши. Теперь смотрите прямо вперед. Вы уж мне поверьте, майор, только отсюда и можно разобрать, что происходит. В траншеях головы не поднять, и мир для вас сужается.

Не волнуйтесь, они далеко, малокалиберным нас не достать: немцу, который нас подобьет, причиталась бы главная из германских медалей. Начинайте с того, что ближе к нам. Фермы видите, сэр? Ни одной крыши не уцелело. Там люди отдыхают по пути с фронта и на фронт или кому выпало несколько дней в отпуска. Теперь смотрите дальше, вдоль новой дороги. Вам должны быть видны темные линии. Тянутся с севера на юг. То есть справа налево, видите? Нашли? Вторая линия траншей. Невозможно все время держать людей на острие, нужна смена. Так, от них ответвляются… осторожно, ветер меняется, «Флори» сейчас выправится… от них ответвляются ходы сообщения к окопам передовой. Идут зигзагом, верно? Почти все траншеи так, вы еще увидите. А где не зигзагом, там с выступами вроде бастионов. Так, если кто ворвется, ему перекрывается линия огня, да и осколки не разлетаются на милю. Траверсы – так их правильно называть – они, видите ли, сдерживают взрывную волну. Учиться пришлось на собственной шкуре. Следующий ряд слева направо – это окопы огневой поддержки, вторые от передовой. Там вы, возможно, и получите свое. Пункты первой помощи располагаются в них. А дальше еще ходы сообщения идут к главной стрелковой линии. К самой передовой. Видите: парапеты, мешки с песком? А за ними проволока и заграждения от кавалерийской атаки. А за ними…

– Ничья земля, –  произнес майор пересохшими губами.

Они поднялись уже так высоко, что виден был тот же рисунок траншей, повторяющийся на германской стороне: заграждения, проволока, окопы, широкие зигзаги ходов сообщения и снова траншеи. Почти зеркальное отражение. Но между двумя армиями оставался зазор, от вида которого у майора и пересохло во рту. Зазор этот тянулся к северу и к югу, насколько хватало мощности бинокля. Местами там лежала просто черная полоса земли, на других участках еще цеплялись за жизнь покалеченные деревья и кусты.

Майор удивился, отметив, что эта полоса смерти не равномерной ширины. Вероятно, противники копали траншеи не по плану, а там, где оказалось удобнее, когда к концу 1914 года война перешла в позиционную. Поэтому спорная зона между союзниками и немцами то расширялась, то сужалась, от чего передовые позиции оказывались то дальше друг от друга, то ближе.

Нейтральная полоса походила на прихотливые изгибы реки. Она уже стала чертой европейского ландшафта, змеей протянувшись на семьсот миль, от бельгийского побережья до границы Швейцарии. Только вместо воды в ее русле текло, билось в берега человеческое страдание, несчастье. Майор понял, что заглядывает в самое брюхо того зверя, который терзает и закапывает в землю Бельгии и Франции молодежь Империи. Вот он, дракон.

Теперь он видел систему в безумной затее с аэростатом. Замнач медслужбы позволял неофитам попробовать на вкус то, что им предстояло, а если кто надеялся повлиять на исход войны – усвоить масштаб того, с чем они столкнулись. И испытывал на прочность решимость старого врача, ветерана совсем другой войны – назойливого старика, которому бы наслаждаться пенсией, а не талдычить о новых методах лечения, спасительных для людей, зарывшихся в окопы на равнине внизу.

Донесся раскат артиллерии и – ближе – безумная трескотня пулемета. На севере встал султан грязного дыма, из ветвей прыснули вверх лесные голуби. Как видно, перерыв на завтрак завершился. Пора было кончать и экскурсию. Майор опустил бинокль.

– Простите, –  сказал он и, протянув руку через плечо Слаттери, дернул веревку клапана. «Флори» зашипел, возмущенно свистнул, и майор нутром ощутил, как подъем сменился спуском.

Слаттери смотрел озадаченно.

– Я не закончил, сэр. Еще многое…

– Простите, лейтенант, но на сегодня с меня хватит, –  возразил майор Джон Хэмиш Ватсон, военврач королевской армии. –  Меня ждет работа.

Уже к утру они устроили всех новоприбывших в постели или хоть по углам и обеспечили их самым необходимым. Медики байольского госпиталя никогда не знали времени прибытия поездов, хотя до фронта была всего дюжина миль. В лучшем случае их предупреждали за час, а иногда и за десять минут. Этот состав пришел около двух ночи, за полчаса уведомив о прибытии двухсот раненых. К этой стадии эвакуации – к стационарному госпиталю – солдаты должны были пройти первичную обработку и получить первую помощь, но случалось, что передвижные лазареты у линии фронта не справлялись с наплывом, так что раненых спихивали дальше по цепочке почти сразу.

В данном случае явно произошло именно так, и надо было срезать с ног не снимавшиеся неделями сапоги, менять примитивные перевязки, промывать раны, ампутировать конечности. И спасаться от вшей – избежать заражения оказывалось почти невозможно. Подхватить паразитов легко было даже при ампутации – пока ты возился с отрезанной ногой, серые твари норовили перебраться с мертвой плоти на живую.

Миссис Джорджина Грегсон сдала хлопчатобумажные комбинезоны с завязками на горле и запястьях – такие полагалось носить поверх одежды, обрабатывая завшивленных, –  в прачечную. А вот поесть от усталости не сумела, только выпила горячей воды и прямиком отправилась в комнатушку, которую делила с Элис Пиппери. Ее соседка по комнате уже легла: зазор между шторами позволял рассмотреть под одеялами холмик, похожий на могильный. Миссис Грегсон тихо закрыла дверь и стала раздеваться. Две койки, два шкафчика, один платяной шкаф на двоих, зеркало, табуретка и крошечная капризная печурка в углу – она выучила обстановку комнаты наизусть, и ей нетрудно было развязывать шнурки, скатывать с ног чулки и, снимая форму, раскладывать все по местам в ранних сумерках.

Она как раз разглаживала повешенный на плечики халат, когда услышала писк. Сначала решила, что мышь. Мыши кишмя кишели на нижних этажах госпиталя. Они, пожалуй, были не такими мерзкими, как пробиравшиеся иногда в палатки крысы, зато прогрызали все подряд в поисках крошек съестного. Не одна сиделка, забывшая в кармане печенье или шоколадку, лишилась нижних юбок и панталон.

Опять писк. Это пищала не мышь. Это была Элис.

Миссис Грегсон склонилась над ее койкой, тронула рукой одеяла. Они вздрагивали в знакомом ритме. Она сталкивалась с ним каждый день, а особенно – в ночные смены. Мужчины, которых она опекала, уже не стыдились такого проявления слабости.

Мисс Пипери плакала.

– Элис? – Миссис Грегсон откинула оделяло и легла рядом.

Элис потеснилась, перевернулась и обняла подругу. Та ласково ответила, стараясь не прижимать девушку слишком сильно. Ей всегда чудилось, что Элис можно раздавить одним неосторожным движением. Миссис Грегсон сквозь ночные сорочки чувствовала, как бьется сердце девушки – часто, как у испуганной мышки. Крестик Элис врезался ей в ключицу, но она не сдвигала его в сторону.

– Что с тобой, Элис?

Долгий дрожащий всхлип вместо ответа. У каждого выдавались такие дни. Дни, когда черная вода отчаяния смыкалась над головой. Удивительно, что их не случалось чаще. Миссис Грегсон погладила Элис по волосам. На ощупь – как солома. Она расчесала пальцами собственные рыжие кудри. Еще хуже. До следующей смены, решила она, они обе отправятся в баню и хоть криком, хоть скандалом вытребуют горячей воды, чтобы отмыться и убедиться, что не подхватили паразитов.