Алёна Бессонова - Меня убил Лель… Детектив Страница 2

– Помнишь, Галя, детскую книгу «Путешествие Нильса на диких гусях»? В ней мальчик играл вот на такой тростниковой дудочке и завёл в пропасть целую стаю крыс.

– Нашего мальчика звали по-другому – Лель. Он из другой сказки, – Долженко вновь затушила привычным движением фильтр сигареты и виновато поглядывая на Исайчева вновь полезла в сумку за следующей. – Не накуриваюсь, когда нервничаю… чего только не делала, даже тряпку антиникотиновую на руку приклеивала – не помогает!

– Ну, ка брось! – рявкнул Михаил. – В ящик сыграть хочешь? Третью уже смолить собираешься. Сдохнешь так. Ты не на то место тряпку клеила, надо было на рот.

– Не шуми, Мишань! – на шаг отступив от Исайчева, попросила Долженко, – эта здесь последняя…

– Здесь?! – озлился Исайчев, – Так, ты сейчас уезжаешь! В своей норке опять смолить будешь? Когда сделаешь экспертизу?

Долженко вопросительно взглянула на майора:

– Я что пластырь не туда клеила? Ты говоришь на рот? И что это даст?

– Некуда будет вставлять сигарету… – хмыкнул майор.

– А-а-а ты в этом смысле? А есть как? Его на двадцать четыре часа ставят – иначе бесполезно. Эдак я схудну… обвисну… не молодая уже…, – с серьёзным выражением лица ответила Галина Николаевна и, прикуривая следующую сигарету, бросила, – хватит ржать, давай работать! Отпечатки пальчиков отработаю – позвоню. Могу только пальчики… больше ничего не нашла.

Исайчев вгляделся в темноту длинного коридора, спросил:

– Куда идти? Где здесь гостиная? Дверей-то! Чёрт их разберёт …Кстати, почему нервничаешь? Чего вдруг? Случилось что?

Долженко, вытянув руку вперёд, грустно произнесла:

– Ты же её видел в ванной… красота какая… сердце щемит от жалости. Иди уже… Первый поворот налево или, может, направо. Муж там. Свёкор там. Я на воздух ушла. Сейчас дождусь пока воду спустят, ещё раз осмотрю её и домой, – она энергично зашагала в направлении парадного входа.

– Сердце дома надо оставлять, когда на происшествие едешь, – крикнул ей вдогонку Михаил.

– Так, я не сердцем, я нервами нервничаю, – не оборачиваясь, ответила Долженко, – «следакам» положено физиологию знать, охламон!

Исайчев пошёл по лучу коридора, озираясь на закрытые двери и бормоча под нос:

– Вот, а моя жена говорит сердцем…

Поворот оказался только направо и, выполнив его, перед глазами Михаила открылась необъятных размеров гостиная с застеклённой от пола до потолка внешней стеной. Мебель гостиной строгих геометрических форм в чёрно-серых тонах со вставками пластика и хромированного металла, витиеватый рисунок белого глянцевого потолка в точности повторяющий рисунок чёрного напольного покрытия навели Михаила на мысль, что придётся иметь дело с крайне закрытыми людьми. Как-то не вязалось добродушие и открытость с имеющейся обстановкой гостиной. Оценив её и плотные тяжелые занавеси для декорирования оконных проемов, возникшая в голове Исайчева мысль укрепилась.

– Ох, не люблю такие помещения, – подумал Михаил, – так и кажется, что непременно появится Дарт Вейдер, для меня Иванушка на печке всё же ближе. Как же здесь мог появиться Лель? Он явно герой не этой сказки…

– Проходите!

Исайчев услышал строгий голос, он шёл из глубины чёрного велюрового кресла. Оно стояло в затемнённом углу комнаты и только вглядевшись, Михаил заметил выступающее из его прямоугольной спинки лицо мужчины, обрамлённое седыми волосами. Само тело, одетое в чёрный костюм и такую же водолазку, терялось в его мягких глубинах. Рядом с креслом, подвешенный за ручку, притулился светлого дерева бадик.

– Вы следователь майор Исайчев?

– Так, точно. Я есть он.

Мужчина встал, протянул для приветствия руку. Пожатие было жёстким, железным:

– Владислав Мизгирёв, свёкор Сони. Отец её мужа Петра. Вы всё уже видели? Присаживайтесь… Она ещё там? Михаил присел в кресло напротив.

– Нет. Её увезли…

– Куда?! – всполошился хозяин.

– Владислав? – решил уточнить Исайчев.

– Иванович, – поспешил добавить Мизгирёв, – а похороны?

– Владислав Иванович, есть порядок. Это не совсем самоубийство…

Мизгирёв вскинул пучкастые брови, не дал Михаилу закончить фразу:

– Вы думаете это убийство?

Исайчеву показалось, что на губах собеседника сверкнула и тут же погасла улыбка. Михаил пояснил:

– Софья оставила записку, в которой обвинила пока неизвестного следствию человека в доведении её до крайности. Посему здесь просматривается уголовная статья. Мы обязаны случившееся расследовать и отдать злодея под суд…

Владислав Иванович вернулся в кресло, обмяк:

– Я всё же надеялся, что она не сама. Соню уже не вернёшь, но мне было бы легче, если она… если её… – мужчина закрыл лицо ладонями, тяжко вздохнул. – Я говорю глупости… но вы поймите …это так страшно если она сама…

– Папа!

Окрик стеганул старика и тот, лихорадочно вытирая щёки и глаза, затряс головой:

– Простите я сейчас… сейчас…

Михаил обернулся:

– Вот и Дарт Вейдер! – подумал он усмехаясь.

Человек, стоящий на пороге гостиной был одет так же, как и его отец в чёрное. Только на голове не было ни волосинки, а лицо казалось вытертым меловой тряпкой. Он протянул руку и так с протянутой рукой дошёл до кресла Михаила:

– Профессор Петр Мизгирёв. У вас есть ко мне вопросы? – он постоял рядом с креслом отца и, дождавшись когда тот переместиться на диван, сел на его место.

– Вы читали предсмертную записку жены?

Мизгирёв кивнул.

– Вы знаете кто такой Лель?

– Да, конечно. – профессор поморщился, – Это Игнат Островский. Наш с Соней общий друг, однокашник.

– У вас есть его адрес? Где его сейчас можно найти?

– На кладбище! – срываясь на петушиный крик, выплеснулся Мизгирёв. – Он уже больше семнадцати лет лежит в могиле на Воскресенском кладбище…

Михаил снял очки, протёр платком стёкла и, помассировав указательным пальцем переносицу, водрузил их обратно:

– Давайте по порядку, – сказал он спокойным голосом.

– Давайте! – икнул профессор.

Глава 2

За тридцать лет до описываемых событий. Районный городок Хвалынь

– Эй, Берендеи, вы куда без меня! – кричала девчонка, нагоняя на велосипеде группу из четырёх ребят. Двух подростков шестнадцати – семнадцати лет и двух пацанчиков лет шести – семи.

– Так нечестно остановитесь!

Девчонка, энергично крутила педали высоко поднимая костистые коленки, отчего её и так слишком коротенькое платьице, сбилось, представляя на обозрение малиновые в мелкий цветочек трусики. Девчонка была худющей, но к своим пятнадцати годам уже оформилась по-женски, сосредоточив причитающийся ей природой вес на ягодицах и бёдрах в то же время, не обделив торчащих в виде фиг грудки. Они не запеленованные в бюстгальтер важно колыхались в такт прыгающих коленок. Только спина не участвовала в движении. Она была пряма, как стрела и демонстрировала миру, через слишком откровенный вырез на платье каждый свой позвонок. Ребята оглянулись, ускорили шаг.

– Вот навязалась на нашу голову. Зачем она нам на острове? Где она спать будет? – скорчив кислую физиономию, пробубнил себе под нос парень в чёрной борцовской майке и красных с белой боковой полосой шортах. Его соломенного цвета волосы непослушно спадали прядями на лоб, и он сдувал их, выпячивая вперёд нижнюю губу.

– Лель, давай возьмём. Она нам уху сварит… – с мольбой в голосе прошептал рыжеватый обсиженный веснушками паренёк в старенькой тельняшке и вытянутых на коленках трениках.

Тот кого назвали Лелем притормозил шаг и с любопытством посмотрел на спутника:

– Ох, Мезгирь, за что ты её так любишь? Она этого не стоит. Про уху хорошо вспомнил. Ладно, пусть едет…

Они остановились, дожидаясь девчонку, из последних сил вращающую педали кривоколёсного велосипеда. Достигнув цели, она звонко заголосила скороговоркой:

– Ты нормальный, Лель? Сам придумал Берендеево царство. Назвал меня Купавой, а теперь стараешься от меня отделаться, нехорошо, Игнат! Не по-товарищески… И потом, ты мой жених! Разве не помнишь, как заканчивается пьеса – Лель и Купава женятся!

Парень в чёрной борцовке, поднял руку, останавливая выплёскивающийся из девчонки поток слов:

– Где ты, Купава, в Берендеевом царстве товарищей видела? Если я Лель, то мой однофамилец великий русский писатель Николай Островский в своей пьесе «Снегурочка» писал, что пастушок любил отнюдь не Купаву, а Снегурочку. До Снегурочки ты недотягиваешь. По большому счёту, тебе Сонька, надо с девчонками на поле венки из ромашек плести, а ты с парнями по речным заводям шляешься. Посему, мой авторский сказ таков – хочешь, с нами поехать на остров веди себя, как Купава – невеста Мизгиря. Ты не против, Мизгирь?

Он подтолкнул друга ближе к девчонке, а та обеими руками, что было сил отправила парня обратно. Тот кого называли Мизгирём едва удержался на ногах.