Владимир Монастырев - Свидетель защиты Страница 2

— Это Вера Сергеевна.

Андрей Аверьянович представлял себе учительницу математики Седых высокой строгой дамой с волосами, гладко зачесанными, собранными в пучок на затылке. А в комнату вошла небольшого роста женщина, коротко стриженная, с аккуратно и красиво уложенными каштановыми волосами, едва заметно седеющими на висках. Полные губы ее, видимо, не знали краски. Ей можно бы дать не более тридцати, если б не глаза, усталые и печальные, в сеточках морщинок.

Веру Сергеевну усадили за стол, и она выпила стакан чаю. Андрей Аверьянович видел, что ей не терпелось поговорить о деле, но она сдерживалась, полагая неудобным начинать такой разговор за столом.

Николай Иванович тоже, видимо, понял ее состояние.

— Пойдемте в мой кабинет, — предложил он, — поговорим, а чай (он опять подмигнул Андрею Аверьяновичу и кивнул в сторону бутылки) от нас не уйдет.

Они перешли в другую комнату, разделенную ширмой с павлинами на две части — одну, меньшую, занимали две кровати, в другой стояли стеллажи с книгами и письменный стол. Костырин включил настольную лампу под зеленым абажуром, усадил гостей, а сам, сославшись на необходимость помочь жене, ушел.

— Я вам очень благодарна, — начала Вера Сергеевна, — за то, что вы согласились выслушать меня.

Андрей Аверьянович молча наклонил голову, приглашая Веру Сергеевну продолжать.

— Николай Иванович вам уже рассказывал, какое у нас в семье случилось несчастье…

— В общих чертах.

— Я тоже почти ничего не знаю и, что еще хуже, совершенно не понимаю, как это могло случиться. В голове не укладывается. Олег не был трудным мальчиком, дурного влияния уличных друзей не испытывал, насколько я знаю. А я знаю о нем многое. Его не назовешь скрытным, замкнутым. Восторженный, открытый, порывистый. Но порывы его всегда были добры и благородны. А тут — ограбил старушку, отобрал у нее тридцать рублей — месячную пенсию. За этим не просто испорченность натуры, но жестокость, чего я никогда не замечала в сыне. Я была на одном из допросов, и он при мне повторил все, что говорил следователю раньше: да, ограбил, да, отобрал у старой женщины сумочку с тридцатью рублями. Зачем? Нужны были деньги. Для чего? Нужны и все. Следователю это дело кажется простым и ясным. Когда я сказала ему, что мне совершенно непонятны мотивы преступления, он ответил: «Что же тут непонятного? Перед молодым человеком в наше время столько соблазнов». Каких соблазнов? Олег ни в чем не нуждался. У меня такое ощущение, что он просто не успел придумать ответа — зачем ему нужны деньги. С трудом, но я готова поверить, что мальчик попал в дурную компанию, в шайку, и его заставили отнять деньги у старушки. Следователь утверждает, что нет оснований подозревать участие в деле сообщников, материалами для этого он не располагает.

— Если обнаружится, что были сообщники, — сказал Андрей Аверьянович, — мера наказания не будет меньше.

— Мера наказания! — вырвалось у Веры Сергеевны. — Как ужасно это звучит, когда относится к собственному сыну. Поймите меня правильно: я не хочу укрыть Олега от наказания за совершенный им поступок, но я мать и буду делать все, чтобы его спасти. Не от закона, от него самого. Что-то с ним происходит, что-то случилось, и кому-то надо в этом разобраться.

— Суд должен разобраться.

— И суд может увидеть тут элементарный случай, не больше. В ряду многих дел происшествие с моим мальчиком, может быть, и окажется для судей рядовым делом, но для самого Олега, для меня, его матери, для его отца это огромное несчастье, которое может перевернуть, исковеркать жизнь. Ах, как тут нужен знающий, умный человек, имеющий возможность изучить дело, и всем нам помочь. Помочь хотя бы понять, что же все-таки случилось с Олегом.

— Но у вас уже есть адвокат.

— Адвокат назначен и, по-моему, относится к делу формально, как и следователь. Кроме того, несколько дней тому назад он сообщил, что надолго уезжает за границу. В общем, ему не до моего Олега и, как я понимаю, дело все равно передадут другому защитнику.

— Адвокаты, как и следователи, не любят браться за дела, начатые другими, — сказал Андрей Аверьянович.

— Их можно понять, — Вера Сергеевна чуть заметно улыбнулась. — Учителя тоже неохотно принимают класс, который с начала года вел другой преподаватель. Я не смею настаивать, могу только просить.

Слушая Веру Сергеевну, Андрей Аверьянович думал, что она не похожа на тех матерей, которые любят своих детей слепо. Ей хотелось помочь.

— У вас есть еще сын? — спросил он, оттягивая окончательный ответ.

— Есть, Игорь, на два года старше Олега.

— Они дружили?

— Мальчики? Ну, как вам сказать… — Вера Сергеевна медлила, подыскивая слова. — Характеры у них разные. Игорь замкнут, вспыльчив. На улице он не давал в обиду младшего брата, но дома, когда они оставались друг с другом, бывал порой с ним резковат, нетерпим…

— Может быть, он ревновал младшего? Бывает так — родители, сами того не замечая, младшему уделяют больше внимания, ласковей к нему.

— Нет, нет, — торопливо ответила Вера Сергеевна. — Мы с мужем с самого начала поставили себе за правило не делать между мальчиками никакого различия. Чтобы не было никаких обид. Им покупались одинаковые игрушки, одинаковые костюмы, ни один из них перед другим не имел никаких преимуществ. Это правило соблюдается и сейчас.

— Но Олег еще школьник, а старший — студент?

— Да, Игорь учится на первом курсе педагогического института. Но разница между школьником выпускного класса и студентом-первокурсником не очень велика.

— Как отнесся Игорь к происшествию с Олегам?

— Он был очень взволнован.

— Может быть, он что-то знает о мотивах… преступления?

— Нет, не больше моего… Несчастье, видимо, и в самом деле не приходит одно: Игорь заболел — острый приступ аппендицита. На днях сделали операцию. Уж мы его стараемся не тревожить.

— И он не интересуется, как обстоят дела у Олега?

— Интересуется, конечно, только мы и сами знаем немного и вынуждены отделываться общими словами да утешениями, что все выяснится, уладится.

Вошел Костырин, сел и вопросительно посмотрел на Андрея Аверьяновича. А он еще не решил, браться за это дело или нет. Желание помочь Вере Сергеевне и симпатия к ней не прошли, но он боялся по-человечески разочароваться. Не так давно занимался он делом об убийстве, в котором участвовал вполне благопристойный на вид юноша — ученик десятого класса. Родители вот так же терялись в догадках, что случилось с их мальчиком, который до этого считался идеальным сыном и хорошим учеником. А следствие установило, что этот приличный мальчик уже несколько раз в компании таких же, как он, идеальных сыновей, грабил пьяных: нужны были деньги, чтобы перед тем, как идти в городской парк, для куража выпить бутылку дешевого портвейна. Родители убийцы жаждали справедливости и правды. Узнав правду, они повели себя не лучшим образом, любыми средствами пытаясь выгородить сына.

Чутье опытного юриста подсказывало Андрею Аверьяновичу, что здесь, в этом деле об ограблении старухи, тоже могут быть открытия, которые не доставят родителям радости. Как в таком случае поведет себя Вера Сергеевна? Вопрос в общем-то праздный, но Андрею Аверьяновичу все-таки было бы неприятно в ней разочароваться. Он хотел сказать, что ему нужно подумать, выкроить время и тому подобное. Но ничего этого он не сказал: не захотелось вилять и выкручиваться. Дел у него на руках сейчас немного, вполне можно взять еще одно, в котором, если говорить честно, ему уже хотелось разобраться.

— Хорошо, — сказал Андрей Аверьянович, — я познакомлюсь с делом, — и поднял обе руки, предупреждая благодарные восклицания, готовые сорваться с губ Веры Сергеевны и Костырина.

— Постараюсь вам помочь, хотя обещать и обнадеживать заранее, сами понимаете, не могу.

3

Андрей Аверьянович знал этого следователя. Не новичок, спокойный и методичный, он умел добывать доказательства, окружая обвиняемого уликами, как опытные-охотники обкладывают зверя. И в деле Олега Седых чувствовалась его твердая рука, хотя здесь с самого начала все сложилось просто. На первом же допросе Олег во всем признался. И все-таки следователь в течение шести дней провел еще семь допросов, и в деле было семь протоколов, начинавшихся фразой: «Свои предыдущие показания полностью подтверждаю». Восемь раз обвиняемый безоговорочно признался в том, что именно он совершил преступление.

Вот какая картина вырисовалась из протоколов допросов обвиняемого, пострадавшей и свидетелей.

Анна Георгиевна Козлова, пенсионерка, 64-х лет, получила на почте пенсию, положила ее в черную сумочку и вышла на улицу. По дороге зашла в магазин, купила кефир, чай, масло, уложила все это в плетеную сумку, именуемую в просторечье авоськой, и продолжала свой путь. В ста метрах от дома встретила знакомую и добрых двадцать минут с ней разговаривала. Наконец, дошла до своего дома, прошла через двор и стала подниматься по лестнице на третий этаж.