Владимир Монастырев - Свидетель защиты Страница 3

Всю дорогу от почты до дома за нею, как тень, следовал молодой человек в коричневом прорезиненном плаще с поднятым воротником. Он терпеливо ждал, когда она делала покупки в магазине, ждал, прячась за афишной тумбой, пока она разговаривала с приятельницей.

Все это заняло около часа времени.

На полутемной лестнице молодой человек настиг Анну Георгиевну, ударил ее кулаком по голове и вырвал черную сумочку. Анна Георгиевна упала, потеряв сознание. Когда она пришла в себя, на лестнице никого не было, и она стала звать на помощь.

Выбежавшие на крик соседи подняли Анну Георгиевну, отвели домой. На лестнице, рядом с пострадавшей, подобрали книгу — «Избранное» Эдгара По с библиотечным штампом. Милиции не стоило труда найти читателя, взявшего в библиотеке томик Эдгара По. Им оказался семнадцатилетний Олег Седых, который на первом же допросе признал себя виновным.

Любому юристу известно, что признание самого обвиняемого, не подтвержденное вескими уликами, не может считаться достаточным доказательством его вины. Знал это и следователь, который вел дело Олега Седых, и не забыл, разумеется, о доказательствах.

Книга, оброненная на лестнице, хотя и не прямая, но улика. Есть и прямая. Свидетельница Курочкина, дворник дома, где живет пострадавшая, во вторник, в шестом часу вечера, видела, как из подъезда выходил парень с черной сумочкой под мышкой. Видела Курочкина парня со спины, опознать его не может, но она твердо запомнила, что на парне был коричневый прорезиненный плащ с поясом, какой носит Олег Седых.

В общем, в деле было достаточно материала для обвинения Олега Седых в совершении преступления, предусмотренного 145-й статьей Уголовного кодекса.

Андрей Аверьянович прочел характеристику обвиняемого, подписанную классным руководителем 10-го «А» класса и заверенную директором школы. Эта бумажка, составленная в осторожных выражениях, характеризовала не столько Олега Седых, сколько ее авторов, которые не решились сказать доброе слово о парне, угодившем под суд. И дурное сказать не сумели — то ли нечего было сказать, то ли побоялись, что потом с них спросят — почему не принимали мер, коли знали за учеником тяжкие грехи.

Характеристика не удивила Андрея Аверьяновича и ничего не прибавила к тому, что он уже знал. Удивил его другой документ, оказавшийся в деле. Он тоже исходил из школы, где учился Олег Седых. Это было письмо, под которым стояло тридцать подписей учеников 10-го «А» класса.

«Мы знаем Олега девять лет, — писали ученики, — где мы только с ним ни были: на субботниках в районе, на уборке винограда, в походах через перевалы. Тут уж человек весь виден. В Олеге и соринки жадности нет. Он последним поделится с товарищем, всегда поможет. И не потому поможет, что так положено по писаным канонам, оттого, что душа у него добрая, он иначе не может…»

«…Чтобы ограбить человека, — рассуждали ребята, — грабитель должен быть жадным к деньгам или к тем возможностям, которые даются деньгами. Олег никогда о деньгах не думал. Вечеринок он не любил, в кафе не ходил, не пижонил. Он даже коллекций никаких не собирал. Как же может быть, чтобы его вдруг потянуло к деньгам? Да еще так, чтобы пойти на самую большую подлость?»

Андрей Аверьянович дважды прочел письмо и задумался. Олег Седых, каким он виделся ему сейчас, ничего общего не имел с тем Олегом, который рисовался материалами следствия.

С самых первых школьных шагов мальчишку полюбили товарищи — за честность, за доброту, за то не вымученное, а естественное чувство товарищества, которое жило в нем и которое дано не каждому. В письме приводятся факты, будничные, в общем-то рядовые: заступился за девочку из младшего класса, не дал ее в обиду; разделил завтрак с товарищем; в походе нес рюкзак уставшего товарища… Ничего из ряда вон выходящего, если брать каждый случай в отдельности, но собранные вместе (а собрали и сгруппировали их школьники умело и убедительно) они рисуют образ живой, достоверный и ясный.

«Если бы Олегу, — делают вывод авторы письма, — нужны были деньги даже для того, чтобы спасти брата, он бы все равно не смог ограбить старуху».

Школьные товарищи Олега не верили в его виновность и высказали это вполне определенно.

Может ли иметь какой-то вес это письмо на весах правосудия, где оперируют документами, уликами, свидетельскими показаниями? Нет, конечно. По-мальчишески запальчивое, категоричное в своих выводах, оно способно вызвать разве что улыбку у серьезных людей, которые призваны вершить суд, опираясь на факты.

Но вот что интересно: неискушенные в юридических тонкостях школьники нащупали очень важный для существа дела вопрос: мотивы преступления. Они утверждают: не было у Олега побудительной причины для совершения преступления. Не видела этих мотивов и Вера Сергеевна, мать Олега. Андрей Аверьянович вспомнил ее слова: «За этим не просто испорченность натуры, но жестокость, чего я никогда не замечала в сыне». Мнения матери и его товарищей, людей, которые хорошо его знали, сходятся.

На недоуменные вопросы Веры Сергеевны следователь ответил: «Что же тут непонятного? Перед молодым человеком в наше время столько соблазнов». Вообще, заключение верное — соблазнов перед молодым человеком много. Можно добавить — и не только в наше время. Но что именно, какой соблазн побудил Олега пойти на преступление?

Андрей Аверьянович вернулся к протоколам допросов. Следователь, разумеется, не мог не спросить у обвиняемого — зачем он это сделал. И он спросил. Вот что записано в протоколе:

Следователь. Когда вы задумали отобрать деньги у гражданки Козловой?

Олег. На почте, когда увидел, как она получала деньги.

Следователь. Вы раньше не знали Козлову?

Олег. Не знал.

Следователь. Как вы оказались на почте?

Олег. Шел мимо, зашел.

Следователь. На что вы хотели употребить деньги Козловой?

Олег. Ни на что особенное. Нужны были деньги.

Следователь. Может быть, вы кому-то были должны?

Олег. Нет, я никому не был должен.

Следователь. Может быть, проиграли?

Олег. Нет, я на деньги не играл.

В одном из семи следующих протоколов допроса следователь вернулся к этому вопросу, но получил примерно тот же ответ: деньги нужны были вообще, ни на что определенное обвиняемый тратить их не собирался. Странно? Если принять за исходное, что «в наше время перед молодым человеком столько соблазнов», то ничего странного нет. Тем более, что обвиняемый не запирается, признает все: да, напал, да, ударил и отнял. Вот в чем главное. Остальное — несущественно.

Несущественным посчитал следователь и то обстоятельство, что при аресте денег у Олега не оказалось. Истратил их в течение одного вечера? Куда мог истратить тридцать рублей юноша, который «вечеринок не любил, в кафе не ходил, не пижонил… коллекций никаких не собирал»? В протоколах следствия ответа на этот вопрос не было.

Андрей Аверьянович закрыл папку, аккуратно завязал тесемки, потер уставшие глаза. Не так уж оно просто, это элементарное дело об ограблении пенсионерки Козловой. Что-то стряслось с юношей, с Олегом Седых, симпатичным парнем, на защиту которого стали горой тридцать десятиклассников. Они мысли не допускают, что Олег может ограбить старуху. А он признался, что ограбил…

Засунув руки в карманы плаща, надвинув на лоб шляпу, Андрей Аверьянович шагал по улице, обдумывая дело Олега Седых. Первое знакомство с документами не дало ясности. Что ж, ведь это лишь первое знакомство, и нет оснований быть собой недовольным. Да и не испытывал сейчас Андрей Аверьянович недовольства, разве что чувствовал некоторую неловкость — не покидало ощущение, будто недоглядел чего-то, не вычитал между строк в документах. А там написано, стоит только повнимательнее вчитаться.

Андрей Аверьянович не пошел домой, а сделал добрый крюк и тихими одноэтажными улочками вышел к набережной.

За высоким бетонным парапетом не видно было воды, а сразу низкий противоположный берег, несколько домиков и за ними степь. И еще дальше неясная линия далеких гор. Над городом висело низкое серое небо, а там, над горами, неистовое, яркое, пробивалось солнце, окрашивало и плавило облака, напоминая о том, что где-то у моря еще тепло и солнечно и что пройдет хмурая осень и-снова будет лето, яркая зелень, голубое небо. Но все это пока что далеко, за горами, а здесь осенняя тишина и пустынность — ни души на том берегу, никого на широкой набережной.

Андрей Аверьянович, облокотясь о парапет, посмотрел на обмелевшую, открывшую песчаные косы и отмели реку, потом прошел вниз по течению до земляных курганов и покинутых бетономешалок — набережная еще строилась — и вернулся обратно. Чувство неловкости, вызванное ощущением, что он чего-то не углядел в протоколах, прошло, и он уже спокойно думал о том, каким путем двигаться дальше. Документы от него никуда не уйдут, пришло время познакомиться с подзащитным. Он тоже никуда не уйдет, но чем раньше увидится с ним Андрей Аверьянович, тем будет лучше.