Сергей Попов - Виселица для жирафа. Иронический детектив Страница 2

Я всегда беру именно четыре бутылки пива, потому что после опорожнения четвертой наступает мягкий такой уход сознания. Сознание, словно литерный поезд, плавно начинает уходить куда-то вперед, в сладкую неизвестность, и ты плавно движешься вместе с ним, окутанный теплотой и любовью. А все эти мерзкие морды провожающих остаются где-нибудь позади, даже если они не хотят этого, даже если они этому всячески сопротивляются. А впереди у тебя убаюкивающая дорога, дорога куда-то вглубь себя – лишь бы от всех подальше.

Но в этот раз мне не удалось надежно закрыться от реальности. Она настигла меня во сне. Мне приснился заброшенный дом, оконные проемы без рам и стекол, сорванный паркет на полу, а в пыли лежала та самая режиссерша и о чем-то меня просила, как хорошо знакомого друга. Я понимал, что она мертва, я всей душой хотел от нее отделаться, пользуясь тем, что, кроме нас двоих, в этом доме никого нет. Главное, нет моего начальства, поэтому я потом могу сказать всем, что никогда не встречал убитой режиссерши и не слышал ее просьб, поэтому не должен их исполнять и вообще заниматься этим трупом. Я кивал ей в ответ, а сам все думал, как поскорее улизнуть. Я уже почти повернулся к ней спиной. Но убиенная вдруг схватила меня за руку. Я взглянул на нее и увидел, что у нее в руках откуда-то взялся большой круглый пирог. Она протягивала его мне и умоляла съесть. Было омерзительно даже представить себе, что я возьму в рот ее угощение. Но она не отставала, и я решил откусить. Откусил и стал пережевывать. И в этот момент заброшенный дом наполнился людьми. Все эти люди видели, что я «засветился» рядом с покойной, что нас теперь что-то связывает. А главная неприятность состояла в том, что рядом со мной уже стоял мой начальник капитан Баталин и с обидой в голосе спрашивал: «Что ж ты мне вешал лапшу на уши, что заболел? А сам ведь оказался на месте происшествия даже быстрее меня». Покойная тоже вдруг замолвила за меня доброе словцо моему начальнику: «Хороший мальчик раньше всех ко мне прибыл».

Я проснулся. Первая мысль после сна: да, от осмотра трупака я отвертелся, а вот от участия в этом деле, пожалуй, вряд ли. Такая перспектива меня не обрадовала: куда спокойнее носить на службе бумажки с этажа на этаж, чем бегать как собака с высунутым языком, пытаясь что-то расследовать. За окном было темно, и я решил продолжать спать.

Утром я проснулся с мыслью о том, откуда взять справку о мнимой болезни и о какой именно. Как-то было надо оправдать свое вчерашнее отсутствие на месте происшествия. Первая мысль, конечно, о Янге у неё мать врач, что-нибудь да придумает. На будильнике семь часов утра. В восемь может позвонить злополучный капитан Баталин. Придет на службу, увидит, что меня нет, и давай звонить. А на службу я сегодня не пойду, пусть там преступники хоть всех наших агентов перемочат не пойду – ведь я тяжело болен. А значит, надо звонить Янге.

Янгу турнули с первого же вступительного экзамена при поступлении в медицинский институт, и она сейчас работает секретарем-референтом в какой-то организации, связанной с фармакологией. На работу ей к восьми, так что звонить уже можно. Набираю номер. Тревожный голос Янги: «Что-то случилось? Почему в такую рань?» – «Надо от работы закосить, – отвечаю я, – спроси быстренько мать, какая инфекция сейчас ходит по городу и какие симптомы заболевания». Слышно, как Янга о чём-то говорит с матерью, затем обе хохочут. Янга, едва сдерживая смех, говорит уже в трубку: «Сейчас в разгаре вирус гриппа, симптомом которого является метеоризм» «Что-что? – переспрашиваю я, – какой такой „метеоризм?“» – «Ну, это научное название обильного газовыделения, – хохочет Янга. – Словом, жалуешься на головную боль, слабость, высокую температуру, а главное, напираешь на то, что у тебя пучит живот. Понял?» – «Понял», – отвечаю я.

Температуру себе я делаю элементарно: купил как-то в аптеке миниатюрную грелку, в грелку я наливаю горячую воду и зажимаю подмышкой, в таком виде я занимаю очередь в процедурный кабинет. Прямо перед тем, как войти, я ослабляю нажим на грелку, она падает и удерживается рубашкой, заправленной в пояс брюк. Медсестра ставит мне градусник в разогретую подмышечную область, и дело в шляпе на термометре такая температура, что впору скорую вызывать. Бюллетень в кармане. Но сейчас этого трюка мне мало: за последний месяц я уже дважды так появлялся в поликлинике, в третий раз могут что-нибудь заподозрить. Нужен самый настоящий грипп, вернее, его симптомы, а если быть совсем точным, нужен этот самый, как там его – метеоризм. Откуда его взять? Эврика! Надо спуститься в магазин, взять «бомбу» кока-колы, для усиления эффекта нагреть её на водяной бане, разом выпить литр или два и бегом в поликлинику. Я думаю, им там мало не покажется.

Сказано – сделано. Я спускаюсь вниз, покупаю «бомбу», грею её на водяной бане, то есть в кастрюле с кипятком, пью, давясь горячим газом, и немедленно несусь в поликлинику, которая, слава Богу, находится от меня через два дома. Грелка с горячей водой обжигает мне подмышку. В процедурном кабинете у меня фиксируют температуру 38,9 градусов, а терапевт, едва заслышав о том, что у меня вдобавок к температуре ещё наблюдается метеоризм, машет на меня руками, как на прокаженного, немедленно отсылает еще к какому-то врачу. Тот просит спустить брюки, пытается вставить мне в задний проход какой-то инструмент, кажется, калоскоп, как вдруг!.. В общем, любопытного врача как ветром сдуло. Он, можно сказать, впечатался в стену, держа в руках свой калоскоп. В панике врач обхватил руками голову: «Молодой человек, да у вас тот самый вирус, который сейчас свирепствует в городе. Я запрещаю вам выходить из дома. Это, во-первых. А во-вторых, срочно сообщите мне, с кем вы в последние дни были в тесном контакте?» И вот тут я выпалил: «С капитаном Баталиным!» И назвал его место работы. Врач вытянулся по струнке. «Передайте капитану Баталину, – сурово приказал он, – что он должен доставить свой кал в нашу поликлинику в течение 24 часов. В противном случае мы его из-под земли найдем, хотя он и офицер спецслужб. С вирусологами не шутят!»

Я не шагал, я летел домой. Я сидел над телефоном, наверное, как курица сидит на яйцах, ждал звонка своего шефа, и, наконец, он раздался:

– Болеешь?

– Так точно, товарищ капитан.

– Медицинская справка есть?

– Так точно, товарищ капитан.

– Кем выдана?

– Районной поликлиникой.

– Не действительна. Пусть наша ведомственная санчасть зафиксирует твою нетрудоспособность. Так что руки в ноги и марш в нашу медсанчасть.

– Никак нет, товарищ капитан. Мне запрещено выходить из дома. Это, во-первых. А во-вторых, вам, товарищ капитан, следует прекратить поиск врагов и в течение 24 часов доставить свой кал в мою районную поликлинику.

– Почему нужен именно мой кал? – удивленно спросил Баталин.

– А вы последний были со мной в контакте. И для убедительности я добавил:

– С вирусологами не шутят. Они вас и под землей найдут.

На другом конце провода раздалась матерная брань, а потом короткие гудки.

До разговора со своим начальником я был уверен, что испытаю радость оттого, что так подшутил над ним. Но когда я повесил трубку, то радости не было. Напротив, в душе поселилась тревога, какое-то саднящее беспокойство, скрыться от которого было нельзя. Я знал, что это состояние, появившееся в душе, предвестник большой беды. Впервые оно у меня появилось, когда заболела мать – она так и не выздоровела. Второй раз, когда ко мне и двум моим друзьям подошли в парке трое таких же подростков и вполне миролюбиво попросили показать им, где здесь стадион, а лучше проводить. Мы шли, мирно болтали о всякой всячине, а у меня точно так же противно саднило в душе. И, как оказалось, не зря. На стадионе нас поджидала целая шобла, человек двадцать. У нас отняли все: деньги, вещи, то есть раздели до трусов, да еще надавали по шее так, что пришлось брать бюллетень. В третий раз это чувство посетило меня где-то дня за два до внезапной смерти отца. И вот теперь оно возникло в моей душе снова. Я знал, нет, я был уверен, что ничего хорошего за этим не последует.

Мысль невольно переключилась на виновницу моих грядущих бед – убитую режиссершу. Я был уверен, что началом неприятностей послужила именно она, точнее, ее жуткая смерть. Ну, в самом деле, зачем было убивать женщину так зверски перерезать горло ножом? Зачем это делать с подчеркнутым театральным эффектом? Убийца свесился вниз головой в проеме окна и резанул ее в момент произнесения лирического монолога. А главное, для чего все это кошмарное действо было умышленно развернуто на глазах у труппы? Допустим, по какой-то причине захотели ликвидировать главрежа, так почему не сделать это при помощи снайпера или наемных убийц где-нибудь в тихой улочке или подъезде? Зачем вся эта буффонада? Напрашивается вывод: убийца или сумасшедший или театрализованная публичная смерть главрежа это какое-то послание. Но тогда кому оно адресовано? Ответить на последний вопрос – продвинуться в расследовании. И вдруг я почувствовал, что невольно пережевываю события, связанные с режиссершей, как во сне пережевывал протянутый ею пирог.