Александр Бушков - Последняя Пасха Страница 20

– А вам тут… не скучно? – спросила Инга.

– Это вы так деликатненько интересуетесь мотивами? – усмехнулся Лихобаб.

– Ну, интересно же, почему человек городского вида вдруг в глуши обосновался. Или я что-то такое не то…

– Да нет, – безмятежно сказал Лихобаб, – нет у меня ни жутких личных трагедий… да вообще никаких трагедий нет. Просто-напросто однажды надоела мне цивилизация, и решил устроиться на лоне, как говорится… Не поверите, душа поет постоянно. Слишком много было в прошлой жизни суеты, шума, многолюдства, метаний по свету… А тут – благодать. Тишина и безветрие…

– Я бы так не смогла…

– А вам и не надо, – сказал Лихобаб убежденно. – Вы молодая, очаровательная, вам среди цивилизации пребывать надлежит… Ну вот, пришли.

Смолин и сам видел, что последний на окраине дом, к которому они приближались, – единственный обитаемый. Стекла в окнах, крыша починена, двор ухоженный, забор обстоятельный. Вдобавок у калитки стоит заседланный конь, тот самый Орлик. Нельзя сказать, чтобы он отличался особенной красотой и изяществом, не походил он на ахалтекинца или призового рысака, но и замухрышкой, ежедневно таскающим телегу, не выглядел – ухоженный, сытый, рабочий жеребчик.

– Проходите, располагайтесь, – сказал Лихобаб. – Можно вон туда, под навес. Я там как раз ужинать собирался перед дорожкой, а тут и вас услышал. Сейчас чего-нибудь сгоношим в расчете на многолюдство…

Он пошел в дом, а Смолин с Ингой уселись за стол, на коем красовалась сковорода с жареной картошкой (судя по запаху, приправленной грибами) и еще пара тарелок со снедью. Смолин подумал, глядя на горку лепешек, что можно сделать кое-какие дополнительные выводы. Из-за стола прекрасно виден огород сотки в три, с которого явно совсем недавно собран был урожай, – лежат аккуратные горки картофельной ботвы, еще осталась нетронутая грядка со свеклой. Возле глухой стены дома – внушительная поленница дров, судя по виду, не прошлогодних, а совсем недавно наколотых. Большой сарай, если прикинуть, идеально годится для конюшни. Собаку еще можно оставить на зиму здесь одну – хотя и тяжеловато ей придется – но с конем такое не проделать. По прикидкам, Лихобаб собирается здесь и зимовать, неизвестно, провел ли он в деревне прошлую зиму, но эту твердо намерен, судя по приготовлениям, сидеть в деревне. А ведь снегу может намести и по пояс, кто бы его здесь расчищал. Сам Смолин без крайней необходимости ни за что не решился бы тут зимовать – н у, у всякого свой норов…

Вернулся Лихобаб, принялся нарезать темно-красное вяленое мясо. Подложил в миску крупных помидоров, пару луковиц.

– Все свое? – спросил Смолин.

– А как же. Если не хозяйствовать на полную катушку, со скуки околеешь… Спиртного не хотите? Есть сосуд…

– Да не стоит, пожалуй, – отказался Смолин.

– И ладно… Я тем более не буду: мне после ужина ехать по делам, – он присел за стол: – Дела у меня тут в окрестностях, на денек, так что я после ужина и поскачу, благословясь, а вас оставлю на хозяйстве. Диспозиция такая: утречком – или как вам будет удобнее – завтракаете и во-он по той дороге выходите к трассе. Там не более десяти километров, дорога чуточку заросла, но вполне угадывается, сбиться трудно. Ну, а трасса – место оживленное, в Куруман вас очень быстро подхватят. Вообще-то по законам восточного гостеприимства, следовало бы утречком проводить вас до трассы… но дела у меня, правда, срочные. И, главное, вас вроде бы не надо опекать в тайге, как детишек. Шестнадцать кэмэ от Предивинска досюда вы нормально, я смотрю, прошли, в уныние не впали, не расклеились. Нормальные путешественники, особой опеки не требующие. Так что по ясно различимой дороге два часа пройдете?

– Ну разумеется, – сказал Смолин. – Какая там опека… Мы и так душевно благодарны, серьезно. Так и тянет на городской манер денежку вам всучить за гостеприимство, но вы ж обидитесь?

– Правильно, – сказал Лихобаб. – Какие деньги, Яковлевич? Не в них счастье… Ну, приступим?

Ели не торопясь, старательно и обстоятельно. Посидели, отдуваясь, покурили. Тем временем почти окончательно стемнело, над зубчатым краешком близкой тайги помаленьку поднималась луна, огромная, сметанно-белая, почти полная. Смолин вздрогнул – вдалеке, на другом конце деревни, раздалось железное громыханье. Вроде бы ожесточенно колотили по пустому ведру то ли топором, то ли другой какой железякой.

– Ага, – ухмыляясь, протянул Лихобаб, – а я уж и забеспокоился что-то – обычно по бабке хоть часы проверяй… Это у нее ритуал такой, ежевечерний, минут пять будет надрываться. Отгоняет, изволите ли видеть, нечистую силу и прочих не от мира сего созданий, особенно энкаведешников. Крыша давно съехала, ага. Непонятно, как это с религией сочетается, но так уж у бабы Нюры заведено – погромыхать от души что ни вечер в целях отогнатия нечисти… Должно быть, еще в старые времена переклинило. Оно и понятно: деревня раньше была сплошь староверская, они и прежде к пришлым без восторга относились, а уж когда тут орлы из НКВД ротами шныряли… Была тут в свое время занятная история… слышали, может, про золотой караван?

– Наслушались в свое время, – сказал Смолин.

– Ну вот, всю округу так трясли, что у бабы Нюры на старости лет, должно быть, включилось. Не зря ж энкаведешников гоняет со страшной силой… Я, между прочим, у нее тоже в энкаведешниках числюсь, так что стараюсь на ее конец не ходить, благо особенно и незачем… Ну, располагайтесь, а мне пора в дорогу… Яковлевич, не поможешь мешок оттащить?

– Да без вопросов, – сказал Смолин, поднимаясь.

Они зашли в сени, Лихобаб осветил их маленьким фонариком, но что-то Смолин не усмотрел никаких тяжестей, требующих помощи в переноске.

– Яковлевич, – безмятежно сказал хозяин. – Ты ведь мне не все рассказал, а? Про свои путешествия?

– Ну, не все, – Смолин на всякий случай приготовился к неожиданностям. – Но в главном – чистая правда: за нами никто не гонится и не висит на нас никакого криминала. Просто… просто жизнь – штука сложная.

– Согласен полностью… А нескромный вопрос… Под мышкой у тебя чего висит?

– Углядел? – спросил Смолин спокойно. – Ты не особист, часом, Михалыч, по прошлой жизни?

– Да нет. Я в прошлой жизни – обыкновенная морская пехота…

Без всякой опаски Смолин отстегнул ремешок, вытащил наган и протянул его хозяину, держа на весу указательным пальцем за скобу. Тот сноровисто откинул дверцу, присмотрелся, ковырнул ногтем маленький капсюль, защелкнул дверцу и, вернув Смолину «оружие», фыркнул:

– Тьфу ты, обыкновенная пугалочка…

– Ну да, – сказал Смолин, – но впечатление производит, а?

– Видно, что из обычного сделано… Несерьезно это, Яковлевич.

– Да как сказать, – произнес Смолин. – Точнее, на кого попадешь. Если б не эта пугалочка, мне бы в Предивинске морду начистили и обобрали до нитки.

– Оно конечно… Только здесь лучше бы что-нибудь поосновательнее. Сюда глянь.

Он, светя фонариком, отдернул высокую занавеску. За ней, прислоненное к стене, стояло помповое ружье, а рядом приколочена аккуратная полочка с несколькими коробками патронов.

– Умеешь с таким обращаться?

– Дело несложное, – сказал Смолин. – Охотился малость.

– Ну, тогда разберешься. Ты его заряди на полную и положи под бочок. На всякий случай.

– Опасно тут?

– Да не особенно, – ответил Лихобаб. – Но забрести сюда какой-нибудь придурок вполне может. С марта нынешнего, за то время, что здесь обосновался, дважды подбиралась… шелупонь. Один раз – ярко выраженная бичева, другой – какие-то браконьерчики по пьянке вздумавшие покуражиться… Одним словом, в лесу живем…

– Понятно, – отозвался Смолин. – Жмуриков-то где закопал?

– Да ну, Яковлевич, какие жмурики… Я ж говорю, шелупонь. Оба раза пары выстрелов в воздух хватило. Говорю ж, на всякий случай…

– Понял, – сказал Смолин. – Учту.

– Ну и ладушки. Вот фонарик, а в доме – керосиновая лампа сумеешь запалить?

– Да чего там. Спасибо, Михалыч…

– Ладно, все путем… Ну, я поехал.

Он вышел во двор, свистнул подскочившему радостно Беляку, сунул карабин в притороченную к седлу самодельную держалку на манер индейско-ковбойских – выглядит совершенно по-голливудски, но ведь удобная штука – отвязал поводья от штакетника и ловко вскочил в седло. Бросил Смолину:

– Ну, счастливо вам добраться…

И рысью припустил по улице. Беляк помчался за ним, обогнал, забежал далеко вперед, выписывая по улице широкие зигзаги от забора до забора.

Смолин задумчиво смотрел вслед удалявшемуся в лунном свете всаднику – и лениво гадал, какая такая надобность могла погнать хозяина в ночное странствие? Не станешь же спрашивать – но и так ясно, что тут что-то интересное. Чтобы примитивно поохотиться на рябчиков или глухарей каких-нибудь, вовсе необязательно отправляться ночью, загодя – да еще не с гладкостволкой, а с карабином. Точно, что-то интересное, и вариантов может быть масса. Может, Лихобаб втихомолку золотишко моет в таежной глухомани – в этих краях, зная места грибные и рыбные, можно до сих пор неплохо разжиться, в миллионеры не выбьешься, но денежку заработаешь увесистую. Может, втихаря собрался побраконьерничать по примеру подавляющего большинства здешнего народа: медведя взять или марала, не особенно и соблюдая писаные правила охоты. А может – почему бы и нет? – отправился к зазнобе в какую-нибудь близлежащую, гораздо более населенную деревушку, где женская часть народонаселения состоит из гораздо более приятных и перспективных экземпляров, нежели шизанутая баба Нюра. Да мало ли, как ни ломай голову, все равно не угадаешь…