Марина Крамер - Роскошная хищница, или Сожженные мосты Страница 21

Отключиться от мира и не видеть происходящего, как она делала это всегда, садясь в машину, сегодня не удалось. Егорка то и дело перебирался с рук сидящего рядом с Мариной на заднем сиденье Гены к матери, потом обратно, и так до бесконечности. Хохол пригрозил усадить непоседливого отпрыска в автомобильное кресло, пристегнув ремнями, но в ответ услышал от ребенка лишь категоричное «Нет!», сопровождаемое взглядом исподлобья. Марина улыбнулась, погрозила пальцем сыну и велела Женьке отстать от него.

– Да он тебе все колени отмозолил!

– Ну и что? Он же маленький, ему тяжело все время на одном месте сидеть!

– Совсем распустила! – пробормотал Хохол, отворачиваясь в окно.

...До кладбища оставалось километра полтора, когда Марина вдруг услышала какой-то рев за окном, ощутила холодок внутри и бессознательно прижала к себе Егорку. С «Хаммером» поравнялись два мотоцикла, и буквально через пару секунд боковые стекла осыпались на пол и Коваль рухнула туда же, накрывая собой сына, а сверху на нее упал Гена, придавив обоих. С улицы доносился рев мотоциклов, Хохол по пояс высунулся из разбитого окна и палил из «макарова», матерясь во всю глотку. Машину бросало по дороге, было ощущение, что ею никто не управляет.

– Женя! – рявкнула Марина, толкая в бок закрывающего ее Гену. – Руль! Руль возьми, разобьемся!

Хохол перебрался на водительское сиденье, пытаясь выровнять «Хаммер» и одновременно столкнуть в сторону труп водителя. Гена поднял Марину, усадил на сиденье перепуганного и орущего не своим голосом Егора. У Коваль из простреленного плеча текла кровь, и сын, подняв на нее зареванные глаза, испугался еще сильнее. Хохол тоже кричал что-то, но Марина не понимала его слов. Наконец, устав от творящегося в машине, она заорала так, что все притихли:

– А ну заткнитесь все, на хрен!!! И машину останови где-нибудь!

Хохол повиновался, затормозив на обочине. Второй джип пролетел мимо, не снижая скорости. Коваль зажимала окровавленное плечо рукой, Гена искал под сиденьем аптечку:

– Потерпите, Марина Викторовна, сейчас...

Хохол выскочил из машины, рванул дверку с Марининой стороны:

– Котенок, что, сильно?

Она скривилась:

– Нормально... Возьми Егора, походи с ним, пока Гена меня перевяжет...

Егорка судорожно вбирал воздух, со всхлипом переводя дыхание, и все твердил:

– Мамуя... мамуя...

Женька забрал его, прижал к себе, бормоча что-то на ухо и вытирая мокрые от слез щеки. Гена разрезал рукав водолазки, обнажая рану:

– Марина Викторовна, пуля там, я даже ее вижу. Надо в больницу.

– Не надо – ты не понимаешь, что с огнестрелом меня менты заколебают? Позвоните Валерке, он дома все сделает, – процедила Марина, испытывая неприятные ощущения и тошноту. – Просто перевяжи. Где вторая машина?

– Погнали мотоциклистов, – отозвался Хохол, подходя ближе и отворачивая Егора так, чтобы тот не видел мать. – Там Данька, сообразил, что делать. Сука, с двух сторон из леса вынырнули! Я же говорил – нельзя машину охраны сзади держать!

– Да какая разница?! Если за мной, то они бы все равно первую машину пропустили, знают ведь, на чем езжу! – огрызнулась Коваль, морщась от боли.

– Как думаешь, кто?

– А что, большой выбор? – скривилась она.

– Ну, теперь даже не заикайся ни о каких запретах! – сузил глаза Женька, глядя в ее расширившиеся от боли зрачки. – Это моя война, поняла?

– Ага, Рэмбо – первая кровь! Еще полоски на лице нарисуй, чтоб страшнее было. Гена, ты закончил? – И, когда телохранитель ответил утвердительно, велела: – Юрку в багажник уберите. Хохол, за руль.

Едва только Женька сел на водительское место, как на поясе его джинсов заверещал мобильник.

– Да! Что?! Отлично, Даня! В «Рощу», я буду через пару часов. Марину в плечо зацепило, мы целы, а Юрец наглухо... Все, давай. Я их домой увезу, и к вам!

– Что? – Марина открыла глаза и уставилась в зеркало заднего вида. – Кто звонил?

– Данька. Они прихватили один мотоцикл. Водила насмерть разбился, а стрелок жив, только весь поломанный. Щас доломаем. – Лицо Хохла стало совершенно звериным, он снова взялся за телефон, одной рукой продолжая вести машину, а другой набрал номер. – Вилли? Здорово, некрофил! Работенка есть, не интересуешься? Молодец! Тогда в «Рощу» подгребай, я скоро буду. Машину прислать? Сам? Ну давай, увидимся.

– Ты что задумал? – недовольно спросила Коваль, стараясь не шевелиться, чтобы не тревожить и без того ноющее плечо.

– Ты не разговаривай, котенок, – совершенно другим тоном попросил он, игнорируя вопрос. – Сейчас домой доедем, ляжешь, Валерка приедет, сделает все...

– Гена, Егора от окна убери... – У Марины заплетался язык и перед глазами мелькали круги, сознание начало уплывать.

Она не поняла даже, как доехали до дома, как Хохол на руках внес ее в спальню, как вокруг захлопотала, охая, Даша... В затухающем понемногу сознании зацепилась мысль о том, что Хохла нужно удержать дома любой ценой, но и она пропала.

Хохол метался по спальне, проклиная день и час, когда согласился поехать на кладбище, хотя и понимал, что если должно было что– то произойти, то оно и произошло бы непременно, и неважно – по дороге на кладбище, на самом ли кладбище или где-то еще. Но тот факт, что они, здоровые мужики, целы и невредимы, а женщина лежит теперь с пулей в плече, выводил его из себя сильнее всего. Хохол не мог себе простить того, что не оказался на сиденье рядом с Мариной, не закрыл ее собой, не получил пулю, предназначенную ей.

Приехавший через какое-то время Валерка был встречен нецензурной бранью прямо с порога:

– Ты, мать твою, козел белохалатный!!! Пешком шел, что ли?!

– Не ори, Жека, у меня ж не вертолет! – оправдывался хирург, моя руки. – Что опять стряслось?

– Обстреляли нас перед кладбищем, в плечо ее... крови до хрена потеряла, видно, сосуд где-то перебит...

– Так, ну, диагноз я и сам как-нибудь, – пресек Валерка, направляясь в спальню, где на кровати лежала Марина. – У-у, мать, да ты на карнавал собралась, что ли? Ишь, лицо-то белое какое! – Он сел рядом, взял Коваль за руку, считая пульс. – Да-с, понятненько... Так, а на плече что у нас такое? – сняв повязку, Валерка покачал головой. – Пулька, ясен пень... ну, будем ковырять. Хохол, за дверь!

Женька повиновался, оставив Валерку наедине с Мариной. Хирург возился около получаса, Хохол весь извелся, мотаясь туда-сюда по гостиной.

– Женя, успокойся, – просила Даша, крепко прижимавшая к себе уснувшего после перенесенных ужасов Егорку. – Он же доктор, все сделает правильно. Хочешь, я тебе чайку заварю?

– Не хочу, Дашка, спасибо. Ехать мне надо, пацаны ждут в «Роще».

– Так езжай.

– Не могу, пока не узнаю, что с Мариной.

Сидевший тут же Гена пожал плечами:

– Жека, да там ничего страшного, кость цела, это главное. Как она успела голову убрать, просто не понимаю! Там же не разобрать было, откуда лупят!

– Бывает у нее такое, чувствует, когда что-то может произойти, – буркнул Хохол, останавливаясь у окна. – Что он там так долго возится?

Но тут на пороге гостиной появился Валера, уже без халата. Все трое мгновенно повернулись к нему, на лицах застыло напряженное ожидание.

– Ну? – подстегнул Хохол.

– Не запряг, – отпарировал врач. – Чего – «ну»? Нормально все, пулю вынул. На тумбочке валяется, можешь подвеску ей на память сделать. Капельницу поставил, там растворы рядом стоят, у вас телохранитель, я знаю, спец, сам поменяет.

– Сделаю, – кивнул Гена.

– Ну и все. Моя миссия закончена.

– Сколько? – буркнул Хохол и полез в карман.

– Как всегда. И, Жека, не теребите ее пока, пусть отлежится. Пару дней слабость будет, да и есть не захочет. Пусть не ест, только пить побольше.

– Хорошо, Валерий Михайлович. – Даша поднялась и стала укачивать завозившегося у нее на руках Егора. – Т-с-с! Спи, мой маленький...

– Иди в детскую! – велел Хохол. – Чего тут с нами! – И, когда Даша с ребенком ушла, снова повернулся к сидящему в кресле врачу: – Валерка, честно скажи: как там?

– Да что ты кудахчешь? Нормально все, спит она сейчас, наркоз ведь, хоть и местный. Поспит, отдохнет – и порядок.

– Ладно. Гена, я поехал, ты тут пригляди, хорошо? Парней на воротах я предупрежу, чтоб никого не впускали.

Хохол стремительно вышел из комнаты, поднялся по лестнице на второй этаж, осторожно заглянул в спальню. Марина спала, черные волосы, выбившиеся из пучка, обрамляли лицо, еще сильнее подчеркивая бледность.

Женька сел на пол возле кровати, осторожно взял Коваль за здоровую руку, закрыл глаза и вдруг почему-то отчетливо увидел один из эпизодов своей тюремной жизни.

Страшный и беспощадный бунт в колонии, где он отбывал свой второй срок, будучи уже довольно известным в криминальных кругах человеком... Начался беспредел по пустяковому поводу. Новый «кум» решил навести порядок в лагере и прекратить негласное правление «воров». Разумеется, у тех было другое мнение на этот счет. В ход пошли все подручные средства и способы, вплоть до захвата заложников – двух медичек и контролера. Их держали в одной из «хат», оттуда же диктовали условия начальству колонии. «Кум» на сделку не пошел, и тогда молодую медсестру, не задумываясь, один из приближенных «смотрящего» чиркнул по горлу заточенной ложкой. После этого пути назад уже не было, нужно было стоять насмерть. После двухдневного противостояния в лагерь вошел отряд ОМОНа. То, что творилось потом, напоминало голливудский фильм ужасов, коих Хохол немало успел посмотреть в видеосалонах, освободившись в первый раз. Бойцы не разбирались, кто прав, кто виноват, забросали дымовыми шашками «хаты» и, ворвавшись, молотили дубинками и берцами всех, попадавшихся на пути. Физически сильный и здоровый Хохол еще ухитрился оказать сопротивление, врезав кулачищем под ложечку подскочившему к нему омоновцу, однако тут же получил разряд электрошокера в шею и упал, задергавшись, на пол. Его выходка обозлила громивших «хату» бойцов настолько, что, если бы не вмешался кто– то из старших по званию, Женьке ни за что не выжить бы после побоев. Его отволокли в медчасть, причем отволокли в буквальном смысле – за ноги, как мешок картошки, бросили там на койку, не забыв приковать за обе руки к спинке. В такой неудобной позе он и провел всю ночь, пока ОМОН заканчивал «зачищать» зону. К утру все было кончено: пятеро заключенных погибли, несколько десятков получили разной степени травмы, а «смотрящего» под усиленным конвоем этапировали в областной центр, в городскую тюрьму. У Хохла оказались сломаны восемь ребер, правая скула, выбиты три зуба и рассечена бровь. Новый врач, пожилой толстый мужичок, зашивал ее по живому, не обращая внимания на рев, рвущийся из-за сжатых губ пациента.