Рут Ренделл - Пусть смерть меня полюбит Страница 21

Возле Пемброкского рынка они расстались.

– Если будете в здешних местах, заходите и расскажите, как вы устроились, – сказала девушка. Ее улыбка была открытой и приглашающей, но не бесстыдной. Алан ничего не имел бы и против последнего. Он был уверен, что она ждет от него вопроса – нельзя ли им увидеться раньше, скажем, нынче же вечером? Но его сковало оцепенение. Он мог ошибаться. Откуда ему было знать? Как вообще можно распознать такое? Она могла быть просто участливой и дружелюбной особой, и любой заход с его стороны, возможно, заставит ее с отвращением развернуться и уйти.

Поэтому он просто ответил:

– Конечно, зайду, вы очень добры.

Он смотрел ей вслед, гадая, действительно ли на ее лице промелькнуло разочарование?

На стенде не было объявлений о сдаче жилья – только листочки, повешенные людьми, которые желали снять комнату либо предлагали на продажу детские коляски, пианино или котят, а также невероятное объявление от девушки, дающей сеансы массажа и «очень строгие» уроки французского. Когда Алан уже отворачивался прочь, задняя стенка стенда внезапно отворилась и появилась рука. Снова посмотрев на стенд, он увидел, что там висит новый листок. С сомнением – ведь какого же рода жилая комната может сдаваться за десять фунтов в неделю? – Алан прочел адрес: Монткальм-гарденс, 22. Он поискал Монткальм-гарденс в атласе Лондона и увидел, что эта улица отходит от Лэдброк-гроув в том конце, который он уже привык считать «чистым». Через плечо ему заглянул парень лет двадцати. Алан подумал, что тот, вероятно, тоже ищет комнату, и если так, то нужно успеть туда первым. Возможно, это неплохая комната, она просто должна быть лучше, чем номер в «Махарадже». Ноги у него уже гудели от усталости, и потому он совершил впервые еще одно действие, скопировав жест, которым вполне успешно пользовались другие, – проще говоря, проголосовал и поймал такси.

В объявлении была указана фамилия Энгстранд, и по созвучию это сразу же напомнило Алану о пьесе Ибсена «Привидения» и о ее героях – Регине и старике Якобе. Одна ветвь семейства Форсайтов[32] жила на Лэдброк-гроув. Подобные литературные ассоциации были приятны. Сам Алан казался себе персонажем книги в преддверии приключений и, возможно, любви.

На Монткальм-гарденс два длинных ряда домов ранней Викторианской эпохи сурово смотрели друг на друга через прямую и широкую проезжую дорогу. На улице не было ни одного дерева, хотя в дальнем конце ее маячили голые ветви платанов. В целом все было отмечено духом несколько безвкусной, но ничуть не обветшалой пышности. По фасадам домов шли маленькие балкончики с перилами, и опорные столбики этих перил формой напоминали ножки чиппендейловских стульев[33]. К входу в каждый дом вели несколько ступеней, сам же вход был украшен портиком, состоящим из пилястров и плоской узкой крыши. С самого начала Алан отметил, что дом номер двадцать два выглядит опрятно, стекла блестят чистотой, а в ближайшем к портику окне красуется огромный букет нарциссов в большом медном вазоне.

Дверь ему открыла женщина – как он предположил, миссис Энгстранд. Она посмотрела на него вопросительно, слегка склонив голову набок.

– Я увидел ваше объявление… – начал Алан.

– Уже? Я подала его всего полчаса назад. Я только что вернулась домой.

– Я увидел, как его вешали.

– Что ж, не стойте здесь, проходите. – Ее тон был одновременно ровным и настойчивым – правильно поставленный голос, какого трудно было ожидать, если судить по ее виду. Ее бледное лицо с мелкими чертами и без малейших следов макияжа словно всплывало, точно из пены морской, из массы густых и кудрявых каштановых волос. Она действительно выходила на улицу, одетая вот так – в джинсы с обтрепанными краями штанин и в свитер с дырой на локте? Она выглядела лет на тридцать, может быть, старше.

Алан вошел, и она закрыла за ним дверь.

– Увы, комната находится в цокольном этаже, – призналась женщина. – Я говорю это вам сейчас, на тот случай, если вы имеете что-нибудь против полуподвалов.

– Думаю, я не против, – отозвался Алан. Судя по тому, что он увидел в прихожей и в одной из комнат, дверь которой была открыта, дом был обставлен очень хорошо, даже роскошно. На глаза попадались вещи, являющие собой настоящий архетип красивой домашней обстановки: старая, тщательно отполированная мебель, изящные орнаменты, картины в тонких серебряных рамках, китайская лакированная ширма, кресла, обтянутые шелком-сырцом, высокие овальные зеркала, и снова весенние цветы в низких вазах. И повсюду царила идеальная чистота. Что здесь могли предложить за десять фунтов в неделю? Чулан под лестницей?

Спустившись в полуподвал, Алан увидел коридор с белыми лестницами и полом, застеленным красным ковролином. Он ожидал увидеть чулан, но когда женщина открыла дверь, перед ним предстала комната, подобная той, что он ожидал увидеть в первом посещенном им доме, до того как разочаровался в съемном жилье.

Женщина сказала:

– В любом случае комната большая, и в ней не очень темно. Кухня вон там. Жильцы могут гулять в саду. К сожалению, тот, кто снимет эту комнату, вынужден будет делить ванную с мистером Локсли, но он очень милый человек. Он занимает переднюю комнату.

Жилье и вправду оказалось просторным, со створчатыми окнами от самого пола. Одна стена полностью была занята полками, сплошь заставленными книгами. Мебель была не столь высокого пошиба, как та, что наверху, но это была прочная и удобная викторианская мебель, а пол был застелен таким же ковролином, как и в коридоре. Покрытие выглядело новым, как будто никто по нему не ходил. Алан выглянул в окно и увидел лужайку, клумбу с желтыми нарциссами, две маленькие березы и зубчатую стену из почерневшего кирпича, которую густо увивал плющ.

– Это часовня монастыря. Здесь в округе множество монастырей. Это земля кардинала Мэннинга. Сестры милосердия Святого Карла, слышали?

– Как в том эссе Литтона Стрейчи[34], – отозвался он.

– О, вы это читали?

Он обернулся и увидел, что ее птичье личико просто сияет.

– Разве это не прекрасно? – продолжала она. – Я перечитываю его каждый год. «Выдающиеся викторианцы» вон там, на верхней полке. Кстати, вы не против книг? Это почти все беллетристика, понимаете, их больше некуда поставить, потому что мой свекор терпеть не может беллетристику.

Алан был изумлен:

– Почему?

– Он говорит, что художественная литература – причина большинства наших проблем, потому что учит нас фантазировать, вместо того чтобы наладить что-то в реальности. Мой свекор – Эмброуз Энгстранд, знаете?

Алан не знал. Он никогда не слышал об Эмброузе Энгстранде. Хочет ли она сказать, что он может снять эту комнату?

– Я могу дать вам банковское поручительство, – сказал он. – Подойдет?

– Вообще-то я ненавижу просить поручительства, – откровенно ответила женщина. – Мне кажется, это ужасно грубо. Но Эмброуз сказал, что я должна это делать. Для меня каждый, кто любит «Выдающихся викторианцев», – порядочный человек. Однако это дом Эмброуза, и я должна делать так, как он говорит.

– Моя фамилия Браунинг, – сообщил Алан. – Пол Браунинг, Северо-Запад-два, Эксмур-гарденс, пятнадцать – это мой нынешний адрес. Мой банк – «Энглиан-Виктория», отделение Паддингтонского вокзала. – Он помялся пару секунд. – Как вы думаете, можно мне переехать сюда на этой неделе?

– Если хотите, можете переезжать даже сегодня. – Она обеими руками отбросила назад массу кудрявых волос, улыбнувшись его изумленному виду. – Я хочу сказать, что не собираюсь на самом деле посылать запрос в этот банк. Я просто хочу, чтобы Эмброуз думал, будто я посылала. У Цезаря – то есть мистера Локсли – вообще нет счета в банке. Банки ничего не значат. Я это точно знаю, потому что он всегда вносит арендную плату в срок, и я уверена, что он очень славный, потому что знает наизусть сонеты Шекспира. Вы можете в это поверить?

Голова у Алана кружилась. Он сказал, что весьма признателен и что действительно въедет в комнату этим же вечером, спасибо большое. Он вернулся на Паддингтонский вокзал, забрал из камеры чемодан и зашел в кафе выпить чашку чая. Он был Полом Браунингом, ранее проживавшим на Северо-Западе-2 (где бы это ни было), а ныне живущим на Монткальм-гарденс в Ноттинг-хилл. Именно этим именем он намерен завтра представиться черноволосой девушке, когда придет на Пемброкский рынок, чтобы рассказать ей о том, что с ним произошло. Но это будет завтра, а не сегодня. На сегодня достаточно происшествий. Ему требуются покой и тишина, чтобы собраться с мыслями и выработать для себя план дальнейшей жизни.

11

Отец Джойс Калвер предложил свой дом или сумму, за которую этот дом будет продан, за возвращение дочери живой и невредимой. Это все, что у него было.

Марти и Найджел увидели это в газете.

– Какой толк в доме или в бабках за него, если ты сидишь в тюрьме? – фыркнул Найджел.