Алексей Кленов - Зуб дракона Страница 22

— Дай денюжку…

Меня снова как кипятком ошпарило. Мать-перемать! Я до того вошел в роль, что даже сейчас ваньку свалял. А эта дура коротко взглянула на меня, подняв голову, и, не переставая считать деньги, пробормотала:

— Ты, Вовка? Отстань, не мешай работать.

Злоба так мне ударила в голову, что у меня даже в глазах потемнело. Приставив пистолет бабе к затылку, я глухо сказал, едва сдерживаясь:

— Открой сейф, сука. А не то башку прострелю…

Рука с пистолетом мелко подрагивала от напряжения. Ладонь повлажнела от пота, и я с ужасом почувствовал, что еще секунда, другая и я выроню пушку.

Не знаю, что было бы дальше, не пихни меня кассирша локтем в бок. Рука у меня дрогнула, и я непроизвольно нажал на спуск. Грохотом мне заложило уши, и то, что я увидел в следующее мгновение, вызвало во мне рвотные спазмы. На стол брызнули мозги вперемешку с кровью, кассирша навалилась грудью на стол и упала лицом, вернее тем, что от него осталось, прямо в эту тошнотворную лужу, глухо ударившись головой. Ярко-алое пятно расползлось по столу, и кровь тоненькой струйкой побежала на пол, капая на мой ботинок.

Все, что происходило дальше, я видел, как в тумане.

Бабки, стоявшие у стойки, с визгом шарахнулись в сторону, и Сашка, подскочивший при выстреле, попятился задом к выходу. Споткнувшись, он упал и пропал из вида. Ханыгу я не видел, его закрутила орущая толпа.

Длинный брюнет в плаще, стоящий в паре метров от барьера, в упор смотрел на меня застывшими глазами, и мне почему-то это особенно врезалось в память, тискал побелевшими пальцами коричневый бумажник. На улице кто-то заорал: іМилиция!і — и почти сразу завыла сирена.

Я тупо смотрел на застреленную мной кассиршу и чувствовал, как полное безразличие ко всему охватывает меня. Мысли в голове крутились лениво, не спеша. іКак же так?.. Уже и менты приехали? Так быстро?.. Теперь все, на долго закроют. Прощай светлая жизнь… А Ханыга, гад, напарил… настоящий пистолет…і. Мне вдруг стало так тоскливо, как никогда еще не бывало в жизни. Закрыв глаза, чтобы ничего не видеть, я слушал, как кровь толчками пульсирует в ушах, и из последних сил сдерживал позывы рвоты. В глотке клокотало и булькало, и я едва сдерживался, чтобы не блевануть бедной бабе прямо на спину. Теперь в голове вертелась совершенно дурацкая мысль: іКак же ее в гроб-то… грязную. Нельзя…і.

Ноги как будто парализовало, и я не мог даже отойти в сторону, чтобы облегчить свои страдания. Голова закружилась, и я, испугавшись, что сейчас упаду, открыл глаза, чтобы восстановить равновесие.

Сквозь пелену в глазах я еще видел, как в дверь ворвался мент с пистолетом в руках и что-то закричал. Ханыга выстрелил, мент рухнул на пол, а Ханыга, дико вращая глазами, размахивал пистолетом и орал что-то бессвязное.

Люди попадали на пол, и только этот мужик в плаще все еще стоял на ногах и очумело пялился на меня.

Перепрыгивая через лежащих на полу людей, Ханыга подскочил к мужику, ткнул его в спину и сразу добавил рукояткой нагана по затылку. Тот ударился челюстью о барьер и беззвучно свалился под стойку.

Ханыга, в три огромных прыжка, вернулся к двери, схватил за ворот какую-то старуху, лежащую на полу, и, приставив к голове пистолет, вытолкал ее в открытую дверь, удерживая рукой за воротник.

Что он там орал, я уже не слышал, и вообще, это было последнее, что я видел. Неловко свалившись на бок, я грохнулся на карачки и, наверное, минут десять блевал, не в силах больше сдерживать позывы рвоты.

Меня буквально выворачивало наизнанку, и даже когда рвать уже было нечем, какая-то тягучая слизь переполняла рот, и я снова чувствовал тошноту и омерзительный запах блевотины.

Совершенно обессиленный, я отполз в сторону и растянулся на полу, весь дрожа от изнеможения и покрываясь липким потом. Похоже, я даже отключился на какое-то время, потому что следующее, что я помню: я лежу на спине, уже посередине зала, и Ханыга, склонившись надо мной, хлопает меня по щекам.

С трудом поднявшись, я сел и обвел зал мутным взглядом, удивляясь, что я до сих пор еще не в наручниках. Увидев мертвого мента у входа, я отчетливо вспомнил, что произошло, и содрогнулся.

Люди теперь не лежали вповалку на полу, а стояли вдоль стены, заложив руки за головы, закрывая собой окна и входную дверь. Сквозь звон в ушах я разобрал голос Ханыги:

— Очухался? Ну, давай, давай, парень. Не время лежать…

Ни хрена не понимая, я ошалело посмотрел на него.

— Ханыга, ты… что? Что это, а?

Ощерив прокуренные зубы, он хрипло рассмеялся.

— Что? Я заложников взял, вот что.

У стены кто-то пошевелился. Подскочив, Ханыга стремительно обернулся и дико заорал:

— Не двигатьсь! Молчать! Не двигаться, б…! Всех перестреляю!..

Оборачиваясь ко мне, он ткнул мне в зубы ствол пистолета и прохрипел.

— Заложников… понял? Пусть теперь мусора поганые попробуют… возьмут… Хрен им на рыло! И ты со мной будешь. Если порешат, так не меня одного…

Глаза у него стали совершенно безумными и налились кровью, как у быка. Только теперь до меня стало доходить, в какое дерьмо он меня втянул, пока я валялся у ног убитой мной кассирши. Оттолкнув его руку, я вскочил и с бешенством, усиленным животным ужасом, заорал:

— Да пошел ты на хрен, скотина!!! Ты… гад, втянул меня! Мне же теперь крышка, понял ты! Крышка!.. Ты зачем обманул, а?! На хрена ты мне пушку подсунул? Зачем? Специально, да?! Специально, сволочь, чтобы замазать меня? Гад ты, ах ты гад… Я же из-за тебя в такое дерьмо вляпался, а теперь ты мне еще приготовил, да?!! Это тебе хрен на рыло, сволота!..

Я задыхался от бессильной ярости. Гад, в такое дерьмо втянул, в такое… А теперь еще и заложники. Да это же верная пятнашка, если не хуже. А то и просто на месте пулю в лоб всобачат. Вот тебе и ксива с деньгами, вот тебе и райская жизнь, вот тебе и свое дело…

Я набросился на Ханыгу с кулаками, и тут же отлетел к барьеру, получив сокрушительный удар в челюсть. Больно ударившись затылком о бетонный пол, я тут же вскочил на ноги и замер, увидев прямо перед глазами черный зрачок пистолета. Заворожено косясь на него, я послушно поплелся, ведомый цепкой рукой Ханыги. Подведя к окну, Ханыга ткнул меня лицом в стекло, прикрываясь чьей-то спиной, злобно прошипел:

— Посмотри… Туда хочешь, да?

Вечерняя улица была залита мертвенно-бледным светом милицейских мигалок. Не меньше двух десятков машин стояли полукругом напротив почтамта. Между ними мелькали менты в бронежилетах и касках. Чуть поодаль стояло оцепление, сдерживая толпу народа.

Мне стало не по себе. Ханыга, довольный произведенным впечатлением, нехорошо ухмыльнулся.

— Туда хочешь, да? Ну иди, иди… Там тебя ждут… с пулей в казеннике. Где-нибудь там и снайпера сидят. Дырку тебе между глаз махом оформят… А может, через служебный вход хочешь? Так там то же самое… Ну иди, что же ты стоишь?..

Отшвырнув меня на середину зала так, что я снова свалился на пол, он встал надо мной, широко расставив ноги, и как гвозди вколачивал в меня слово за словом, злобно кривясь и брызжа слюной:

— Ты человека убил, понял, щенок? Ты теперь террорист, ты заложников захватил. И никто, слышишь, никто тебе не поверит там, что ты этого не хотел. И дом твой теперь — могила. Понял? Пойдешь объяснять им, да? Вроде как ты ни при чем, а виноват во всем Ханыга? Ну так иди… С того света им и напишешь. Потому что тебе сразу пулю в лоб пустят, как только ты свой шнобель высунешь за дверь…

Резко обернувшись к заложникам, он снова истерично заорал:

— Не двигаться, б…! Смирно стоять!

Орал он, наверное, просто для профилактики, чтобы испуг не уменьшался, потому что и без того никто не шевелился, парализованный страхом.

Слушая Ханыгин звериный рев, я смотрел на его плешивый затылок и чувствовал, как ненависть к этому скоту переполняет меня. Сейчас я готов был всадить пулю в его угловатый череп, терять мне, один хрен, было нечего. Нащупав в кармане куртки пистолет, я медленно вытащил его, не отрывая взгляда от затылка Ханыги, и тут он обернулся. Встретившись с его звериным взглядом, я спасовал и отвел глаза в сторону. Я материл себя и проклинал за нерешительность, но ничего с собой поделать не мог. Если кассиршу я и застрелил, не зная, что так может случиться, то выстрелить еще раз в человека, даже такого зверя, как Ханыга, сознательно я не мог.

Ханыга, между тем, совершенно спокойно, с недоброй усмешкой смотрел на меня, словно чувствуя мое состояние.

— Что, сынок, страшно, да? Страшно убить человека? Да ведь я же зверь, Вованчик, нелюдь… Что же ты? Стреляй…

Голос его из вкрадчивого и спокойного стал злобным и режуще холодным.

— А-а-а с-сучара, в штаны наложил… А ты думал сладкая жизнь сама к тебе придет? Не-е-ет, за нее убивать надо. Понял, щенок? Теперь ты понял?!. Я уже три срока отмотал, и больше не желаю, понятно тебе, засранец? Я теперь хозяином буду! У меня сегодня власть! Пусть суки только пикнут, всех порешу в душу, в мать… А ты, б…, молиться на меня должен. Если бы не я, ты бы уже в камере сидел…