Кваздапил. История одной любви. Начало - Петр Ингвин Страница 22

Парень недовольно протянул:

– Про каратэ не совсем правда, я только начал.

Честность – это хорошо. На правах брата, ответственного за порхающее рядом юное создание, я оглядел кавалера с нарочитой придирчивостью. Из-под кепки торчали темно русые патлы, уши оттопырены, лицо никакое. Именно так, никакое, и точка. Ни глупое, ни умное, ни наглое, ни забитое. Тонкие губы были крепко сжаты – будто боялись, что вылетит что-то непотребное. Щеки… У моей сестренки щеки во время разговора жили собственной жизнью, пластичные и растягиваемые, как меха гармошки, а у начинающего каратиста они оставались неподвижными, словно гипсовые.

Машка объявила непререкаемым тоном:

– Мы погуляем немного. Если что – скажешь родителям, что я весь вечер с тобой была?

Вот так. Растет сестренка. А я о чужих беспокоюсь.

– Машка, не в службу, а в дружбу, сгоняй домой за моим телефоном. Я его под подушкой забыл.

– А-а, понятно, хочешь с Захаром с глазу на глаз поговорить? Только не пугай сильно, у меня не так много ухажеров, как у Ирки Северцевой.

Вообще-то, позыв у меня был другой, но о нем я никогда не сказал бы вслух.

– Беги, разберусь.

Захар с тоской проводил глазами умчавшуюся Машку.

– Нотации читать будешь? – скривился он.

– Зачем? Вы оба взрослые люди, сами все понимаете.

Металлическая беседка скрипела проржавевшей крышей, мы с Захаром сидели друг против друга на затертой круговой скамье и смотрели в разные стороны. Пахло краской (в соседнем доме красили балкон на втором этаже) и сигаретным дымом, безоблачное небо радовало теплом и штилем. Лето. Привычное. Родное. Чудесное. Я словно вернулся в детство.

Машка обернулась пулей, из открытой двери подъезда уже слышался приближавшийся топоток – сестренка не хотела оставлять меня с поклонником надолго. По лицу Захара расползлась довольная улыбка, и я завершил речь:

– Только помни, что сестра у меня одна, и ты у себя один. Спасибо.

Последнее предназначалось протягивавшей мне телефон, взмыленной, как лошадь кавалериста после боя, бурно дышавшей Машке.

У дальнего подъезда нашего дома о чем-то срочном и невероятно важном судачили три старушки, около гаражей полная женщина выгуливала болонку, а вдоль пятиэтажной «хрущевки», расположенной напротив нашей, еще одна женщина, беременная, в джинсовом комбинезоне, медленно катила перед собой коляску. Больше во дворе никого не было. Асфальт дороги без бордюров сразу переходил в «клумбы», если так можно назвать участки под окнами, где росли березы и корявые кусты. Из пятиэтажки напротив истошный женский вопль позвал какого-то Федю, женщине ответил мальчишка из окна в другом подъезде того же дома: «Сейчас приду!»

Обычная жизнь. Ничего не изменилось. Впрочем, во времена моего детства звали Васю. Я не сомневался, что до темноты зов раздастся еще не раз, и каждый раз ему так же звонко ответят «Сейчас приду!» Меняются имена и фасоны одежды, но не провинциальные дворы. Любопытно смотреть на центр жизни своего детства как бы со стороны. Представляю, как на мою жизнь студента в областном центре (бурлящем котле событий нашего региона) поглядел бы столичный житель. Наверное, он бы тоже не впечатлился. На ярко-белом серое кажется черным. Все же, радовало, что этот природный закон работал и в обратную сторону.

– Ну, мы пошли. Не забудешь, что обещал?

– А я что-то обещал?

Машка свела брови в одну ровную короткую полоску:

– Сказать родителям!

– В смысле, соврать, что ты была со мной?

– Ага. Не забудь.

Молодежь отправилась по своим молодежным делам куда-то за гаражи, откуда дорога через арку выводила в соседний микрорайон, а я включил телефон. Руки почему-то дрожали. Пульс бил в голову. История вызовов сообщила, что скрытый абонент перезванивал еще трижды, затем пришло текстовое сообщение с номера, который не шифровался: «Как насчет еще раз в картишки перекинуться? Мухлевать не буду, обещаю. Завтра после шести у меня».

Настя. Солнце нашего курса. Ей стоило поманить пальцем, и у ног свалились бы штабеля желающих, но ей почему-то захотелось повторить со мной. Повторение, говорят, – мать учения. Мать-перемать. Как ее понимать? В прошлый раз мой неутоленный энтузиазм в полной мере обеспечил поддатую сокурсницу нужными впечатлениями. Выходит, я произвел впечатление. И лишние кило не оказались проблемой. У Насти тоже хватало лишнего, которое в определенные моменты совсем не лишнее.

Пересмотренные в телефоне снимки заставили сглотнуть и опасливо рыскнуть взглядом по сторонам, что оказалось своевременным: сестренка с парнем повстречали друзей, теперь объединившаяся компашка возвращалась. Кроме Машки и Захара там был расхлябанный детина с раздраженно прищуренными глазами, на вид – примерно призывного возраста. Он вел двух девчонок, держа за талии, – рыжую стройняшку и крупную высокую брюнетку. Захар, обладатель только Машкиной талии, люто ему завидовал, негодник.

Вышагивавший между девушек парень важно объявил:

– Какой-то жирдяй наше место занял.

– Сам ты жирдяй. Еще Дашку жирдяйкой обзови, – Машка посмотрела на рослую плотную брюнетку слева от себя, – увидишь, что она скажет.

Затронутая разговором девушка смутилась. Видимо, как и меня, ее нервировали казавшиеся лишними килограммы. Больную мозоль трогать не стоило. Не дождавшись поддержки, Машка помахала мне рукой.

– Это мой брат.

Светлая, смешливая, курносая, моя сестренка имела благостное личико ребенка, случайно оказавшегося в теле женщины. Сейчас она мне напоминала Хадю – такое же наивное мягко-хрупкое создание с женственными обводами и прочими необходимыми выпуклостями. В обеих чувствовалась подростковость, только Хадя благополучно вплыла во взрослость, а Машенька застряла на границе. Дочери, как считается, похожи на матерей, а наша мама не из худеньких, и подумалось, что прежде чем достичь маминых результатов, Машенька станет этакой Настей – златокудрой бойкой пышкой, по которой будут сходить с ума сокурсники. Пока же по ней сходил с ума только Захар, да и тот периодически косился на приведенных приятелем более созревших особ.

Мое поколение, с которым в свое время я здесь играл, дружил и дрался, разъехалось – по учебе, по работе, в армию. Кто-то загремел в места не столь отдаленные. Кто-то женился и переехал. Во дворе обосновалась новая компания, частью которой стала моя Машка. Верховодивший в компании долговязый парниша отличался худощавостью, но выглядел спортивно. Одет он был стандартно-неприметно, что объяснялось просто: в нашем городишке любое выделение из толпы рано или поздно каралось.

Девицы были примерно его ровесницами. Рыжая худышка с чутким носиком напоминала выискивающего добычу хорька. Она первой вырвалась из объятий, ее хлипкий задик оседлал перила беседки и, когда водрузился на парапет, даже проминаться оказалось нечему – ничего не облегло и не свесилось. Я говорю с такой уверенностью, поскольку вид