Тревожная Шумава - Рудольф Кальчик Страница 22

его детей. Он еще раз с интересом просмотрел их. Глаза его конвульсивно моргали. Еще один ром, пить так пить! Ему хотелось, чтобы уже эти первые слова дышали, словно живые: Зденек! Ах, Зденек! Мой Зденек! Чтобы они умели вздыхать, чтобы в них чувствовались затуманенные печалью глаза и полуоткрытые губы, тысячу раз повторяющие его имя… Но письмо было беззвучным, неподвижным, как поверхность озера в летний безветренный день… Ром! Цыганек залпом выпил и вышел на улицу.

Деревня уже пробудилась. В школу спешили дети, маленькие, трогательные создания. С ними этой ночью ничего не случилось. А пограничники выстрелили двести двадцать один патрон, и тот насмерть раненный парень получил их тринадцать, несчастливое число.

Цыганек не заглянул даже в канцелярию. Быстро разделся, бросился на койку и, натянув одеяло на голову, заснул.

Через полчаса на заставу вернулась группа пограничников под начальством Громадки, измазанные грязью и промокшие. Громадка положил перед начальником заставы носовой платок, полосатую кепку чехословацкого производства и горсть американских гильз. По этим предметам еще нельзя было судить об их владельцах, но было ясно, что неизвестные, бежавшие из Чехословакии за границу неделю назад, теперь возвращались обратно, вооруженные американским оружием. Обычный, слишком обычный случай, чтобы по нему в тот период что-либо сказать о двоих ускользнувших диверсантах. Несмотря на это. Кот по телефону сообщил Бурде о найденных вещах и попросил выяснить, какого происхождения одежда убитого нарушителя. Он попросил Бурду также прислать на заставу снимок убитого. Кот намеревался показать его Берану. Судя по тому, как убитый ориентировался в здешних местах, можно было предположить, что он когда-то жил здесь и Беран мог его опознать…

Затем Кот положил перед Громадкой предназначенное ему письмо. Глаза Громадки засветились радостью.

Марженка тоже протянул руку.

— Тебе пока ничего нет, — тихо сказал Кот и ушел к себе в комнату. Он страшно устал и хотел спать. После таких трудных дежурств, как прошедшей ночью, почти все пограничники заставы, кроме назначенных в дозоры, спали. Начальник заставы разделся и аккуратно сложил обмундирование на табуретке, которая всегда стояла у изголовья. Затем он расстегнул пуговку нагрудного кармана блузы, просунул пальцы внутрь кармана, на ощупь полистал находящиеся там бумаги и вынул фотографию. Это был снимок двухлетней девочки, крепенькой, курчавой, с надутыми щеками.

— Эвичка, — произнес он шепотом. — Эвичка, — повторил еще тише.

Затем так же на ощупь засунул снимок в карман и через несколько секунд уже крепко спал.

Разбудил его Витек, лучший музыкант заставы. Кот недолюбливал его. Правда, для этого не было серьезных оснований. Просто пограничник казался Коту чересчур мягким, невоенным, несколько чужим.

— Товарищ начальник, наряд построен.

Кот присел на койке.

— По этим делам обращайся к Громадке.

— Его нет, товарищ начальник.

— А где же он?

Пограничник пожал плечами.

— Вы его искали?

— Да. Нам нужно было уже давно выступить.

— Ну так идите. Без рапорта.

Кот оделся и вышел в канцелярию. Там было пусто. Он посидел у стола, потом поднялся и заглянул в казарму, где обычно спал его заместитель. Постель Громадки была пуста. Он взглянул на спящих. Усталые, они спали тяжелым сном. Тумбочка Громадки! Кот открыл ее: среди вещей Громадки не было выходной формы. Кот зажмурился и несколько минут стоял не шевелясь, раздумывая. Как это могло случиться? Заместитель — и уйти без разрешения с заставы неизвестно куда! Он сошел с ума! Рядовые могут вынести такую жизнь, а его заместитель бежит! Кот скрипнул зубами.

Машина мчалась вниз, к городу, по проселочной дороге. Кот не любил быстрой езды, но теперь беспрестанно погонял Цыганека, чтобы тот ехал на предельной скорости.

— Застанем мы поезд?

Цыганек прорычал сквозь зубы:

— Наверняка. А если нет, то перехватим его в Страконицах!

— Лучше поднажми сейчас!

Стоял прекрасный, радующий душу день, наполненный запахами рождающейся весны. По голубому небу плавно скользили белые облака. Мягкие порывы ветра приятно ласкали щеки.

В городе женщины уже сняли плащи. Начальник заставы сразу заметил это. Вокзал находился на другом конце города. Машина стремительно приближалась к нему. Пассажирский поезд еще стоял у перрона. Начальник заставы с облегчением вздохнул.

— Подожди здесь, — сказал он Цыганеку и побежал к перрону. Но Громадки там не оказалось. Кот побежал вдоль вагонов. Громадка, белый как мел, стоял в хвосте поезда у вокзального туалета. В несколько прыжков Кот оказался около него. Громадка даже не шевельнулся. Кот сжал кулаки:

— Куда?

Это прозвучало, как свист пули.

— Домой.

— Я еще об этом никому не сказал, Лойза. Возьми себя в руки и едем назад, на заставу.

Громадка отрицательно качнул головой и тихо сказал:

— Не поеду. Мне необходимо домой.

— Не валяй дурака! — резко отозвался Кот. — Мы все хотим домой. И все вернемся домой, но не сейчас. Теперь это просто невозможно. Ты ведь не хуже меня знаешь об этом. Идем!

Громадка отстранился и сделал несколько шагов в сторону.

— Отдай пистолет! — крикнул Кот.

Громадка заколебался, затем медленно опустил руку в карман и вытащил свою служебную девятикалибровку. Кот быстро спрятал оружие. Проводница, стоящая у паровоза, в нерешительности смотрела на них.

— Поехали, — послышался ее голос.

— Вацлав, — просительно начал Громадка, — отпусти меня, ради бога!

Прозвучал сигнал к отъезду. Громадка ринулся к поезду. Кот успел схватить его за рукав и держал так, пока поезд не тронулся. Громадка больше не сопротивлялся.

— Пойдем, — пробурчал он. — Выпьем чего-нибудь, — И, как ребенка, повел Громадку в привокзальный ресторан, который в это время был совершенно пустым. Громадка вынул из кармана письмо и положил его перед Котом.

— Вот, — сказал он. — Здесь все написано… Начальник заставы осторожно взял письмо.

«Самые большие печали и страдания приносят человеку письма», — подумал он.

В письме он прочитал:

«Дорогой Лойза, я знаю, что это известие принесет тебе большое горе, и я сто раз проплакала, прежде чем написать. Лойзик, я сама не могу больше так жить. Пойми это. Я очень любила тебя и все еще люблю, но пойми, Лойзик, одними письмами человек не может жить. Я понимаю твое положение. Знаю, что ты хотел бы приехать ко мне. Но пойми и ты меня. Наши прежние молодые годы уже никогда не вернутся, а что мы сможем потом вспомнить?.. Прости меня, я не могу иначе. Еще пока твоя любимая».

Кот поднял голову:

— Что думаешь делать?

— Я убью ее. И себя. — Громадка горестно вздохнул. — Как собаки живем, — продолжал он. — Я тысячу раз ей писал, объяснял, что все еще будет хорошо, что потом будем жить, как в сказке, что сейчас не могу уехать… и вот результат!

Кот встал:

— Пойдем, Лойза.

Они