Георгий Миронов - Игуана Страница 23

Не обсуждались лишь две темы - его семья, погибшая при столь трагических обстоятельствах, и его нынешняя работа, которая, как сразу поняли Гоша и Нина, требовала умения молчать. И было им так хорошо и уютно вместе, что расходиться не хотелось всем. И потому договорились встретиться на следующий день. А потом так и пошло - все свободные вечера Митя проводил в маленькой уютной квартирке Ивановых, - пили чай, и говорили о жизни и искусстве. Вскоре они поженились.

Так что, когда в музее личных коллекций открылась выставка японской живописи и графики, решено было пойти вдвоем. А потом, дома - рассказать о выставке Гоше, используя альбомы Хокусая, Утамаро, Хиросиге и Харунобу, которые были у Нины, и альбом "Укие-ё", который принесет с собой Митя.

У одних работ они подолгу стояли вдвоем, потом разбредались по маленьким душным залам, останавливаясь у тех работ, которые особенно понравились, и снова встречались у какой-то картины гравюры или бумажного свитка, и опять молча стояли рядом. Так продолжалось до той минуты, когда Митя вдруг стал собран, серьезен и начал проявлять интерес не только к висевшим на стенах работам, но и к посетителям. Нине хватило такта не задавать лишних вопросов. Митина профессия имела свои особенности. Их надо было принимать, или не принимать. Обсуждать их не было смысла. Как и обижаться на невнимание с его стороны в те минуты, когда его мозг был погружен в "производственные" размышления. А то, что Митя стал "работать", Нине стало ясно после двух-трех взглядов на его сосредоточенное лицо.

- Захочет, сам расскажет, - решила Нина, и полностью отдалась чудесному с философско-поэтическому восприятию той гармонии, которую распространяло на душный зал музея графика Хокусая...

Митя заметил нескольких (4-5) молодых людей, которые почти не глядя на картины и гравюры, лишь скользя взглядом по ним (и то смотрели они не на собственно живопись и графику, а на размеры работ, на подписи под ними, и на то, как работы были закреплены на стенах) больше внимания почему-то уделяли окнам. В каждом из залов один или другой подходил к окнам, забранным редкими решетками, и обводил взглядом те довольно внушительные расстояния, которые оставались между крайними стальными перепонками и рамами окон. При этом все они, как по команде, переводили взгляд с висевших перед ними небольших работ на решетки, словно прикидывая, - пройдут ли в отверстия работы в рамках, или придется тратить время на то, чтобы их из рам вынуть. Судя по удовлетворенным взглядам, которыми обменивались молодые люди, их расчеты, кажется, совпадали с их планами, построенными до посещения музея.

В залах музея, лишенного из-за бедности возможности установить, хотя бы на лето, кондиционеры, стояла иссушающе-влажная жара, если так можно сказать: в горле сохло, а по лицам лились струйки пота.

Так что никого не удивляло в толпе посетителей что молодые люди с бледными, нервными, интеллигентными лицами (лица в толпе не особенно выделялись, выделялось поведение, которое и "засек" Митя), время от времени подходили к распахнутым окнам, - чтобы подышать...

Окна, заметил Митя, выходили у большинства залов музея во двор какого-то НИИ. Ученые нынче бедные, машин во дворе НИИ практически не было.

Окно одного из залов выходило в переулок.

- Если снять небольшого размера картинку и просунуть её в щель между решеткой и оконной рамой, и если там, - а окна зала, в которых экспонировалась выставка, были расположены на первом этаже, - сообщник будет ждать во дворе НИИ или в переулке...

Митя мысленно проделав всю эту процедуру... Подошел, как только что это сделал один из юношей с нервным, чуть дергающимся лицом, к картине Хиросиге, заглянул за неё - элементарно, вещица легко, судя по всему, снималась с элегантных хромированных крючков, спускавшихся сверху на стальном тросике. Тросик перекусывать не надо. Надо просто снять с крючка.

...Он оглянулся... Нина, закончив осмотр выставки, стояла у выхода из первого зала в вестибюль и явно ждала его. Он вновь выглянул во двор музея и НИИ. Ни одной машины. Никаких сообщников. Да и странные юноши, как будто бы, потеряв интерес к окнам и крючкам, на которых крепились рамы картин и гравюр, переключились на собственно японскую живопись и графику. Может, почудилось? Может, профессиональная болезнь - подозрительность, когда преступление и преступники видятся в чуть более нетрадиционной ситуации, чуть более странном поведении людей.

- Да мало ли придурков в Москве. Особенно в музеях, концертных залах, библиотеках... Может, это какая-нибудь секта нетрадиционных "перформенс"...

Им неинтересно просто разглядывать картины и гравюры, или просто слушать музыку, или просто читать книги. И они устраивают из акта восприятия искусства некое представление. Прежде всего - для себя самих.

Так Митя, казалось, успокоил себя. Направившись к выходу, он ещё раз обернулся. Группа странных молодых людей скучковалась возле "Вида на гору Фудзияма в пору цветения сакуры" работы Хокусая и сдержанно, но одновременно скрыто возбужденно что-то обсуждала.

- Ну, понравилась им работа, - остановил себя Митя. - Ничего криминального тут нет. Имеют право поспорить.

И все же, придя через часа четыре домой, он позвонил Кире Вениаминовне Лукасей, начальнику управления ФСБ, в котором он теперь служил в группе физической защиты. Рассказал про странную группу в Музее личных коллекций.

- Считаешь, готовится ограбление музея?

- Не исключаю.

- Я была на этой выставке. Там, кажется довольно много работ сравнительно небольших размеров, примерно, 30 на 20. Но на окна внимания не обратила. Полагаешь, в щель между решеткой и оконной рамой могут пролезть.

- Уверен. У меня глаз - ватерпас.

- Первый этаж... Двор, переулок тихий. Оттуда уйти и вписаться в движение транспорта в сторону метро "Кропоткинская", по Волхонке, - пара минут если подгадать со светофором, то можно уйти к Садовому кольцу, или свернув направо - по бульвару... На скорости... Там много вариантов движения... Интересно, кто заказчик...

- Это уже Ваш вопрос, Кира Вениаминовна... Значит, поверили, что готовится ограбление.

- Поверила. Свяжусь со "смежниками" - тут без милиции не обойтись. Но и своих людей пошлю.

- Мне подключиться?

- Раз разведка была сегодня, вряд ли на этот же день они назначат акцию. Так что пока отдыхай. А завтра с утра обсудим, зайди ко мне. Думаю, раз ты уже влез в подробности, стоит подключиться и тебе с ребятами. Но эксперты из нашего управления подъедут в музей уже сегодня, задержание могут провести и твои бывшие коллеги. А ты со своими парнями должен обеспечить физическую защиту нашей группы.

- Это хорошо.

- Что хорошо?

- То, что сегодня я свободен.

- Сам себе работу ищешь.

- Это я понимаю. Но так - и совесть чиста, и время есть на личные дела

- Что это у тебя за личные дела появились, капитан?

- Каждый имеет право на личную жизнь.

- Не обсуждается. Это серьезно? С художницей?

- А что? Почти ровесники, и её, и меня жизнь круто тряхнула. Много общего.

- Но у неё ребенок инвалид...

- Хороший, между прочим, парень. Гоша зовут. Он тем более ни в чем не виноват. А втроем нам всем будет легче.

- Хороший ты мужик, Митя. Уважаю.

- А если уважаете, зовите меня "на вы", а то иногда неловко, - я старше вас лет на десять. Хотя, конечно, вы теперь полковник, а я капитан.

- Я написала представление на присвоение внеочередного звания майор. После той операции. Через пару месяцев получишь... Получите новые погоны.

- Знаете, как говорил герой Дюма-папы Атос, для простого мушкетера это слишком много, а для графа де ла Фер - слишком мало.

- Извини... Извините, чем богаты... Ну, Дмитрий Степанович, не будем на этой ноте заканчивать разговор. У нас, несмотря на разницу в возрасте и званиях, кажется, сложились взаимоуважительные рабочие отношения.

- Да нет, конечно... Извините, Кира Вениаминовна, не сдержался. Если и назовете иной раз на "ты", не обижусь. В армии это годами складывалось, не нам менять: "я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак"... А у нас та же армия, только что функции более деликатные.

- Все-таки обиделся... Жаль. Я вас, Дмитрий Сергеевич, действительно очень ценю...

- Ладно... Будем считать инцидент исчерпанным. Так я пошел, меня Нина ждет.

Вечером, за чаем, Гоша все расспрашивал и расспрашивал про выставку его любимых японцев, так, что Митя для себя решил - свозит он Гошу на машине в Музей личных коллекций. Погрузит в свою "тачку" и Гошу, и коляску, а там - почти первый этаж... На руках поднимет. То-то радости будет. А пандусы у нас для инвалидов, интересно, когда в музеях и других общественных зданиях начнут строить? Никогда, наверное, такой мы народ добрый, добрый, но когда нам это ничего не стоит.

Гоша все расспрашивал, а Митя и Нина отвечали ему как-то рассеянно и не увлеченно, так, что в конце концов и Гоша понял - старшие чем-то всерьез озабочены и перестал. Пили чай, каждый думал о своем... И, поскольку поля у них действительно были добрые и совмещаемые, - и относились они друг к другу с искренней любовью, то никакой неловкости, как ни странно, в повисавшей время от времени тишине над круглым обеденным столом в большой кухне Нининой квартирки не было.