Андрей Анисимов - Подарок дьявола Страница 24

– По поводу нашей совместной поездки обещаю с ответом не затягивать.

– Пока, Алекс.

– Пока, Линда.

Оставшись один, Слободски нашел в Интернете закрытый сайт о сотрудниках своей компании.

Линда Кели занимала должность пресс-секретаря с расширенными полномочиями. Она окончила Калифорнийский университет, получив степень бакалавра. Девичью фамилию Маур, сменила при замужестве в двадцать три года. К двадцати пяти овдовела. Донован Кели, офицер военно-воздушных сил США, погиб на третий день маленькой победоносной войны, освобождая Кувейт. Его вертолет сбили на границе с Ираком. В фирме Слободски Линда полтора года. Первые шесть месяцев получала только стипендию. Это было условие ее дяди, Ганса Маура. По истечении испытательного срока Иван Алексеевич Слободски личным распоряжением положил ей тридцать тысяч долларов годовых. За три месяца до своей смерти повысил ее оклад до ста тысяч.

«Значит, вдовушка… К чему тогда разговоры о невинном теле?» – съехидничал про себя молодой человек. Однако антипатия, возникшая при встрече с белокурой сотрудницей, если и не исчезла совсем, то поубавилась. Это самодовольное, привыкшее к мужскому вниманию, но весьма деловое существо в своей короткой жизни уже успело пережить большое горе. Он закрыл секретный сайт и еще раз просмотрел почту. Непрочитанных сообщений уже скопилось семьдесят пять. Алекс пробежал глазами по адресам и увидел желанное «ru». Михаил Зелен наконец ответил. Молодой человек вывел текст письма на экран монитора:

«Уважаемый господин Слободски, каюсь, задержался с ответом. Дело в том, что Вильям Васильевич Похлебкин, который знает об этом документе больше меня, живет не в самой Москве, а в Подольске. Мой старенький автомобиль давно стоит в гараже, поскольку садиться за руль не позволяет зрение. Подольск недалеко, но без машины добираться туда хлопотно и требует свободного дня. А телефона, не говоря уже об электронной почте, у Похлебкина нет. Ученый с мировым именем в жизни чудаковат. Обитает в маленькой квартирке, никаких средств информации, включая телевизор, не признает. Но я все же до него добрался и могу вам сообщить следующее.

Документ, о котором вы пишете, существует. К сожалению, Вильям Васильевич располагает только копией раритета. И чтобы эту копию отыскать в своей запруженной книгами и документами квартирке, просил недели две. Оригинал, по его же словам, скорее всего, находится в Екатеринбурге (бывшем Свердловске) у господина Вострикова. Я Вострикова знаю лично и написал ему о вашей просьбе, но ответа пока не получил. Слыхал, что Николай Спиридонович слаб здоровьем, поэтому торопить его стесняюсь. Посылаю вам его адрес. Будете в России – заходите, с удовольствием пожму вашу руку.

С уважением. Ваш Михаил Зелен.

Р.S. Похлебкин еще год назад предупреждал Вострикова, что этот документ интересует темных дельцов. Настоятельно просил предостеречь и вас. Не слишком афишируйте цель визита. У него есть основания предполагать, что некоторым весьма антипатичным субъектам ваш приезд не понравится».

Алекс перечитал письмо два раза и вызвал секретаря:

– Закажите мне два билета бизнес-классом до Екатеринбурга. Если прямого рейса нет, через Москву. И позаботьтесь о русской визе. Я бы хотел вылететь в понедельник.

– А кто полетит с вами, если не секрет?

– Пока не знаю.

– Не лучше во вторник? Понедельник по русским приметам день тяжелый.

– Ничего, тетя Маша, я не суеверный.

Часть вторая

Киллер наркома

Москва. 1941 год. Август

Звон разбитой витрины, в магазин врываются уголовники. Набивают мешки и не очень торопятся.

– Водку шуруй, Туган.

– Нету, Петух, водки. Начальничек Главспиртяги в продажу не дает. Водочка, Петушок, в окопах. Нальют, и в атаку: «За Родину, за Сталина, Урааа!!!» Понял? А здесь водичка минеральная.

– На кой ляд нам вода, мы не на киче. Тырь консервы.

Белые столбы прожекторов танцуют по небу, перекрещиваются, разбегаются, сходятся вновь. Вот они нащупали маленькую серебристую точку. Вокруг нее, словно петарды в новогоднюю ночь, белые всполохи. Но веселья не слышно, не слышно и радостных криков детворы. Москва пустынна и темна. Ни одно окно не светится в ее домах. Замоскворечье, Садовое кольцо, площади и бульвары погружены во тьму. Силуэты зданий возникают лишь от белых вспышек в небе. Где-то воет сирена, спешат пожарные машины. Они не включают фар. Над московским небом бомбардировщики Люфтваффе. Фашисты бомбят Москву. По немецким самолетам бьют зенитки. Это разрывы их снарядов расцвечивают ночное небо.

– Баста, Туган, смываемся, пока лягушки не сбежались…

Уголовники с мешками вылезают из окна разграбленного магазина на улицу. Вдали – зарево. Горит в районе Смоленской. Гитлер приказал бомбить жидовский Арбат, и его доблестные асы стараются заслужить благодарность фюрера.

В городе орудуют банды. Магазины охранять некому, милиционеры на фронте. Но особняк наркомата внешней торговли; конечно, стерегут, у подъезда два вооруженных красноармейца.

В коридорах суета. Работники пакуют документы на случай эвакуации.

В кабинете наркома, несмотря на два часа ночи, идет совещание. Микоян, подражая вождю, расхаживает по ковру. Под огромным портретом «мудрого и гениального» мнется генерал Дорофеев. Лицо у него покрыто красными пятнами, щеки со слабым фиолетовым отливом. Генерал двое суток в дороге и побриться не успел. За столом – восемь ответственных работников наркомата. Среди них заместитель наркома Зелен. Моисей Семенович тоже в генеральской форме, ему недавно присвоено звание генерал-майора.

Микоян останавливается напротив Дорофеева, трясет указательным пальцем у его носа:

– Почему бардак? Я третий раз спрашиваю!

Дорофеев продолжает смотреть в пол. Он только что прилетел из Лондона и сразу предстал перед разъяренным наркомом.

– Молчишь?! Да я тебя расстреляю, мерзавец! – Анастас Иванович в бешенстве, Зелену неловко и за генерала, и за своего обычно сдержанного наркома. Но положение тяжелое, и бывший комиссар гнев шефа понимает.

Прошло два месяца войны. Американцы начали поставлять стране оружие, технику и продовольствие. Их корабли швартовались в Лондоне, и так необходимые фронту грузы доставлялись в Россию уже из Англии. Сложности создавала политика. Рузвельт не успел утвердить в конгрессе подключение СССР к системе ленд-лиза, и от американской общественности поставки в Россию до августа 1941 года скрывались. В Лондоне, при советском посольстве, сохранилось небольшое торговое полпредство. В нем четверо представителей. Им Микоян и поручил принимать помощь и следить за ее отправкой в наши порты. Грузы для России англичане хранили на десятках складов, работники полпредства не успевали отслеживать отправку. И начались казусы. Пушки плыли в Мурманск, приборы наведения к ним – в Архангельск. Военспецы, принимавшие грузы в советских портах, оказались в отчаянном положении. Микоян послал в Лондон десяток знатоков военной техники во главе с заместителем начальника инженерного отдела генералом Дорофеевым. Но командировка генерала положения кардинально не изменила, и нарком требовал отчета.

– Товарищ Микоян, я готов ответить на ваш вопрос, но не могу сделать это в присутствии коллег.

– Всем выйти. Останется только мой заместитель, Зелен. – Ответственные работники молча встают и идут из кабинета. Микоян нервно захлопывает за ними дверь: – Говорите.

– Товарищ нарком, из десяти посланных вами специалистов семеро в последний момент заменены людьми Лаврентия Павловича Берии. Я не отрицаю, что офицеры НКВД преданные партии люди, но они слабо разбираются в войсковом оружии. К тому же не говорят по-английски, и союзники не могут с ними объясниться.

Микоян с Зеленым переглядываются. Щеки наркома бледнеют. Нарушая неловкую паузу, Зелен спрашивает:

– Что же, в Лондоне не найти переводчиков?

– Переводчиков хватает, но офицеры НКВД препятствуют контактам наших сотрудников с представителями союзников, – поясняет Дорофеев.

– Почему? – Нарком уже переварил неожиданное известие и включается в беседу.

– Переводчики в основном из бывшей белой эмиграции. Сотрудники НКВД считают их опасными в идейном смысле.

– Хорошо, Дорофеев, мы приняли твои слова к сведению. А теперь оба выйдите из кабинета, я должен подумать.

Проводив взглядом генералов, Анастас Иванович, крадучись, подходит к столу, садится к вертушке. Руки его дрожат. Кремль не отвечает. Микоян ждет, смотрит на портрет улыбающегося вождя, чувствует, как холодеют внутренности. Наконец Сталин поднимает трубку:

– Что тебе, Анастас?

– Коба, у меня возникли проблемы.

– Выкладывай, – безразличным тоном разрешает Сталин.

Голос Верховного звучит вяло и глухо. Иосиф Виссарионович еще не оправился после двадцать второго июня. Микоян дипломатично докладывает вождю о сложившейся ситуации. Он очень уважает, очень ценит, даже, можно сказать, любит Лаврентия и не знает, как поступить. Сталин молчит. Микоян слышит, как вождь дышит и как стучит его собственное сердце. Неожиданно Верховный срывается в истерику: