Эйлет Уолдман - Смерть берет тайм-аут Страница 24

— Наверное, он просто беспокоится о Лили. Она принимает все слишком близко к сердцу, и Артур не хочет, чтобы она лишний раз дергалась, — сказал Питер.

Мы сидели на диване, наслаждаясь редкими минутами, когда мы вместе — дети уже спят, и он еще не сел работать.

— Лили не из тех хрупких созданий, которых нужно защищать. Во всяком случае, раньше Артур никогда не беспокоился о ней. Скорее, наоборот. Это она постоянно о нем заботилась.

Питер пожал плечами.

— Что? — спросила я.

— Вряд ли о нем. Скорее боялась, как бы он чего не выкинул.

Я кивнула:

— Может, и так. Но тем не менее. Что я должна думать, когда он караулит меня у дома, будто мафиози из «Клана Сопрано»?

Питер покачал головой.

— Ну что? — спросила я снова, уже раздражаясь.

— Может быть, он изменился. Ты сама сказала, что они вроде как помирились. Возможно, он старается для нее что-то сделать.

— Например, потерроризировать ее друзей?

Питер ткнул меня в бок пальцем ноги:

— Тебя потерроризируешь… Не устраивай трагедию.

Я сбросила его ногу с колен:

— Он ждал меня около дома в темноте. Велел прекратить расследование. Мне показалось, что он хотел меня напугать. И что в итоге? Ему это удалось. Я напугана.

Питер наклонился и обнял меня.

— Не бойся, — пробормотал он голосом мультяшного кролика Багса Банни, уткнулся мне в волосы и хихикнул.

Я отпихнула его и встала:

— Потрясающе. У вас что, братство мужской солидарности? Почему тебе все равно?

Кажется, я произнесла это более резко, чем хотела.

Питер снова сел и покачал головой:

— Извини, дорогая. Это потому, что я знаю Артура чуть лучше, чем ты. Он просто пытается произвести впечатление на Лили и изображает из себя мачо.

Я направилась на кухню, чтобы позвонить Элу, в полной уверенности, что поведение Артура ему покажется таким же подозрительным. Я забыла, что он склонен к дискриминации по половому признаку.

— При чем тут мои гормоны? — заорала я.

— Они сейчас раздерганы. И поэтому ты так болезненно реагируешь.

— Болезненно реагирую? Я не понимаю. Вы с Питером постоянно талдычили мне, чтобы я была осторожной. Черт, ты даже хотел, чтобы я носила пистолет! А сейчас говоришь, что я болезненно на все реагирую!

Я швырнула трубку на рычаг.

Он перезвонил почти сразу.

— Извини, — покаялась я.

— Ничего, — ответил Эл. — Я же говорю — гормоны.

Я сжала зубы и промолчала.

— Ладно, давай так: я попрошу моего приятеля пошарить в базе данных, нет ли на нем чего-нибудь. Тебе станет от этого легче?

— Станет.

Неужели я принимаю все близко к сердцу? Обычно меня трудно напугать. Один из моих недостатков — я вообще мало чего боюсь.

— Ты бы ванну приняла, — предложил Эл.

— Что?

— Так всегда поступает Жанель, когда расстроена.

В его голосе слышалась явная снисходительность, и я еле удержалась, чтобы снова не бросить трубку.

— И потом, если это правда тебя так беспокоит, позвони своей Лили и спроси, с чего это ее бывший так себя ведет.

Неплохая мысль. Я решила, что завтра с утра в первую очередь так и сделаю. И приняла ванну, но не по совету Эла. Я думала о ванне с тех пор, как об этом сказала Лили. Жаль только, что у меня в штате нет массажиста. А если даже ванна и успокоила меня, все равно Элу об этом знать незачем.

Я оставалась в безмятежном состоянии до следующего дня. Рано проснулась, чувствуя себя как-то необычно. Встала, оделась в темноте и села посмаковать чашечку кофе перед тем, как разбудить детей. Затем меня посетило некое ощущение, которое можно назвать материнским, но, скорее всего, оно исходило из моих стремлений. Это случилось, когда я аккуратно выливала тесто в форму Микки-Мауса и делала ему глаза из шоколадных чипсов. На меня снизошло нечто странное. Не то, чтобы ощущение, скорее, его отсутствие — я не была уставшей. Впервые за долгое время я почувствовала себя отдохнувшей. Я улыбнулась, сама удивляясь происходящему. Нужно насладиться этим ощущением, долго так продолжаться не будет. Очень скоро по ночам я каждые пятнадцать минут буду вставать в туалет и ходить вперевалку, как утка. А когда появится ребенок, то станет еще хуже. Если он будет таким же, как остальные, меня можно будет изучать как особь, живущую без сна.

Впервые дети не вывели меня из себя, пока одевались и собирались в школу. Словно охотничьи собаки, они повели носами, почуяв блины. Со скоростью молнии оделись, застегнули на липучку мокасины, уселись за кухонный стол и вымазали вареньем физиономии.

Исаак мгновенно проглотил своего Микки-Мауса, затем обошел вокруг стола и уткнулся головой мне в живот.

— Мама, — позвал он.

— Что, зайка?

— Ты очень красивая в этой пижаме.

Я взглянула на свою футболку и красные брюки-капри:

— Это не пижама, детка. Это обычная одежда.

Он окинул меня критическим взглядом:

— Все равно, ты красивая.

Я поцеловала его в макушку. Девяносто девять дней из ста каждое утро дети только и делают, что пререкаются и изводят друг друга и меня. А потом, когда у меня практически не остается сил, они снова заряжают мои батарейки и наполняют энергией, чтобы я могла и дальше крутиться в колесе жизни.

— Ты тоже у меня прелесть, — ответила я сыну.

Когда дети позавтракали и сели смотреть телевизор, я взяла телефон. Помощница Лили не сразу поняла, чего я хочу, но в итоге подруга подошла. Когда я поведала, какой разговор произошел у меня накануне вечером с Артуром, на другом конце трубки повисла гробовая тишина.

— Лили, ты меня слышишь?

— Да. Да, я слышу. Извини. Артур просто волнуется обо мне. Ты же знаешь, как на меня действует эта ситуация. Он просто принимает все близко к сердцу. Извини.

— Тебе не нужно извиняться. Только…

Я умолкла.

— Что? — спросила она.

Как я могу сказать Лили, что считаю ее бывшего мужа трусливым ничтожеством и хочу, чтобы она порвала с ним раз и навсегда?

— Он не производит впечатление самого сильного человека в мире, — пробормотала я, запинаясь.

Она вздохнула:

— Мне пора идти, Джулиет. У меня съемка в журнале «Стиль» через пятнадцать минут, а я еще не накрасилась.

Я развезла детей и поехала в Пасадену, в резиденцию Церкви. Я не знала, получится ли встретиться с Поларисом, не договариваясь заранее, но даже если меня и не допустят в святая святых, не помешает немного там осмотреться.

Я как можно быстрее свернула с оживленного шоссе и поехала по улочкам в менее примечательных уголках Пасадены. В Лос-Анджелесе есть много районов, которые выглядят точно так же — длинные прямые проспекты с галереями магазинов по сторонам. Мешанина из вьетнамских забегаловок, гватемальской почтовой службы и мексиканских туристических компаний. Телеграфные столбы и светофоры сплошь увешаны объявлениями наподобие «Эрнесто Акоста, кандидат на должность судьи главного суда первой инстанции, Рут Таганс, кандидат на должность городского советника, чтобы проголосовать „против“ наберите 6, „за“ — 113». Я любила эти уродливые районы города точно так же или даже больше, чем кварталы пышных особняков с искусственными лужайками или извилистые каньоны, за склоны которых цепляются непрочные домишки, бросая дерзкий вызов богам землетрясений и оползней. Сумасшедшая смесь утонченной элегантности и ветхой тесноты, прекрасной природы и городской грязи — это и есть Лос-Анджелес. Вот почему все, кто любит этот город, защищают его от нападок клеветников. Во всех городах бедность соседствует с богатством, но здесь мы, по крайней мере, не притворяемся.

Резиденция Церкви располагалась на широком бульваре с роскошными домами за высоким металлическим забором. Я съехала на обочину, размышляя, что бы такое придумать, чтобы охранник на проходной меня пропустил. В это время я увидела, как к проходной с той стороны забора мчится «БМВ» черного цвета. Водитель притормозил только у будки, где охранник в спешке поднимал шлагбаум. Раздался скрежет, поскольку машина рванулась вперед, не дождавшись, пока шлагбаум полностью поднимется. Шлагбаум царапнул по крыше, охранник выскочил из будки, возмущенно размахивая руками и крича что-то вслед удаляющемуся автомобилю. «БМВ» несся вниз по улице, и, сама не зная, зачем, я устремилась за ним. Мне удалось рассмотреть красное и рассерженное лицо водителя. Им оказалась Лили.

Лили сама помогла мне. Она остановилась у первого же кафе. Я последовала за ней на стоянку и припарковалась подальше. Сползла вниз на сидении и поправила зеркало заднего вида, чтобы хорошо ее рассмотреть. Через секунду дверца водителя распахнулась. Лили выбралась из машины, теперь очень бледная, и направилась к кафе. Я сидела, постукивая по рулю пальцами, и пыталась сообразить, что делать. Меня одолевали противоречивые желания. Я хотела выскочить из машины и утешить подругу. Но вместе с тем в душе шевелился червь сомнения, и я не могла не думать, с чего это Лили ездила к Поларису, почему она так расстроена, и какое отношение все это имеет к убийству Хло Джонс. В конце концов, я пошла за ней. Войдя в кафе, я увидела, что она стоит у бара и ждет кофе. Заметив меня, она побледнела еще больше.