Фридрих Незнанский - Выбор оружия Страница 24

– Не такая давняя, – согласился Турецкий. – Меня интересует Имангда.

Щукин оживился:

– Что именно? Я там работал. В апреле семьдесят первого года. Это был мой первый полевой сезон в Норильске. Только что организовали гидрогеохимическую партию, на Имангде мы отрабатывали поисковые критерии. Как бы вам объяснить попроще? Бурили лед, брали пробы воды из разных озер, делали анализ и по содержанию микроэлементов судили о возможности соприкосновения воды с рудами. Метод не слишком точный, но быстрый и дешевый. Вот мы и опробовали его на Имангде.

– Никитина случайно не знали?

– Конечно, знал. И очень хорошо. Он у меня в отряде работал. И жену его, Ольгу, знал. И даже зарегистрировал их брак.

– Как так? – удивился Турецкий.

– Представьте себе. Есть такая мудрая книга – «Инструкция по проведению геологоразведочных работ». В ней сказано: «При полевых изысканиях в отдаленных или малонаселенных районах руководитель геологического подразделения должен быть готов к тому, что в ряде случаев он столкнется с необходимостью единолично решать не только административно-хозяйственные, но также этические, правовые и другие вопросы». Начальник отряда в таких условиях – как капитан дальнего плавания. Имеет право удостоверять завещания, заверять доверенности, давать свидетельства о рождении ребенка, даже регистрировать браки.

– Какая необходимость была оформлять брак в тундре? Ради экзотики?

– Нет. Сложилась парадоксальная ситуация. Мы получили приказ перебазироваться в другой район, а Никитину нужно было остаться на Имангде. Он был, как сейчас говорят, задвинут на этом деле, пытался доказать, что Имангда богаче Талнаха. Начальником экспедиции был тогда Владимир Семенович Смирнов. Он разрешил Никитину остаться на Имангде. Но в одиночку в таких местах работать запрещено. Ольга согласилась составить ему пару. Но мужчине и женщине вдвоем разрешалось работать на таких точках только если они муж и жена. Вот они и решили оформить брак.

– Выходит, это был брак по расчету?

– Нет, по любви – по крайней мере, с ее стороны. Она и на практику в Норильск напросилась, чтобы быть с ним. Потом получили нормальное свидетельство в загсе. Дочь родилась. Потом уехали в Ленинград. Не знаю, был ли счастливым этот брак.

– Они развелись. В семьдесят шестом.

– Да? Это грустно. Хорошая девушка была. Преданная. Бесстрашная. Я даже ему завидовал. Что ж, этот брак, выходит, был заключен не на небесах.

– Что представлял собой Никитин? Что он был за человек?

– Почему вы говорите «был»?

– Я имел в виду – каким он был тогда, в молодости, – уточнил Турецкий.

Щукин ответил не сразу. Он поднялся из своего кресла, постоял у окна, рассеянно глядя на площадь, которую поливал вдруг сорвавшийся с небес дождь. Высокий, подобранный, в грубошерстном, крупной вязки свитере, которые были в моде – с подачи Хемингуэя – лет тридцать назад.

– Он был фанатиком. А Имангда была его идефикс. Не знаю, как он на нее наткнулся. Возможно, на практике, когда работал в архивах экспедиции. К тому времени Имангда была давно законсервирована, о ней никто и не вспоминал. Да и зачем вспоминать? Восемнадцать разведочных скважин было довольно глубоко пробурено. И ничего похожего на богатую руду. Никитин доказывал, что бурили не там. Как говорится, с упорством, достойным лучшего применения. Все, кто не разделял его точку зрения, были для него ретроградами, чинодралами, бездарями. В общем, врагами.

– Он был демагогом?

– Ни в коем случае. Демагог довольствуется словами. А Никитин, нужно отдать ему должное, работал. Четыре полевых сезона провел на Имангде. В день проходил маршрутами по шестьдесят – семьдесят километров. Это очень много. По камнепадам, по болотам, по стланику. Он в одиночку выполнил объем работ, который выполняет отряд в десять человек. Демагогией это не назовешь. У него была единственная возможность доказать свою правоту: найти выход рудной жилы на поверхность.

– И он, как я слышал, нашел? – подсказал Турецкий.

– Во всяком случае, представил образцы руды. По анализам – полностью идентичные талнахской руде.

– Но ведь так и должно быть, если Имангда и Талнах – это одно рудное тело?

– Так-то оно так. Но когда человек находится в такой аффектации, даже самые разумные его доводы воспринимаются не без сомнения.

– По-вашему, он мог пойти на подлог?

– По-моему – нет. Но было и такое мнение.

– Вы не поддержали Никитина?

– Он не обращался ко мне. К тому же в то время я работал начальником стационарной партии на Мессояхе, это триста километров от города, бурили на газ. Хорошо, если удавалось выбраться в Норильск на пару дней раз в месяц. Так что все это доходило до меня слухами, в обрывках. Во всяком случае, разведочное бурение на Имангде не возобновили.

– Как на это реагировал Никитин?

– Тут его совсем занесло. Начал писать. Поливал горком партии, директора комбината, начальника экспедиции Смирнова. А потом и вообще советскую власть. Дошло даже до суда.

– Но суд не состоялся, – сказал Турецкий. – Почему?

– Об этом лучше спросить у Станислава Петровича Ганшина. Он был тогда прокурором города. После этой истории его уволили, несколько лет он работал адвокатом в юридической консультации, потом выбрали судьей. Сейчас – председатель городского суда.

– После того как вы стали начальником экспедиции, не пытались возобновить разведку Имангды?

– Два раза закладывал в годовой план разведочное бурение. Оба раза вычеркивали.

– Почему?

– Нет денег. Нецелесообразно. Несвоевременно.

– Отчеты Никитина, образцы руды, анализы в архиве экспедиции сохранились?

– А как же? В той же мудрой книге на этот счет специально сказано: «Образцы пород, керны, описания геологических маршрутов, а также все иные результаты изысканий, как положительные, так и отрицательные, подлежат долгосрочному хранению, с тем чтобы в будущем иметь возможность оценить накопленный фактический материал с точки зрения новых теоретических представлений».

– Мудро, – согласился Турецкий.

Вслед за Щукиным Турецкий прошел по просторному длинному коридору. Двери многих комнат были открыты. Комнаты были тесно заставлены письменными столами и шкафами, но за столами никого не было, а стулья вразброс и раскиданные в беспорядке бумаги создавали впечатление, что все сотрудники экспедиции срочно эвакуированы по тревоге.

– Где же народ? – спросил Турецкий.

– Почти все в поле. Летний сезон у нас короткий, всего четыре месяца, нужно многое успеть. Вы и меня-то случайно застали. Вчера вернулся из тундры, а завтра снова улетаю. А зимой – камералка, обработка данных, тут уж чуть ли не на головах друг у друга сидим…

В просторном полуподвале за деревянной, как в библиотеках, стойкой молодая женщина в наброшенном на плечи меховом кожушке читала книгу. За ее спиной в глубь полуподвала уходили длинные, до потолка, металлические стеллажи, уставленные папками.

– Найди-ка нам отчеты Никитина, – обратился к ней Щукин. – Это семьдесят четвертый год. Имангда.

– А их нет на месте, – ответила она.

– Как – нет? – удивился Щукин.

– Да так. Нет, и все.

– А ты откуда знаешь? Ты даже не посмотрела.

– Я вчера искала. Позвонил какой-то мужчина, спросил про них.

– Какой мужчина? – заинтересовался Турецкий.

– Сейчас скажу, я записала фамилию. Вот – Погодин. Из Минцветмета. Начальник какого-то отдела.

– Вы его знаете? – спросил Турецкий у Щукина.

– Первый раз слышу. Куда же отчеты делись? Может, взял кто-нибудь и не вернул? Посмотри по регистру.

– Я смотрела. – Она раскрыла какой-то гроссбух, показала запись: – Пожалуйста. Имангда, Никитин, сентябрь семьдесят четвертого года. «Изъято в качестве вещественного доказательства по уголовному делу Никитина И. К.».

– И не вернули?

– Никаких отметок нет. Образцы руды на месте.

Щукин нахмурился.

– Что за дела? Это мне совершенно не нравится.

– А я при чем? Я в тот год в первый класс ходила.

– Я не про тебя. Вообще. Это же документы строгого учета!

– Может, в архиве горсуда остались? – предположил Турецкий.

– Я так этому Погодину и сказала. Что там скорее всего.

– Ты сказала незнакомому человеку, что секретные документы лежат в горсуде? Ты хоть бы у меня спросила!

– Вас не было, вы только к вечеру прилетели.

– Но есть главный инженер, главный диспетчер.

– Но он же просто позвонил. Если бы приехал, я, конечно, послала бы его за разрешением. А так – человек спросил, я ответила.

– Поехали к Ганшину! – решительно объявил Щукин.

Как и по всей России, где словно бы по какой-то дурной традиции под суды отводились самые задрипанные, десятками лет не ремонтировавшиеся здания, норильский городской суд располагался в облезлом, старой постройки трехэтажном доме с обшарпанными коридорами, скрипучими половицами и с соединенными по несколько штук деревянными креслами у дверей, списанными, скорее всего, из какого-то кинотеатра. Лишь в клетушке-приемной и кабинете председателя были явно недавно поклеены светлые обои и побелены потолки.