Александр Щёголев - Ночь, придуманная кем-то Страница 24

ИГОРЬ. Уже две? Однако цены на идеи растут, инфляция проклятая… (Веселится). Надо тебе вырастать скорей. (Хлопает меня по плечу и встает с табуретки). Соавторами будем, как братья Гримм.

Я. Мне больше нравятся братья Стругацкие.

ИГОРЬ. Какая разница? Будем, как Стругацкие, одна ерунда. (Берет с плиты чайник, наливает в стаканы). О! Вот это пойло!

(В коридоре звуки. Скрипит дверь — наша, чья же еще. Мы с братом забываем двигаться и смотрим в одну сторону. Входит Андрей Петрович.)

СОСЕД. Завтракаете, молодые люди? Правильно, дело нужное… (Долго-долго зевает). Или вы еще ужинаете?

ИГОРЕК (даже дергается от волнения, жених). Ну, как там, Андрей Петрович? (Нервишки шалят, ага.)

СОСЕД. Что можно сказать? Причин для беспокойства нет. Кроме, пожалуй, ситуации с уличной преступностью. В общем, сегодня вам повезло, друзья мои, а завтра, надеюсь, вы по ночам ходить больше не будете.

ИГОРЬ. А Жанна?

СОСЕД. Что Жанна? Сильная девушка. Слезоточивый газ — это тебе не духи. Глазки мы промыли, носоглотку тоже, выделений уже нет. Таз с марганцовкой ты сам убери, договорились? И, кстати, мы там на полу немного намочили, ты уж вытри.

ИГОРЬ (продолжая волноваться). А последствия какие-нибудь будут? Осложнения там… Не знаю, что еще…

СОСЕД. От газа? Никаких последствий, если без примесей. Или ты имеешь в виду, что ее избили? Серьезных травм нет, ребра целы. Бедро она сильно ушибла, правую руку потянула. Личико, конечно, ей хорошо сделали, негодяи, теперь не скоро рассосется… Вы, молодые люди, поздно меня позвали, вот что я вам скажу. Сразу бы слизистую обработали, девочке было бы значительно легче. Первые пятнадцать минут после такой газовой атаки — это пытка, на себе испытал. Она терпела, бедняжка. И лицо, возможно, спасли бы.

(Игорь краснеет. Выдавливает из себя бестолковые буквы, бегает взглядом по кухне. Врать, видите ли, не умеет. Ладно, придется выручать.)

Я. Андрей Петрович, мы боялись вас беспокоить…

СОСЕД (обиженно). Боялись меня беспокоить? Не знаю, по-моему, я не давал повода.

Я. Ну, вы же выходили не так давно из комнаты, говорили — «ночь дурацкая, спать не дают!» Помните? А Жанна закричала, что без Андрея Петровича она сейчас умрет, а я тоже сказал, что Андрей Петрович очень добрый и на нас не обидится, а вы, оказывается, до сих пор и не спали вовсе.

(Не объяснишь же, что сначала пришлось стукнутого бугая в кладовку затаскивать, вязать его, рот ему затыкать, обыскивать! Уйму времени потеряли. Не объяснишь же…)

АНДРЕЙ ПЕТРОВИЧ. Странные, однако, хулиганы попались. Почему-то баллончик девочке сунули, а не парню.

ИГОРЬ (решился ответить, чистюля). Я в нашу парадную убежал и схватил там доску. Одного сразу вырубил, он сам башку подставил, а когда обратно на улицу выскочил, второй уже баллончиком размахивал. Жанна вообще-то здорово дерется, у нее тренер очень хороший. Хулиган, наверное, со страху ей прыснул, иначе она бы его по стенам размазала, точно говорю.

АНДРЕЙ ПЕТРОВИЧ. Герои! Давно мечтаю заставить своего оболтуса спортом заниматься, так ведь он… это… ленивый. (Опять зевает, разинув рот во всю кухню. Мы тоже — глядя на него. Так втроем и зеваем, хором). Кстати, как твои занозы поживают, юноша? Покажи-ка… (Берет руку Игоря и разглядывает измазанное йодом место). Нормально, до свадьбы заживет… (Улыбается, и вдруг этак несолидно подмигивает). На свадьбу-то пригласишь?

(Игорь, как всегда, смущается.)

СОСЕД (отпускает его руку). Ладно, молодые люди, пойду укол делать. Надо ей поспать получше. Устала девочка, не бережете вы ее… (Поворачивается и уходит, шлепая тапками.)

(Опять мы одни. Кушаем бутерброды.)

ИГОРЬ (тихонько). Как, пойдешь со мной на улицу?

Я. Зачем?

ОН. Мужик, который меня караулил, на своей тачке приехал. Машина где-то там должна стоять, недалеко. (Вытаскивает связку ключей, найденную в кармане бугая, и начинает ее изучать). Жуй скорей… От машины, по-моему, вот эти, маленькие.

Я. Сам жуй скорей. Сначала из-за Адама чай не попили, дай хоть теперь кайф словить.

ИГОРЬ (пугается). Из-за какого Адама?

Я. Сморчка так зовут, которого мама приводила. Хам жуткий, ненавижу! Чего она в нем нашла?

ИГОРЬ (моментально успокаивается). Знаешь, Сашок, не наше это дело, насчет матери. Она старый человек, тоже имеет право на личную жизнь.

Я (наоборот, сержусь). Просто я не понимаю, зачем ей какой-то Адам Олегович понадобился, если у нее дядя Юра?

ИГОРЬ (останавливает челюсти и чуть не роняет прожеванное). Что дядя Юра?

Я. Забыл тебе сказать… точнее, не забыл, а как-то не получилось… Мама, оказывается, дядина Юрина любовница. Она у него на неприличной фотографии снята.

ИГОРЬ (пораженно). Что, опять к этому хмырю бегала?

(Брат смотрит на меня, причем, глаза у него почти вываливаются).

Я. Почему «опять»?

ИГОРЬ. Так ведь она уже когда-то таскалась наверх. А он на ней все равно не женился. Конечно, зачем им нищая интеллигентка? Они Бэлу ждали, принцессу на горошине.

Я. А по-моему, без разницы, снова или не снова. Любой дурак сразу ее заподозрит. Я, например, заподозрил, а когда улики эти нашел, тут уж и вовсе… Правда, про пакет она нормально объяснила. Я ей, кстати, верю, а ты?

(Игорь складывает губы трубочкой, продолжая смотреть на меня. Потом втягивает щеки и начинает трястись. Смеется. Потом он хохочет просто-таки по-дебильному. Что с ним такое? Заболел? Вообще-то я не люблю, когда другие смеются, а мне не смешно. Надо будет Андрея Петровича попросить и этому чистюле успокоительное вколоть…)

Я (возмущаюсь). Между прочим, зря ржешь! Дядю Юру вполне мог убить, например, Адам Олегович — из ревности, понял? Он же психопат натуральный. А матери пришлось наврать, будто бы она шнуры и баллончик под вешалкой откопала, потому что на самом деле она их зачем-то и притащила с собой.

ОН (вытирая слезы). Извини, нашло на меня что-то. Насчет Адама Олеговича ничего не могу тебе сказать, я его не видел. А насчет твоих подозрений против матери… Неужели ты серьезно мог подумать, что наша мамáн настолько идиотка, чтобы дать прикончить отца своего ребенка! Смешной ты. Да она, небось, всю жизнь собиралась его доить!

Я. Ка… какого ребенка?

ОН. Ну тебя, естественно. Не меня же.

(Место действия куда-то плывет, покачиваясь. Кружка с чаем становится чугунной, рука ее уже не держит. Старший брат странно удлиняется.)

ИГОРЬ (глухим, далеким голосом). Ой, Сашка, я почему-то думал, ты всегда про это догадывался, ведь целыми днями наверху торчал!.. (Все глуше, все отдаленнее). Ну, чего ты, чего? Осторожнее, кипяток прольешь…

(Кухня на долю секунды погружается в туман.)

Действие № 3: ЧУЖОЙ АВТОМОБИЛЬ

Дождь уже кончился. В остальном все было без изменений: лужи, ветер, пульсирующие желтым огнем светофоры. Черная дыра над сплетением электрических проводов. Никого.

Никого, кроме двоих. Оба почти взрослые, но заняты явным мальчишеством: обходят по очереди машины, мокнущие вдоль проспекта, и примеряют к дверцам ключи. Изо всех сил стараются не разбудить сигнализацию, дремлющую в промасленных стальных глубинах. Нервно сутулятся и прячут лица от окон. Дважды им не повезло — ударил, забился в истерике противоугонный сигнал, тогда пришлось уносить с проспекта ноги, ощущая поджатыми задами толчки душераздирающих звуков. Зато в переулке, куда они бежали, и пряталось искомое средство передвижения. Точно за углом, чтобы не мозолить глаз, но совсем близко от подъезда, совсем рядом, вот ведь как бывает… «Жигули» — последняя модель, разумеется. Ключик повернулся с идеальной легкостью, будто бы самостоятельно, освободив переднюю дверь. И машина не возмутилась, не вздрогнула, не пикнула.

— Залезай быстро, — решительно сказал старший.

Тот, кому было сказано, сунулся в распахнувшийся ход:

— Ой, на сиденье портфель лежит.

Он сел, принимая трофей к себе на колени. Старший, пугливо озираясь, хлопнул дверцей, обежал машину и занял место водителя. В салоне противно веяло резиной. Был полумрак. Опытный палец пошарил по стене, и стал свет.

Внутри оказалось красиво, уютно, современно. Обивка, подголовники, ремни, микроколонки. Цветные картинки, болтающиеся на присосках фигурки, телефонный справочник, стопка аудиокассет. На заднем сиденье валялись подушка, одеяло, разнообразная одежда.

— Посмотри у него в бардачке, — попросил старший, по-хозяйски взял портфель из рук компаньона и запустил в кожаный зев все передние конечности одновременно.

— Раскомандовался, — буркнули ему в ответ.

В портфеле было сплошь необходимое для существования мужчины. Тапочки, аптечка и смена белья в полиэтиленовом пакете. Деньги, Агата Кристи и презервативы. Масса других предметов, не имеющих никакого отношения к преступной деятельности хозяина. И только поверх всего лежало что-то явно инородное, выпадающее из ансамбля, — что-то, наспех завернутое в газету.