Тень - Иван Борисович Филиппов Страница 24

нашел реку, значит, надо искать другой мост. Возвращаться назад, навстречу возможной погоне, было бы странно. Степа решительно пошел вдоль реки. Ему было непривычно видеть Яузу такой: без машин, без уродливых домов по берегам. Река была настолько чистой, что Степа видел дно и стайки рыб. Ему показалось, что из воды, с самого дна, зеленоватый рак приветливо помахал ему клешней. Набережная кончилась, и Степа теперь шел через луг. Впереди сквозь рощу он увидел очертания Большого каменного моста и начал понимать примерную географию места, куда попал. Точнее, места, опять поправил он себя, которое нарисовало ему воображение. Оно было похоже на сконцентрированную версию настоящей Москвы. География здесь лишь относительно совпадала с московской, расстояния были меньше, и районы неожиданно и причудливо перемешивались. Степа зашагал быстрее.

Из рощи навстречу ему вышел кот. Большой, пушистый, он вальяжно миновал деревья и улегся на солнце. Услышав шаги, кот насторожился. Поднялся и пристально посмотрел на идущего к нему человека. Протяжно мяукнул. Как будто отвечая его зову, из рощи вышел еще один кот. И еще. Пара котят спустились по стволу липы и уставились на Степана. За какие-то минуты все пространство между деревьями заполнилось котами, кошками и котятами всех возможных пород и мастей. Степа любил кошек, но в разумных количествах. Вид целой кошачьей стаи его встревожил. Звери смотрели на него недобро: щурились и шипели. Степа попятился – кошки двинулись на него. Их теперь были сотни, и они шли прямо на Степана. Однажды, в прежней жизни, Степа был на вызове и помогал открыть квартиру, в которой умерла пожилая хозяйка. Он отчетливо помнил, что именно могут сделать голодные кошки с беззащитным человеком, вид обглоданного тела еще не раз потом тревожил его сон. Кошачья армия явно почувствовала Степин страх. Огромный рыжий кот прыгнул на него с разбегу – когтями вцепился в грудь и начал царапаться. Степа сбросил кота и побежал. С отвратительным мяуканьем стая пустилась за ним.

Кошки кошками, а до моста надо добраться, и Степа попытался обогнуть рощицу слева. Он легко перепрыгнул через поваленное дерево и… покатился кубарем под гору. Степа оглянулся и понял, что не заметил, как споткнулся о лежащую на берегу девушку в белой рубахе. Девушка встала и взглянула на Степу мертвыми ненавидящими глазами. Лицо ее распухло и посинело от воды. Утопленница. И не одна. Вокруг девушки из реки поднимались все новые и новые утопленницы: спереди, сзади – вся полянка была заполнена фигурами девушек и женщин: в рубахах и платьях, в брючных костюмах и сарафанах. Синеватые, иногда сильно разложившиеся тела двигались в сторону Степы. В отличие от мертвых, которых он видел в тереме, утопленницы не выглядели «живыми». Они не говорили, на их синеватых лицах не было никаких эмоций, кроме ненависти и… голода. Степа хотел было бежать, он все еще видел спасительный мост, но цепкие руки схватили его и потащили. Утопленницы тащили его по траве к реке. Котята царапали и кусали его волочащееся тело. Степа пропал.

Над полянкой раздалась автоматная очередь. Фомич догнал Степу, и очень вовремя. Утопленницы с шипением отпустили Степу и медленно отступили обратно в рощу. Кошки бросились врассыпную. Степа сидел на траве, покусанный и поцарапанный, и недоуменно смотрел на идущего к нему Фомича.

– Ну дурак. Даже убежать не можешь по-человечески. Всего-то надо было вернуться по дороге, по которой я тебя вел, а ты повернул к гиблым.

– Гиблым?

– К мосту большому. Страшное тут место. Москвичи здесь веками котят топили, а звери не забывают. Они помнят, что с ними сделали, и если последнее, что ты помнишь – это мешок, всплеск и обжигающее отсутствие воздуха, то потом людей любить сложно. Нельзя сюда ходить. – А женщины?

– Бабы-то? Утопленницы. Отчаявшиеся девушки с этого моста прыгали. От неразделенной любви, от потери и горя, от невозможности жизни… Выйдешь на мост – а тут река, Кремль красивый золотом играет. Прыг – и нет больше твоих тревог.

Фомич замолчал и помог Степе подняться.

– Тебе объяснили ведь, что в нашем мире живут неупокоенные души, да?

Степа кивнул. Сил спорить и объяснять, что и мир этот, и сам Фомич были лишь плодом его воображения, у него не было.

– Самоубийцам тут особенно плохо. Нет у них возможности ждать суда спокойно, они для себя все решили и переживают тут только одно: мгновение своей смерти. Отчаяние и боль. Мы хоть как-то можем притворяться, что еще живем, а они – нет.

Фомич замолчал и поправил автомат, болтающийся на плече.

– Пошли, мусор. Дело у тебя есть.

Степа решительно замотал головой. Пусть даже все происходящее, включая этого неприятного деда, является плодом его больного воображения, но он никому не позволит с собой так разговаривать. Даже галлюцинациям. Как московский полицейский со стажем, Степа отлично знал, как именно внушать окружающим страх. Он повернулся к Фомичу и сделал в его сторону несколько шагов. Степа был выше своего противника и выглядел, признаться, довольно угрожающе.

– Слышь, дед, я тебе не мусор. Ты берега-то не путай! Я тебе благодарен, что ты меня «спас», – Степа произнес последнее слово таким образом, что любому стало бы понятно, какой именно смысл он в него вкладывает. – Но я тебе так с собой разговаривать не позволю!

Фомич равнодушно смотрел на Степу поверх своих внушительных усов. Он абсолютно не находил здоровенного следователя сколь-либо опасным противником и не испытывал к нему никакого почтения.

– Как хочу, так и буду тебя называть. Я за тобой, шкура мусорская, давно наблюдаю. Все про тебя знаю, да и напугать ты меня не можешь, – Фомич злобно сплюнул. – Пуганый! Не напугаешь!

Степа отступил. Как и все представители власти, он умел хорошо разговаривать лишь с позиции силы; встретив же отпор, он сразу немного терялся. Ну и правда – что он старику сделает? Фомич же продолжал:

– Царевна велела тебе не мешать, сказала, ты сам все поймешь и вернешься. Ну и давай, уебывай отсюда! Иди домой или куда ты там собрался, – старик замолчал, а потом добавил уже тише, едва слышно: – Много это тебе радости принесет.

Он раздраженно махнул рукой на мост.

– За мостом улица начинается. Большая, не ошибешься. Иди по ней, а потом в любой дом зайдешь, и улица тебя в город выведет. Сам разберешься как-нибудь.

«Ну и хрен с тобой, старый урод», – подумал про себя Степа. Подумал, но не сказал. Он кивнул старику и зашагал к мосту.

За его спиной Фомич достал из-за пазухи коробок с махоркой и начал скручивать цигарку.

Степа шел, стараясь не смотреть на воду. Ему не хотелось видеть, как утопленницы обреченно бредут обратно в